Замок - Гурвич Владимир Моисеевич - Страница 59

Тот открыл глаза и испуганно посмотрел на разбудившего его.

— Что-то случилось? — спросил Антон.

— Случилось, — подтвердил Ростислав. — Ты так храпишь, что часть замка обвалилось. Придется компенсировать ущерб.

— Такого не может быть, это неправда, — сказал Антон и только затем понял, что это не более, чем злая шутка. — Я тебя уже просил меня не будить.

Ростислав сел на свою кровать.

— Ты из тех людей, которых волнуют только собственные удобства. А до всех остальных таким, как ты, нет дела. Главное, чтобы мне было бы хорошо, А для этого можно хоть всю страну обобрать. Я правильно выразил твою позицию и тебе подобных?

Несколько секунд Антон молча смотрел на Ростислава.

— Знаешь, мой любимый братец, — медленно проговорил Антон, — я не хотел с тобой конфронтации. Думал, разъедимся через пару деньков и увидимся в следующий раз лет через десять. Но ты сам напрашиваешься. Я тебе не хотел говорить, но мне многое известно о твоем бизнесе. Он давно кое у кого на карандаше.

— Вот как! И что тебе известно?

— Я сказал: многое. Например, то, что ты тесно с американцами контачишь. Даже знаю, что ты собираешься кое-кому продать часть доли в твоей компании. А ты, между прочим, в том числе программное обеспечение нашему правительству продаешь. И твои игры с америкосами многим не нравятся. Пока на это решили смотреть сквозь пальцы, но если ты зайдешь далеко, тебе не поздоровится.

— Что же вы сделаете?

Антон пожал плечами.

— А будто ты не знаешь. — Он вдруг наклонился к брату. — Все готово, ждут только команды. На тебя вот такое досье собрано, — широко развел руками Антон. — Ты же весь в папу, ну очень болтливый, что у тебя на уме, то и ан языке. Такое иногда говоришь про первых лиц в стране, что уши вянут. А они это не прощают. Если хочешь честно, до тебя просто очередь пока не дошла. Есть немало тех, кто поважней. Но любой процесс можно ускорить. Тебе ли это не знать. И это в моих силах.

— Ты мне угрожаешь?

— Ты хочешь ввязаться в большую игру с системой. Обещаю тебе и делаю это с большим удовольствием, — она тебя раздавит. И я буду только этому рад. Такие, как ты, должны быть уничтожены. Даже если ты в самое ближайшее время смоешься за границу, тебя это не спасет. Все, что ты здесь создал, ты потеряешь. Разве только останешься на свободе.

— А знаешь, Антон, я рад, что ты мне все это откровенно поведал. Не то, чтобы я этого не знал, но никогда не мешает убедиться в некоторых вещах еще разок. Я долго откладывал это решение, но ты мне окончательно доказал: нельзя не бороться с мразью, особенно, если она захватила власть. Это уже преступление смириться с таким положением вещей.

— Это ты о чем? — с беспокойством посмотрел Антон на брата.

— Скоро узнаешь. А пока готовь все те меры, что вы намерены выкатить против меня. Они тебе и твоим дружкам пригодятся.

Ростислав встал и вышел из номера

80

Мария и Эмма Витольдовна вот уже полчаса изучали гардероб Каманина. Сам он в это время отсутствовал, так как это занятие ему быстро надоело.

Эмма Витольдовна огорченно села на стул.

— Столько времени копаемся в вещах, а ничего не можем подобрать.

— Если бы вы четче сформулировали, что мы ищем, было бы легче найти, — заметила Мария.

— Я уже говорила: мне нужны вещи, которые бы подчеркивали натуру Феликса. В то, во что одет герой портрета, очень сильно влияет на общее его восприятие. Иногда кардинально переворачивает впечатление от картины. Ведь вещи подчас говорят о человеке не меньше, чем выражения его лица. Вы согласны, Мария Анатольевна?

— Я не настолько хорошо разбираюсь в искусстве, чтобы выносить такие суждения. Но мне кажется, что доля истины в ваших словах есть.

— Поверьте, это не доля истины, а вся истина! Я бы могла вам это доказать, но это займет много времени.

— Я тоже думаю, что это дело можно отложить до лучших времен. Лучше скажите, что нам все-таки делать?

Эмма Витольдовна задумалась.

— Мысленно представьте портрет Феликса по аналогии с каким-нибудь известным портретом.

— Представила.

— В какой одежде Феликс появился в вашем воображении?

Мария попыталась сосредоточиться.

— Очень легко и просто одетым, примерно как современный студент. Расстегнутая рубашка, джинсы, на ногах кроссовки. Абсолютно ничего вычеркнутого. И волосы слегка растрепанные. С такой прической я его увидела впервые. Почему-то это меня растрогало. — Мария вопросительно посмотрела на Эмму Витольдовну. — Я, наверное, сказала лишнее.

— Совсем нет, то, что вы сказали сейчас, очень ценно. Удивительно, но мои впечатления о нем почти идентичны. Я тоже помню его просто одетым, с растрепанной прической. И на меня тоже это произвело сильное первоначальное впечатление. А уж потом я оценила его другие качества. Мы все женщины очень походи друг на друга. Вам так не кажется?

— В чем-то, безусловно, да, мы все хотим любви. И нам достаточно не так и много, чтобы она вспыхнула. Какие-то трогательные детали, но которые непременно западают в душу. А уж потом дальнейшее показывает, превратится ли вспышка в пламень или затухнет? Вы определились с одеждой?

— Да, — сказала Эмма Витольдовна. — Пусть будет он такой, какой вы описали. Это его подсознательный образ. Теперь можно писать портрет.

81

Они расположились на террасе. Эмма Витольдовна несколько минут молча рассматривала Каманин а, затем подошла к нему и слегка повернула его голову.

— Хочу написать тебя чуть-чуть в профиль. Не возражаешь?

— Как я могу возражать. Ты художник, а я всего лишь модель. Тебе решать.

— Ты очень любезен, — улыбнулась Эмма Витольдовна. Она вернулась к мольберту и взяла в руки кисть. — Я начинаю.

— Я даже немного волнуюсь. Еще ни разу не писали мой портрет.

— Не беспокойся, это не больно, только немного утомительно. Но ничего не поделать, придется посидеть в одной позе некоторое время.

— Постараюсь выдержать. Кстати, мне молчать или говорить?

— Говори. Когда ты говоришь, у тебя лицо становится совсем иным. Более свойственным тебе, потому что это твое естественное состояние.

— Да, уж, — согласился Каманин, — в своей жизни я произнес и написал невообразимое количество слов. Вот только изменили ли они что либо? На счет этого у меня все больше сомнений.

— Изменили, Феликс, — уверенно произнесла Эмма Витольдовна.

— Любопытно узнать, что же именно?

— Например, меня, после встречи с тобой я стала другим человеком. Правда, не всегда уверенна, что это так уж и хорошо.

— Можем, в этом разобраться. Все равно больше заняться сейчас нечем. Так в чем же я тебя изменил?

Эмма Витольдовна на мгновение прервало работу над холстом.

— Ты приучил меня во всем искать смысл. А это занятие крайне утомительное и в чем-то разрушительное. Начинаешь сомневаться буквально во всем. Мне стало намного сложней строить отношения с мужчинами, я искала какое-то высшее значение их поступкам, словам, всей жизни — и не находила. Порой меня охватывал самый настоящий ужас. Я стала бояться, что ни с кем не удастся сблизиться. Я даже проклинала тебя, корила себя за то, что связалась с тобой.

— Но ты все же вышла замуж.

— Да, но это странный брак, по крайней мере, с моей стороны. Я постоянно сбегаю с нашего благополучного семейного корабля. Мне там трудно долго находиться. Мой муж прекрасный человек, удачливый, богатый, добрый, прекрасно относится к нашему с тобой сыну. Да и тебя уважает. Но он плывет по течению, ни о чем всерьез не задумывается, если не считать своего бизнеса. Тут он ас. И может говорить на эти темы бесконечно. Но для меня он в эти минуты перестает существовать.

— Сочувствую, Эмма. Но что тут можно поделать. Люди на нашей планете делятся на две категории: на тех, кто смысл не ищет, и на тех, кто ищет. Сама понимаешь, что последних единицы. В том-то и беда, что девяносто девять и девять десятых процентов населения земли живут совершенно бездумно. Их цель — удовлетворение своих потребностей, иногда даже весьма возвышенных. Но это не меняет сути дела. Поэтому и происходит столько всего ужасного. А на тех, кто ищут смысл событий, просто не обращают внимания, к ним не прислушиваются. Более того, до недавнего времени гноили самыми разными способами. Да и сейчас кое-где такое случается. В любом случае эти люди ничего не могут изменить. Так что подумай, стоил ли предъявлять такие претензии к супругу. Особенно, если он у тебя хороший человек. Это тоже, кстати, совсем немало.