Блюстители Неба - Королев Анатолий Васильевич - Страница 15

– Париж,– враждебно отвечает Мария,– не столица, в средние века он был столицей, но в ходе столетней войны город был захвачен англичанами почти на полстолетия, если не больше. Королевский двор странствовал по Франции, пока окончательно не обосновался в Орлеане. Париж за годы английского владычества окончательно зачах, и когда Франция, в конце концов, вышла из войны, ее столицей был провозглашен Орлеан.

– Ха-ха-ха! – расхохотался Арцт.– Париж приказал долго жить.

Он поднял над головой лаковый томик.

– А Эйфелева башня? А Лувр? А Дом Инвалидов? А Центр искусств имени Жоржа Помпиду? А площади Согласия и генерала де Голля? А Триумфальная арка? Ау! Где они? А куда подевался Монмартр? Эй, кретины, может быть, это ваших рук дело? – Он оглянулся на фиолетовых манекенов.

Лаковый томик хлопнул о столик – так швыряют козырную карту.

Батон несколько минут рассматривал обложку путеводителя по Парижу – исполинскую ажурную башню из стальных балок. Затем бегло пролистал страницы – там фотографии прекрасного города… кажется, он сошел с ума. И все же что-то похожее на смутное воспоминание проступило на один только миг в его мозгу и тут же исчезло. Ему показалось, что все это он действительно когда-то знал.

– А ведь мы с тобой в школе зубрили, что Париж, Париж – столица буржуазной парламентской республики Франции. Зубрили, зубрили, а потом – р-раз! – и забыли. Как так? Почему? Что за бред собачий? Да я сам, сам не раз бывал в Париже, где у отца была банковская контора, филиал его бельгийского банка!.. Ты еще ничего не понял?

Запах цветников вокруг дома был невыносимо душен и приторен. Это тень наступающей грозы, словно подошва мироздания, давила на цветы, на крышу, на сердце…

– Крушение Парижа – это пока вершина моих дел… Самое зловещее творение вот этих дьявольских рук,– сказал Умник и вздохнул.

– Перестань паясничать, трус.

Арцт пропустил эти слова мимо ушей, на его лице пролегли мрачные черные тени. Он был похож в эту минуту на мертвеца:

– Да я пай-мальчик по сравнению с тем, что сделали они. И меньше всего, Батон, я лезу в начальники мира. Так вышло, помимо меня. Я не враг человеческий, нет. Просто я хочу разобраться в том, что с нами стряслось. А вся эта буза, пальба по твоей охране, трупы в шкафах – мираж, галлюцинация. Кончится развилка, и они оживут. Пойми, Батон, куклы не умирают. А мы все давно куклы в чужих руках.

– Я не верю ни одному твоему слову,– соврал Батон. Соврал глухим, не своим голосом.

– Не веришь? Жаль. Я давно хочу исповедаться, Батон. Это единственная цель, с которой я и отыскал тебя в Крыму. Кстати, почему ты живешь в этой дыре, а не на Ривьере? Она-то ведь уцелела, в отличие от Парижа.

– Не тяни резину,– чуть ли не простонал Роман.– Зачем я тебе нужен? Что все значит?

– Пока не знаю. Хочу потрясти мир, как спелую грушу. Постучать райскими плодами по черепам дураков. И хватит трусить, ты прав, пора бросить Земле открытый вызов. Пора! Что я и делаю своим визитом. Ха-ха…– раскатился Умник заливистым мелким смехом.– Я вызываю Землю! Я – король вечности! Ха-ха-ха. Я – повелитель истории. (Он снова стал мрачен, в глазах появилась печаль.) Знаешь, у меня всегда была эта мелкая зависть к пыльным королевским регалиям, пышным титулам, к свите, гербам. Есть что-то восхитительное в древнем деспотизме. Когда я увидел кавалькаду Карла VII, у меня невольно перехватило дыхание, я завидовал ему… ха-ха! Тебе в моей свите, Батон, отведена роль шута.

Если бы не Мария, Роман давно бы решился на отчаянную попытку… во всяком случае, он бы не снес столь терпеливо и толики умниковской иронии на грани оскорблений.

– Так вот,– продолжал Ульрих фон Арцт,– я стал могучим, когда сообразил прихватить Машину времени. Бедный Головастик, он так никогда и не понял, что с ним случилось. Просто вдруг моя Машина пошла под откос прямехонько в бетонный столб, и нас обоих разнесло вдребезги… только я оказался жив, ха!

Внезапно вся комната, где они находились, наполнилась странным свечением, словно тихая грозовая вспышка озарила предметы.

– Спокойно! – крикнул Умник и, отдернув рукав пиджака, глянул на массивные квадратные исполинские часы на руке.

На странных часах не было стрелок – отметила про себя Мария, а Батон вдруг закрыл глаза, и его лоб покрылся испариной.

Свечение продолжалось около двух минут, как будто незримая молния не собиралась гаснуть.

– Быстро они меня засекли,– сказал Умник загадочную фразу и впился в лицо Батона испытующим взглядом, ему доставила явное удовольствие минутная растерянность. Когда тот справился с собой, Умник сказал:

– Ну, теперь у тебя нет сомнений? Ты ведь узнал ее?

Он похлопал себя по руке.

– Пока Великий Дар здесь, вы все у меня в кармане… Однако нужно торопиться: стража застукала нарушение… Так вот, Батон, на этой дьявольской штуковине я канул в Лету. Там, в толще времени, я мог отныне безнаказанно творить все, что захочу, например, новую земную историю. Прошлое оказалось такой беззащитной мякиной, такой кучей хрестоматийного дерьма, что управиться с ним под силу ребенку. Нужно только обнаружить точку приложения силы, развилку во времени, когда возможны те или иные альтернативы. Можно, например, сбросить авиационную бомбу на Лондон образца 1502 года, укокошить пару сотен человек и ничего этим не добиться, кроме еще одной легенды про божью кару или комету с лицом дьявола. Но можно взять напрокат в фирме Роботиндкорпорейт парочку этих тупых парней и отправиться, скажем, в осень 1428 года. Почему туда? Да потому, что сия когда-то знаменитая дата красовалась в любом школьном учебнике по истории моей любимой Франции. Это мое практическое руководство. Итак, осень 1428 года, я с моими баранами занимаю укромное местечко на дороге из вонючего Домреми в не менее вонючий городок Вокулер… Дождливый такой денек, дорога по колено в грязи, а вот и полусумасшедшая девчонка, которая слышала голос: «Спаси короля и отечество». Эй, девочка, не спеши… И нету тебе никакой Жанны д'Арк, и никто не защитит Орлеан, и трусливый дофин Карл не коронуется в Реймсе, и столетняя война идет на пятьдесят лет больше. И нет тебе никакого Парижа, ау, Париж… А нужен всего-то лишь один щелчок по босоногой девке из Домреми! Нет, Батон, власть над людьми ничто по сравнению с властью над временем. Пощечина громыхает, как Большая Берта. Дырочка величиной с маковое зернышко спустя триста лет становится огромной, как жерло вулкана. В царапине на лице вечности – может утонуть Атлантида. Тебе ведь уже давно страшно, Батон? А вам, дамочка его сердца? У вас ведь тоже постукивают зубки от мысли, что вся ваша история – это всего лишь многоточие от моих дыр, ха-ха-ха! Но вот беда, я всего лишь жалкий жучок-древоточец. Так, грызу потихоньку наше прошлое, и ни одна душа спасибо не скажет. Кто и знает обо мне, так это они, стражи вечности, нечто вроде нашей полиции, только в космических масштабах. Я для них мелкий преступник, не более… вот что обидно. А ведь Париж стоит лаврового венка? Или набившая с детства оскомину Джоконда: была когда-то такая особа на пакетах, на джинсах, на лифчиках, на платках. Черт знает, на чем только не красовалась эта мордашка. А нынче одно фу осталось. Возьми любую биографию Леонардо – там черным по белому сказано: утонул в молодости, так и не достигнув высот собственных способностей.

Мертвая долгая пауза. По лицу Арцта проходят темные тени от темных мыслей. Гроза между тем уж вовсе близко. Ее злобное громыхание уже отчетливо и подробно. Все запахи цветов за окном перекрыла вонь белых флоксов. Их прелая сладкая духота затопила гостиную до самого потолка. Беспокойная бабочка вязнет, влетев в окно, в сонном сиропе. Капли на лбу Батона сверкают, словно его уже задел дождь. Лицо Марии остекленело от жути происходящего.

– Черт знает,– продолжал Умник,– почему-то исчезли спички. Или вдруг узнаешь, что Атлантический океан испокон веков зовется Колумбийским, а лимоны никто не выращивает, никто абсолютно не пьет чай с лимоном. Грандиозные удары оборачиваются чепухой… По-видимому, наша машина – учебная модель. Пятьсот лет назад – и баста! Глубже 1400 года уже не проникнуть. А жаль… Представляешь, если б взять за горло самое-самое начало Европы? Вот где удары могли б достичь подлинной силы! Юлий Цезарь никогда не переходил Рубикон, Герострат не жег храм Артемиды, да и Рима не было… А однажды, когда бы мне надоело гадить по мелочам, я бы нашел, наконец, ту теплую дымную лужу, полную слизи, первую белковую лужу на нашей молоденькой Землице, питательный бульон, из которой начнется жизнь. Одна-единственная струя огнемета – и большой бэмц!