Травоядный. Том 1 - Белин Лев - Страница 4

Я сидел и смотрел на старый полах из мешковины, а сердца безумно колотилось, будто стараясь сломать грудную клетку, заставляя кости. Уши горели, а лёгким всё ещё не хватало воздуха. Совсем на меня не похоже.

Вроде.

Солнце покинуло дряхлый барак, на землю опустилась густая влажная тьма, плотная и тягучая, – какая бывает только на жарком юге или, наверное, в аду. Испарина покрывала лоб, духота в смрадном хлеву, с пропитанными потом лежаками казалась невыносимой.

Но человек – невероятное существо, способное привыкнуть ко всему, адаптироваться, – и пусть я уже им вряд ли могу считаться, чувствовал я себя весьма по-людски.

Я успел побряцать кандалами, прохаживаясь по бараку туда-обратно, но пока не решаясь выйти на улицу, не зная, чего там ожидать. Это чужой мир, я должен быть хотя бы немного осторожнее бывшего хозяина тела.

Нашёл сушеного мяса под одной из лежанок, с пятнами ненавязчивой плесени, и полкотелка воды, – но живот так крутило, что я не перебирал. Цепи, кстати, были весьма неплохие, слишком неплохие для рабов: толстая хорошая сталь, ни пятнышка ржавчины.

– Да уж, с такими не побегаешь. Тут же килограмм десять одна только цепь. И сами кандалы по пятёрке, не меньше. Неудивительно, что ноги в таком состоянии, – рассуждал я, рассматривая бугрившиеся узлами мышц заячьи лапы. Они уже не казались мне странными, и в принципе мне оказалось не так трудно смериться с новой участью – я жив, и это главное. – Силы в них немерено, страшно представить, на что они способны без оков, – говорил я сам с собой.

Я вообще, похоже, любил это дело, и в то же время, осознавая этот факт, мне казалось, это совершенно чужие воспоминания. Может, потому что я не мог с уверенностью сказать, что они были лично мои, связать их со своей личностью. Они просто были, как знание местного языка. Но в то же время я с уверенностью понимал, что не являюсь Дексом, потерявшим память, точно знал, что умер, и умер в другом мире, а возродился в этом, чуждом и неизвестном. И так же чётко понимал, что я в громадной, обрюзгшей и очень вонючей заднице.

Кто же я такой?

Вскоре, сидя на одном из лежаков в нервном ожидании хоть чего-то, я услышал топот множества ног, тихий, почти неуловимый, где-то вдалеке. Заячьи уши невероятны, я слышал любой шорох, любое движение на улице. Затем он стал множиться, литься с разных сторон и с разной интенсивностью. Постепенно звук становился всё громче и громче, мне казалось, я даже был способен определить расстояние до источника.

– Стоять! – послышался волевой голос снаружи. – В одну линию напротив барака!

Вместе с голосом появился свет, тёплый и пляшущий, как от факела. Тяжёлый топот, совсем не похожий заячий, без сопровождения лязга металла, медленно приблизился. Показалась огромная лапа, покрытая жёлто-серой короткой шерстью, а затем и остальное тело: массивный лев вошёл в проём. Торс прикрыт лёгким кожаным нагрудником, ноги грубыми штанами с кожаным ремнём; конечности бугрились канатами чудовищных мышц, но уже покрывающимися жирком; морда вся в старых шрамах, одна глазница полнилась тёмным провалом, будто впитывающим тьму; в густой копне – настоящей гриве блестели седые пряди, сбившееся колтунами.

«Что за монстр…» – подумал я, и ноги сами сделали несколько шагов назад.

Непроизвольный страх, какой-то внутренний, животный, накинулся на меня, затмил разум. Ноги ослабли, я рухнул на колени, широко раскрыв глаза. У него не было меча, но он источал настоящую силу, неудержимую, безумную! Я ничто в сравнении с ним! Эта сила, я… Я не способен… Я глубоко вздохнул, затем ещё раз. Медленно встал, помогая себе руками, и низко поклонился – выражая уважение, и в то же время – смирение. Ноги мои всё ещё тряслись, так было нужно.

Смотри – как мне страшно. Я лишь трус, поверь.

В его глазах блеснуло довольствие, он был рад покорности. Как и положено громадному высокомерному льву.

«Вас не будут бояться, если вы трус, гордецы!

Не будут уважать, если видят ваш страх, глупцы.

Но в этом их изъян, слабость, шанс для вас.

Выживет не сильнейший, а тот, кто знает, куда бить, мертвецы!» – всплыла в мозгу песенка, из той или этой жизни, не знаю, но я был с ней солидарен.

– Ты Декс? – спросил левид и тут же продолжил, не дожидаясь ответа: – Выходи.

Я повиновался, и звеня цепью, придерживаясь за ноющие рёбра, вышел из барака. На улице меня встретил несколько шеренг таких же как я зайцев, обёрнутых в грубую мешковину, с закованными лапами и измученным видом. Все они казались молодыми – либо младше меня, либо ровесниками, – хотя скорее всего мы были все одного возраста. Каждый стоял с опущенной головой и усталым видом. Они словно не решались взглянуть на меня, словно одного взгляда было бы достаточно, чтобы обвинить их в пособничестве.

Что же за работу они выполняют? Не похоже на шахты, они довольно чистые. Хотя шерсть взмыленная, значит, труд не из простых.

Охрана была облачена в неполные кожаные доспехи, но с чешуйчатыми наручами и поножами, в отличие от левида – в одном лишь наплечнике и кожаной юбе с стальными клепанными стальными пластинами и кожаных сандалях. Но в то же время доспехи не выглядели похожими, словно каждый напялил что есть. Некоторые были в незамысловатых шлемах со стальной переносицей и высоким сужающимся стальным навершием с цветной кисточкой, кто-то в простых суконных шапочках с вырезами для ушей. Они держали в руках факелы, по ним я насчитал семерых: того самого громадного льва; гиену с немного обезумевшей мордой позади колонны и бегающими нервными глазками; волка с равнодушным взглядом и лису с кинжалами на кожаном поясе. Другие были позади или слишком далеко, и их видовую принадлежность я не мог рассмотреть. Но и этого было достаточно, чтобы окончательно понять: тут правят хищники.

«Похоже, здесь расовое превосходство совершенно на ином уровне. Надеюсь, что хоть за цвет меха не цепляются», – с толстой иронией подумал я.

– За мной, невольник, – кинул левид через плечо, и пошел мимо колонны. Я тоже заковылял, стараясь не отставать, цепь была достаточной, чтобы идти, но слишком короткой для бега.

«Это вы хорошо придумали», – подумал я.

Проходя мимо колонны, я невольно отмечал среди зверлингов и женщин, чего не заметил раньше. Их одежды были так же грязны, и лица не отличались изяществом. Совсем не такие, как у Литы… Но я понимал, что дело тут вовсе не в её природной красоте. Нет. Очевидно, что она не трудилась подобно всем, её ладонь была мягка, и одежда совсем не была грязной. Да и вряд ли эти бедолаги могли свободно разгуливать по округе, как она.

«И судя по её способностям – она в некотором более привилегированном положении. Хотя целители не могут не цениться», – осознал я, заставляя работать застоялый мозг.

Неожиданно один из невольников взглянул на меня. Сильный заяц, с крепким телом и большими руками. В его взгляде читалась жажда, и ещё надежда. Он немного шагнул вперёд, спокойно и осторожно, так, чтобы надзиратели не заметили. И как только мы почти поравнялись, он сказал:

– Лита у Рихана. Просит за тебя. Сделай что… – его голос прервался, а через мгновение из горла вышло три лезвия. – Кха… Кха… Ха… – захрипел он, захлёбываясь кровью.

«Я даже не заметил, как она подобралась к нему!» – нахмурившись, подумал я.

Гиена упёрлась ему лапой в спину и выдернула тройное лезвие, будто стальные когти. Зверлинг упал передо мной, задыхаясь и извиваясь, словно уж. Он хватался за горло, затем пытался ухватиться за воздух. Вскоре совсем перестав шевелиться.

– Хеее-хе-хее! Говорить не разрешалось! Порядок нарушать нель-зя! – весёлым голосом провизжала гиена, облизнув лезвия, покрытые кровью. – Вот что будет! Во-о-от! – визгливо протянула мразь.

Ни один заяц не шелохнулся, даже не взглянул на погибшего. Они лишь ещё сильнее опустили головы. А ведь он, скорее всего, рос вместе с ними, ел и спал. Но никто из них даже не шелохнулся… Впрочем, такая жестокость не произвела на меня особого впечатления. Я приложил ладонь к груди, но сердце едва ли ускорило бой.