Пробить камень - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 33

На следующий день Кира посмотрела возле сце-нарно-киноведческого деканата расписание и пошла искать аудиторию, в которой были занятия Костиной группы. На каждом этаже возле деканатов и ключевых кафедр висели объявления, что Стивен Дж.

Мэдисон начиная с сегодняшнего дня и в течение недели проводит кастинг, в котором могут попро-боваться все желающие, поскольку мэтр еще сам до конца не знает, про что будет его кино. Она нашла аудиторию и прислушалась, из-за двери доносился глуховатый мужской голос:

– Догмат о предопределении состоит в следующем. Нет ничего, да и не было ничего, не зависящего от воли Аллаха, как добро, так и зло предопределены им. Еще до сотворения мира было сотворено Перо, которым Аллах повелел написать о всех делах и творениях божественных вплоть до времени Страшного Суда...

Женский голос, очень мягкий и чуть простуженный, перебил:

– Замечательно! Пером, пером! Замечательно. Большое спасибо. А теперь, господа киноведы, вдумайтесь, какая с точки зрения мусульманской религии на вас наложена миссия! Сотворена ручка, которой надо описать все дела и творения...

Кира больше не стала подслушивать, приоткрыла дверь, и, конечно, все обернулись к ней и замолчали.

– Мне нужен Костя.

– Всем нужен Костя, – философски заметил кто-то из киноведческой группы, почти полностью женской.

Помимо преподавателя истории религии, возле кафедры величественно вышагивал настоящий мулла или даже имам, на голове у которого была черная бархатная шапочка с геометрическим узором, из кармана пиджака, вроде как случайно, свешивались деревянные четки, на конце которых болталась маленькая черная ладошка с отставленным большим пальцем.

– Так его нет? Мне надо ему кое-что передать, только вот не знаю...

– Быстрее, душенька, – попросила преподавательница, – не отвлекайте нас от несотворенного «слова Божия».

Мулла или даже имам важно покивал:

– Давайте сюда вашу записку или что там у вас, мы передадим.

– Точно? – серьезным голосом поинтересовалась Кира. Она приблизилась к служителю культа и, улыбнувшись краешком рта, впилась ему в губы.

В полной тишине мулла или даже имам, расставив руки, шевелил кончиками пальцев, не решаясь ни оттолкнуть ее, ни сделать что-либо обратное. Сидевшие в заднем ряду две похожие девушки в больших очках синхронно встали, чтобы разглядеть это получше.

ЕРМИЛОВ

Куда деваются умершие в кино, содрогнулся Ермилов, глядя на Веню с Клементьевым, но не слушая их. Что происходит с персонажами, когда-то жившими на целлулоидной пленке, а потом вдруг убитыми, задавленными, сгоревшими, угасшими своей смертью? Куда девается их любовь, их боль, их надежды, уходят ли они навсегда, или где-то во Вселенской кинобудке остается архив, куда складируются их великие иллюзии? Насколько все это сходит с рук лихим авторам, батальонами выкашивающим своих героев? Хорошо, что я не сценарист...

Вечером первого дня нового года три кита студенческой съемочной группы сидели в пивной в одном квартале от своего общежития. Пока денег было достаточно, пили «Хайнекен», через некоторое время перешли на редкое тут «Жигулевское». Ермилов сказал:

– Веня, у нас же по-прежнему нет морячка. А нам по сценарию нужен морячок. Где взять морячка? Кто будет играть морячка?

– А как ты его видишь? – спросил Клементьев.

– Небольшой такой, компактный и лысый.

– Что значит лысый?! – разозлился вдруг Клементьев. – С каких это пор такая фигня заранее решается? Никто в сценарий внешность персонажей не закладывает.

– Это надо, Юрец, пойми, – попытался объяснить Ермилов. – Это важно, так Веня придумал. Нужно, чтобы на лысый череп вода капала, на этом вся завязка держится. Да что вы все психуете сразу?

– Ермилов, ты просто ошалел от безделья, – не унимался Клементьев, – ты еще ухо ему отрежь, и пойдем все ван гогов искать!

– Ты видел, как Мэдисон кастинг проводил?

– Все видели, – откликнулся Клементьев. – А что толку? Все равно ведь никого не взял, так что ничего и понять нельзя.

Мэдисон действительно осчастливил ВГИК тем, что решил провести в нем пробы для своей картины, часть которой он должен был снимать в Москве, – это не было розыгрышем, как первоначально подумали многие. Только вот результат оказался удручающим. Ни Кира, ни Шумахер, ни Алина пробы у Мэдисона не прошли, равно как и все остальные студенты актерского факультета. Веня, пытавший удачу вместе с ними, – тоже. Костя не пошел, у него были дела поважнее. И даже Клементьева не взяли в ассистенты оператора. Единственным представителем института, внешность которого заинтересовала независимого режиссера, оказался... физрук дядя Коля. Мэдисон сказал, что у него лицо типичного профессора из американского кампуса: прищуренные, даже чуть раскосые глаза, глубокие складки от крыльев носа вниз – смеющаяся верхняя часть лица и печальная нижняя, небольшой живот и большие бицепсы, и что упомянутая внешность непременно вдохновит его, Мэдисона, на создание сценария. Собственно, уже вдохновила. Профессор припрется в Россию отыскивать свои славянские корни, а местные мафиози его украдут. Сюжет? Сага, а не сюжет. Сильно? Да уж не слабо.

Второй вариант сценария под скромным названием «Моя жизнь», который написал Веня, был значительно хуже первого, а третий – второго. Главная же проблема была в том, что кино, согласно режиссерской версии Ермилова (американский способ записи: 1 страница – 60 секунд экранного действия), получалось на сорок – пятьдесят минут, а пленки в институте на первый курс не полагалось вовсе. Кино грозило остаться только на бумаге. А какое ж это кино? Поговорить бы с Плотниковым. Да где ж его взять, Плотникова? В Испании Плотников, снимает собор Саграда...

Поздно вечером Ермилов позвонил Боровицкой, но это уж было совсем от безысходности.

– Подожди, я сигарету потушу, – сказала Ольга Александровна. – Ну вот. Что случилось-то? Ничего? Значит, ты изменился, прежде ты в такое время не звонил.

Ермилов глянул на часы: действительно, было половина второго ночи, а он даже не задумался, снимая трубку.

– Я посмотрю, конечно, этот сценарий, но только через неделю. Пойми меня правильно, Илюша, сейчас убывающая луна, и моему знаку категорически не рекомендуется этим заниматься. А ты лучше Артему Александровичу покажи, у него как раз благоприятный период, я сегодня вычисли... о, проболталась, да? – сама себе удивилась Боровицкая. – Ну и ладно, ну и что такого? Ты ж его любимый ученик. А он сейчас дома, но это сугубо между нами. Вернее, не совсем дома, а на даче, вернее, не совсем на даче... В общем, у него домик есть в деревне, симпатичный такой, желтенький, он туда прячется, когда телефоны отключает и хочет один побыть. Только не раскачивайся, если хочешь поговорить, потому что через пару дней он уже действительно уедет в Испанию.

ПЛОТНИКОВ

Дом Плотникова был в ста тридцати километрах от Москвы, в деревне Скоморохово. Добраться в этот медвежий уголок Владимирской области оказалось возможным только с пересадкой в городке Киржач, стоящем на берегу одноименной речки. Но тут Ермилову не повезло, оказалось, он выехал слишком поздно: из Киржача до Скоморохова единственный автобус уже ушел. Пришлось долго ловить попутку, наконец взяли его трое нетрезвых мужичков на помятом «Москвиче», двое были пьяны сильно, третий – терпимо, он и сидел за рулем. Один из тех, кто лежал на заднем сиденье, сообщил, что он знает, где Скоморохово, но через четверть часа непоправимо заснул и ни на какие толчки больше не реагировал. Ермилов был оснащен двумя приметами деревни: перед въездом – сломанный мост, сразу за ним, на правой стороне, – разрушенная церковь. Искали долго, потому что отдельно взятые эти объекты попадались почти в каждой деревне, а в совокупности отыскались только к вечеру. Опять же в каждом населенном пункте Ермилов покупал самогон для иногда трезвеющего водителя, и остановки становились все продолжительней. Про искомое Скоморохово мистическим образом в округе никто ничего не слышал, один дед предположил даже, что немцы его в войну сожгли, за что удостоился обструкции со стороны своей старухи: