Озарение - Гурвич Владимир Моисеевич - Страница 11

Дане совсем не хотелось показывать ему свое панно, тем более не законченное. Но и отказывать Нефедову в такой ситуации было глупо.

— Смотри, конечно, — сказала она.

Павел внимательно рассматривал панно.

— Здорово, Дана, они у тебя, как живые. Ты прекрасная художница, в чем я никогда не сомневался. А можно я этого зайчишку чуть-чуть поправлю, совсем немного.

Такого соавторства Дане совсем не хотелось, но у нее не хватило решительности ему отказать.

— Поправь, — разрешила она.

Нефедов ловко взобрался на леса. Дана тоже самое сделала вслед ним и встала рядом. И стала наблюдать за тем, что он собирается сделать.

Но наблюдать оказалось почти не зачем, Нефедов сделал буквально три-четыре мазка и повернулся к Дане.

— Ну как?

Дана взглянула на морду зайца и что-то оборвалось у нее внутри — выражение зверька изменилось, стало еще живей и индивидуальней. Оно приобрело какую-то непостижимую притягательность. До чего же он все-таки талантливый, подумала она о Нефедове. Она бы так никогда не смогла. А ему понадобилось всего несколько мазков. Ей в очередной раз стало завидно.

— Здорово! Ты гений!

— Скажешь тоже, ты бы тоже смогла. Просто я посмотрел на твой рисунок со стороны, а это всегда очень продуктивно. И тебе советую, старайся по возможности абстрагироваться от того, что делаешь. Это дает новое понимание.

— Спасибо за совет, я непременно им воспользуюсь. Но сейчас, извини, мне надо продолжать работать. Женщина, которая тебя сюда привела, заведующая этим будущим садом, она следит буквально за каждым моим движением. — Это было неправда, точнее, сильное преувеличение, но Дане хотелось как можно быстрей выпроводить своего непрошенного гостя.

— Да, понимаю, я уйду через пять минут. Только скажу за тем, ради чего пришел. Я коротко.

— Ну, говори, — вздохнула Дана.

— Понимаешь, пока тебя не было все эти дни, я понял, что мне трудно без тебя. Я хочу тебя видеть каждый день, каждую минуту. — Он замолчал. — Вот именно это и пришел тебе сказать.

Дана почувствовала одновременно смущение и растерянность. Признание Нефедова не было для нее уж слишком неожиданным, что-то подобное она предчувствовала однажды услышать. И все же оно застало ее врасплох, и Дана не представляла, как отвечать на него.

— Павел… — произнесла она, не зная, как продолжить фразу.

— Ты ничего сейчас не говори, — поспешно произнес Нефедов. — Я хочу еще тебе сказать, что согласен встретиться с Аничковой. Пусть приходит в любое время. Все расскажу и покажу.

— Правда! — обрадовалась неожиданной приятной вести Дана.

— Я же сказал, — вдруг даже немного обиделся Нефедов.

— Извини, Паша. Это я от неожиданности. — Дана поцеловала его в щеку. — Я ей передам.

— Спасибо. Тогда я пошел.

— Иди.

Дана проводила его взглядом. То, что он согласился на встречу с Мариной, новость, без всякого сомнения, отрадная. Но она же означает, что ей придется снова спать с Нефедовым. А она уж надеялась, что этого больше не повторится.

Дана грустно вздохнула и повернулась к панно. Взгляд ее уставился на зайца, тот весело и задорно смотрел на нее. Дане стало грустно, она знала, что у нее так никогда бы не получилось.

19

Наступило воскресенье, и Дана решила сделать перерыв. За предыдущие дни она сильно утомилась и понимала, что если не отдохнет, то не сможет дальше работать с прежней интенсивности. Да и вообще, она стала чувствовать, что это панно начало ее утомлять. Эти зайчики, лисички, медвежата с какого-то момента стали вызывать отторжение. Сколько можно их рисовать, и кто на это будет смотреть, детишки да их воспитательницы — прямо скажем, не самая престижная и изысканная публика. Есть ли смысл ради нее так упираться?

К тому же была еще одна проблема; как только взгляд Даны падал на того самого зайчика, которого коснулась кисть Нефедова, ею овладевало мрачное настроение. Она несколько раз пыталась повторить то, что он сделал, но ее постигала неудача. И Дана была вынуждена снова и снова себе признаться, что так у нее никогда не получится. Хотя родители наградили ее редким именем — Дана, ей этого не дано, хоть тут тресни! Это обстоятельство угнетало ее, она не хотела быть менее талантливей Нефедова. Наоборот, подсознательно считала себя выше его. Вот только никак не могла это доказать на практике.

Радовало только одно; когда она позвонила Марине и сообщила, что Нефедов согласился ее принять у себя, Аничкова очень обрадовалась и пообещала, что на Дану совсем скоро прольется золотой дождь. И вот теперь она с нетерпением ждала этих осадков.

Дана поздно встала, выпила кофе и задумалась, чем бы себя занять в свободный день. Никаких конкретных планов у нее не было. Можно было заняться живописью, тем более, несколько картин стояли в углу неоконченными. Но она ощущала, что переработалась и ей требуется полноценный отдых. Надо же щадить себя; она молодая и красивая девушка, ей хочется веселья и любви. И так как никто ее этим пока не обеспечивает, то ей придется самой обо всем позаботиться.

Но делать это ей не пришлось. Позвонила Марина. Ее голос звучал радостно и приподнято.

— Я сегодня разговаривала по телефону с твоим Нефедовым. Он был со мной холоден, но вежлив. Мы договорились, что я приду к нему завтра.

— Я очень рада, — сказала Дана, хотя никакой радости от этой новости не испытывала. — А что Гершович?

— Гершович будет, подожди совсем немного, — обнадежила Аничкова. — Сначала я должна встретиться с Нефедовым, сделать про него материал и уговорить, чтобы к нему пришел бы Александр Яковлевич. А уже потом дойдет очередь и до тебя. Видишь, какой сложный расклад, — рассмеялась Марина. — Но не горюй, если мне кто-то делает хорошего, я тоже этому человеку помогаю. К тебе сегодня зайдет один бизнесмен, его зовут Михаил Анатольевич Гребень.

— Как ты сказала? — не поняла Дана.

— Гребень, у него такая фамилия. Ну, немного не повезло с нею парню. А все остальное так очень даже ничего. Я тебе это как женщина говорю.

— Я верю, — проговорила Дана. В интонации подруги было нечто такое, что когда она заговорила об этом Гребне, то у Даны возникло ощущение, что это близкий ей человек. По крайней мере, она почти не сомневается, что их что-то связывает. Да, Марина этого практически и не скрывает.

— Этот Гребень недавно сильно разбогател. Я точно не знаю, на чем и как, да и какая нам с тобой разница.

— А что для нас важно? — поинтересовалась Дана.

— В первую очередь то, что у него много денег. И он решил коллекционировать современную русскую живопись. И я него что-то в роде консультанта. Сам он настоящий пенек, ничего в этом не разбирается, поэтому мне доверяет безраздельно.

— Это здорово! — оценила Дана.

— Не стану спорить, действительно неплохо, — согласилась Аничкова. — Я ему сказала про тебя.

— И что именно?

— Что ты молодой, начинающий живописец, но очень перспективный. И если он приобретет твои картины, то сделает хорошие инвестиции. Это его любимое слово.

— И что дальше? — поинтересовалась, заинтригованная Дана.

— Он к тебе сегодня придет. И вполне возможно что-нибудь купит. Только не заламывай цену, иначе он может отказаться.

— Он скуп?

— Не скуп, но деньги все время считает. Не человек, а калькулятор. Иногда это скучно, иногда противно, но уж ничего не поделаешь. Не кокетничай с ним, держись строго и официально. Ты продавец, а он покупатель — самая простая схема.

— Ты мне прямо проинструктировала, — улыбнулась Дана. Она уже не сомневалась, что этот Гребень — любовник Марины и скорей всего содержит ее. В крайнем случае, выделяет для нее неплохие деньги. Да, повезло ей. Дана почувствовала, как внутри в нее впились острые колючки зависти.

— Просто предупредила, — услышала Дана голос Марины. — Ты же не хочешь, чтобы мы поссорились?

— Ни капельки, наоборот, я тебе очень признательна.

— Это уже лучше. Мы с тобой только начинаем. В общем, причешись и жди, когда придет Гребень, — скаламбурила Аничкова.