Блюстители Неба - Королев Анатолий Васильевич - Страница 29

– А что вы собирались предпринять?

– Я хотел застать ее врасплох, потребовать объяснений и выяснить, почему не работает экстраординарная связь через мировое кольцо. Вот и все.

– Сколько времени вы провели в засаде?

– Вышло, что около полутора суток, но я-то думал, что прошло от силы час или два, я ведь не знал, что заснул сразу, как только вошел в ее комнату.

– Что значит «заснул»?

– Я пользуюсь термином доктора Каррота, который дал официальное заключение по поводу моего состояния и написал, что его лучше всего назвать сном наяву *. (* Доктор Каррот в книге «Сномеханика преступления» считает, что инспектор Фрумкки оказался в состоянии сновидящей летаргии сразу, как только подошел к дому и попал в «тень топологической трубки». В этом состоянии он долго не мог увидеть Джутти.)

– Ясно. Продолжайте.

– Я решил встать у спального пенала, потому что спрятаться практически было негде. Я встал так, чтобы меня не было видно ни со стороны входной двери, ни со стороны лоджии. Задом я облокотился на спинку кресла, если кого-нибудь из вас, господа, интересуют и такие мелочи. Прошло, на мой взгляд, несколько минут, кукла спрятала расческу в кармашек платья, программа кончилась, и она оцепенела. Мне по-прежнему казалось, что я один в особняке. Странное чувство. Потом я стал дремать и каждый раз, когда просыпался, замечал, что мне снится весьма странный сон на одну и ту же тему, будто я оказываюсь на площади какого-то смешного городка, а вокруг меня кишат дети, сотни детишек в странных одеждах. И все они молчат, словно немые. Я пытаюсь пройти вперед, но они суетятся под ногами, мешают, толкают, ставят подножки, хватают меня за ноги цепкими ручками, и при этом никто не смотрит мне в глаза. Эта кутерьма снилась подряд несколько раз и каждый раз обрывалась на одном самом интересном месте – все дети вдруг замирали, глядя в одну точку, откуда слышался диковинный протяжный звук. Я постарался взять себя в руки, растер кулаком лицо. И огляделся. Вроде бы все оставалось прежним и все-таки нечто изменилось… Я не утомил комиссию мелкими подробностями?

– Мы сами скажем об этом. Продолжайте, инспектор.

– Что ж изменилось, подумал я. И заметил, что спальный пенал словно бы отодвинулся от меня. Раньше я мог легко достать его рукой. Что за чертовщина?! Я подумал, что, наверное, в дремоте сам нечаянно отодвинулся, подтянул спинку кресла и занял прежнее расположение относительно укрытия. За прозрачной изнутри стеной стояла во всем разгаре ночь. Да, левая видеостена работала вполне во вкусе хозяина, там ползли песчаные волны. Свет в комнате перешел на ночной режим, но я видел всю обстановку с прежней отчетливостью. Внезапно мое внимание привлек спальный пенал, за которым я прятался, мне почудилось, что он как-то изменил свою форму. Его строгие прямоугольные очертания закруглились, и он стал напоминать… женскую фигуру в длинном платье до полу. Сначала мне столь неожиданное сходство показалось даже забавным, я ущипнул руку и принялся внимательно рассматривать пенал. Вот боковая планка, вот клавиатура анабиоза объемом в пятьсот лет. Я никак не мог понять, с чего бы это пришла в голову такая фантазия, должны ведь быть какие-то реальные основания для того, чтобы принять этот шкаф для небытия за женщину! И наконец понял, что стал жертвой игры теней от двух лун и потолочного освещения. Они действительно складывались на задней стенке в очертания фигуры. Я от нечего делать – страх прошел сам собой – стал подыскивать дальнейшие детали, которые бы помогли пеналу стать хорошенькой женщиной. Клавиатуру управления можно было принять за накрашенные пальцы, а опорное кольцо – за модный пояс. Я нашел среди теней плечи, заметил, что два пятнышка от болтов крепления напоминают грудь, а за шею можно принять удлинитель. Не хватало только лица, хотя еле заметная трещинка на верхней части пенала была изогнута точь-в-точь как губы. Внезапно самым ошеломляющим образом сознание во мне перевернулось, и я увидел, что передо мной стоит в абсолютной неподвижности женщина. Сначала показалось, что она стоит ко мне спиной, но что-то молча взывало из самых глубин души. И тут, признаюсь, я оцепенел – это была Джутти, она стояла передо мной обнаженная по пояс, и у этой Джутти не было лица. Боже! Я и сейчас не могу спокойно говорить об этом. Вместо лица на шее ее лежало как бы абсолютно гладкое кожаное яйцо, острым концом вниз. И она, положив руку мне на плечо, сказала мне глухо и вопросительно: «Смол-л-ли?..» Звук шел из той самой еле заметной трещинки, которая пересекала это яйцо в том самом месте, где должен был быть рот.

– Но как вы поняли, что этот монстр именно бедная Джутти?

– По фигуре, по голосу, я ведь столько часов разглядывал ее гляйдер, столько раз слышал, как она зовет этого «Смолли». И на пальцах ее были украшения, которые я тоже знал назубок: на левой руке кольцо с вылетающей лазерной гроздью, а на правой – золотой футляр на среднем пальце.

– Были на таком вот «лице» какие-нибудь приметы или, точнее, следы прежних человеческих черт?

– Нет. Ничего, кроме трещинки на месте рта. Ни глаз, ни носа, ни ушей, ни лба, только жуткое овальное матовое яйцо без единого волоска.

– Ваши действия?

– Я отступил назад. Меня била нервная дрожь. Ее рука безвольно упала с плеча, хотя я понял, что она как-то безглазо, но видит меня.

– Она что-нибудь еще сказала?

– Кажется, сказала: «Нет, не Смол-л-лли». Но вот за это не ручаюсь, я был некоторое время в шоке. Теперь мне стало понятным, почему не действовала икс-связь. В результате неизвестной чудовищной метаморфозы или насильственной операции Джутти Пламм потеряла человеческий образ и сознание. Она была жива и мертва одновременно, то есть тотальное кольцо не фиксировало ее гибель, а на вызовы она сама не отвечала. Тут я понял, что случилось что-то абсолютно беспрецедентное, и срочно вызвал полицию Архонтвилля, к ведению которой относится и пригород столицы – Архонтгролл… Был арестован, отстранен от следствия и дал рапорт о нераспространении сведений по делу Джутти, который с меня сняли только сегодня, после решения Архонтесса придать этой Истории мировую огласку».

На этом месте мы прервем драматический рассказ мистера Фрумкки о событиях той жуткой ночи, когда он обнаружил в одном из правительственных особняков пропавшую Джутти Пламм, вернее, то, что от нее осталось… тело, которое бредит.

После того как на экстренный вызов Фрумкки в дом нагрянула полиция Архонтвилля, имеющая на то особые полномочия, и несчастная девушка была доставлена в научно-исследовательский центр аномалий «Классма», особняк был подвергнут самому тщательному обыску. Комиссар Уоттранн отвечал за обыск второго этажа (система вариаций была сразу отключена) и первым проник в восьмиугольную комнату, предварительно вырезав дверь. В комнате не было никакой мебели и вообще ничего, кроме двух предметов – картины на стене и странного вида треножника с конической трубкой-окуляром на макушке. Комиссар сразу заподозрил неладное, сначала он со всех сторон обследовал прибор и обнаружил, что острие конуса направлено строго в центр картины, а с тыльной стороны сего диковинного аппарата находится углубление, на вид абсолютно непрозрачное, но стоит только прижаться лбом, как перед глазами появляется удивительно четкое изображение все той же картины, только наделенное особой пространственной глубиной. Такое ощущение, что плоскость картины исчезла, а наблюдатель словно с небольшой высоты видит уходящую вдаль улочку странного городка, полную сотен играющих детей. Именно это живописное разнообразие игр, детских рожиц и забавных поз и составляло сюжет данного полотна.

Изучив треножник и сделав с него регистрационную копию, комиссар Уоттранн, ломая голову над назначением прибора, тщательно исследовал картину, но не нашел в ней ничего подозрительного, за исключением разве того, что она составляла с аппаратом явно одну систему. На всякий случай комиссар связался с музеем миров, где ему посоветовали обратиться за консультацией к одному из ведущих экспертов по живописи господину Фишу. К счастью, тот оказался на месте; изучив мельком видеокопию картины, он сообщил комиссару, что это весьма искусная копия с работы художника Брэгеля из 99-го мира по каталогу Опеки, ее название (он заглянул в справочник) «Детские игры», размер оригинала 118 на 161 см, она написана маслом на доске. В терминах 99-го мира эта работа относится к так называемому периоду средних веков и изображает жанровую сценку из жизни городских детей.