Жесть - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 36

Когда опытная рука вогнала иглу в старческую вену, когда смертоносная муть пошла в кровь родного человека, Лидуся заревела в голос:

— Я расскажу! Колите глюкозу!

…На самом деле — не так вчера было, всё по-другому.

Когда Вечный сказал Лиде про свой день рождения, она у него спросила: какой тебе сделать подарок? Он ей в ответ: у вас, говорят, тут сидит маньяк. Правильно? А еще говорят, был он учителем — русского и литературы… Она ему: ну да, правильно, только изолятор, в котором его держат, под отдельной охраной. Он ей: а ведь я — тоже бывший учитель. Физика и астрономия. Мне так не хватает умных людей, с кем можно поговорить… Дай мне с ним поговорить, взмолился Вечный. Дай, добрая душа, ну дай же, дай — просил и просил он. Не делай вашему учителю уколы, чтобы он чуть-чуть оклемался. Всего две пропущенные инъекции — этого хватит и вреда никакого. Он же у вас не буйный… Это правда, маньяк был не буйный. Наоборот, очень тихий. За все время — ни одного случая. Утром, уговаривал Вечный, — снова поставишь ему укол, и все вернется в нужный вид… А как же менты, привела она решающий аргумент. Не пропустят тебя в изолятор, ведь этого психа из правоохранительных органов прислали! И тогда он азартно зашептал: а ментов, Лидуха, — напоим, не фиг делать…

Она говорила, захлебываясь словами, и смотрела, смотрела на отца.

Того пробивал пот. Отец тоже смотрел на дочь; в глазах его был страх и беззвучная мука. Пот лил с него буквально ручьями… и еще его трясло; дрожь волнами прокатывала по связанному телу…

Полковник постоянно путал Лиду вопросами. Каким образом Вечный сумел решить проблему с ее сыном? Хотя, она ведь правда этого не знала! Наверное, связи какие-то у человека имелись — не могли не появиться за столько лет, прожитых в психиатрии… «Связи?! У больного, которому негде жить?!» Наверное, друзья среди врачей, мямлила женщина…

— Быстро — что ты знаешь про вашего Главного! — плевал полковник ей в лицо.

Про Федора Сергеича она тем более не могла ничего сказать, потому что боялась его… единственный, кого боялась в жизни.

— Ну хорошо, — гневался полковник, — а зачем оргию устроили? Простой пьянки было мало?

А затем, что иначе охранники не сошли бы с тормозов и не надрались бы в говно. Просто выпили бы и успокоились. Это Вечный придумал, что без траханья ничего не выйдет, и был, как всегда, прав…

— Да ей самой это нравится, — смеялись у нее за спиной.

— Нравится! — кричала она. — Сука я, сука! Дайте папе глюкозу! Звери, что ж вы ждете?!

Дрожь сменилась судорогами. Отец, запрокинув голову, слабо дергал конечностями (ремни мешали). Глаза его закатились, на губах появилась пена. Кто-то из помощников господина полковника пытался попасть ему в вену шприцем с глюкозой — неторопливо, с профессиональным хладнокровием, — но было уже поздно.

Отец впал в кому.

А потом он умер…

Последнее, что слышала Лида, прежде чем потерять сознание, был веселый тенорок главного палача:

— Ну что, оформляем ее?.. Сообщите районным, пусть выезжают. Ты и ты — дождетесь, когда приедет машина…

Больше Лидусю Рогозину в больнице не видели.

Среда, день. ОХОТА НА КРОЛИКОВ

Вид на садоводства с земли производил еще более тоскливое впечатление, чем сверху. Зрелище исключительно для советских людей.

Крохотные одноэтажные домики максимум на три комнаты; самый шик — это если устроено подобие второго этажа под высокой крышей. Компостные ямы и кучи с армадами и эскадрильями синих мух. Рукомойники, прибитые прямо к дереву. Детские коляски вместо тележек. Ржавые бочки под водостоками, чугунные ванны. Особый шик — присутствие на участке парковой скамейки.

Возле участков тут и там виднелись сваленные доски с торчащими гвоздями — они когда-то громко именовались «строительным материалом». Попадались колодцы или колонки — из расчета один (одна) на несколько улиц.

Все вокруг было похоже на кроличью ферму нерадивого хозяина: клетушечки, клетушечки, клетушечки…

Убожество.

— Хрен здесь найдешь чего, — проворчала Марина. — Я, например, уже заблудилась.

— Ерунда, — уверенно сказал Павел. — Приедет кинолог с собакой, выведет нас на него… если сами себя к тому времени не выведем…

— А с чего собака след возьмет? Он же больничную одежду выбросил.

— Кинолог разберется. В КАМАЗе какие-нибудь запахи остались.

— Вам, майорам, видней… Жутко, правда? Всё одинаковое. Никого нет… Попрятались что ли?

То, что сверху виделось, как прямые улицы, на деле оказалось не улицами вовсе, а разбитыми грунтовыми дорогами и дорожками — с канавами по краям. Асфальт в данных условиях был бы ослепительной роскошью, и потому отсутствовал. Впрочем, джип пока что ехал по сравнительно широкой грунтовке. По обе стороны тянулись садовые участки.

Марина смотрела вправо, Павел — вперед и влево.

Эй, стой! — вдруг воскликнула Марина. — Вроде какой-то дымок.

Павел сдал назад. На поперечной улочке, с одного из участков метрах в двадцати, и вправду тянуло дымком.

— Вот это уже интересно, — майор хищно обрадовался.

Он вытащил из бардачка Макаров и переложил оружие в карман куртки. Марина коротко глянула на пистолет, неопределенно хмыкнув, и открыла дверцу, собираясь вылезать. Павел поймал ее за руку.

— Ты машину водишь?

Марина улыбнулась:

— После тебя — кажется, что нет.

Павел вышел из машины.

— Садись за руль, никуда не выходи, двери блокируй, — распорядился он. — Давай- давай, не тормози. Я пойду проверю, что там и как, а ты, если чего — жми на сигнал. Всяко может быть…

Марина смотрела на него, всё улыбаясь. Павел вспыхнул:

— И не надо спорить! Пожалуйста.

Хотя, кто с ним спорил?

Обогнув машину, он решительно двинулся вглубь по улочке.

…Участок был стандартный — шесть долбанных соток.

Маленький домик плюс сарайчик, к нему пристроенный. Всё было тёмно-коричневое, на вид — нежилое, но однако странно живое: дышали листьями кусты смородины, колыхались на веревках сгнившие тряпочки, что-то потрескивало, поскрипывало…

Дымок, сносимый ветром к дороге, поднимался из-за сарайчика.

В боевой готовности — табельное оружие в руке, — Павел быстро прошел туда. В песочнице на бывшей детской площадке (ржавые качели, погнутый турничок) обнаружился свежезатушенный костер. И никого рядом. Павел огляделся — дом закрыт, навесной замок на двери… замок в полной сохранности… окна закрыты ставнями… пусто.

Тишина.

Слышен только мотор его собственной машины.

Пнув ногой деревянный чурбак, стоящий возле дымящегося кострища, Павел убрал оружие. Присел на корточки, поворошил уголья палочкой. Не найдя ничего интересного, еще раз огляделся… И услышал за углом дома отчетливый скрип.

В один рывок он оказался там — замер у стены. Пистолет снова был в его руке. Он осторожно дослал патрон, стараясь не прошуметь, лег на землю и выглянул, ожидая всего.

Никто в засаде не ждал. Болталась на петлях дверь дровяного сарая — она и скрипела. Павел встал, вышел из-за угла; несколько секунд стоял неподвижно… поднял с земли сплющенное дырявое ведро и кинул его в дверь сарая. Сам бросился следом…

Внутри тоже никого не оказалось.

Ударом ноги он развалил поленицу, словно это и был враг, за которым он охотился. Затем вышел. Вокруг — та же безмятежность и пустота.

Где-то неподалеку, но непонятно где, раздался отчетливый деревянный хруст и вдруг — грохот падающего железа. Павел замер, прислушиваясь… Больше ничего. Секунды тянулись, как смола.

Хрустальную тишину разбил голос Марины:

— Эй!

Павел не сразу кинулся на дорожку, ведущую к джипу. Несколько мгновений он потратил на довольно странное дело: прижав пистолет подбородком к груди (чтобы освободить руки), выхватил мобильный телефон, отщелкнул крышку и вытащил аккумулятор. Собственно, мобильник он отключил, когда въезжали в садоводства, — чтобы никто не мог засечь их местоположение, — и сделал это незаметно для Марины. Зачем ему понадобилось еще и от аккумулятора избавляться? Ответ знал только он сам…