Лекарство от иллюзий - Усачева Елена Александровна - Страница 17

– Жеребцова-то тебе чем не угодила? – простонала Курбаленко.

– Так у нее же, это, роман с Рудалевым из десятого. Вот пусть она там и сидит.

– У Жеребцовой? – удивленно вздернула брови Рязанкина.

– Да она все перемены около их класса торчит! – со знанием дела сообщил Андрюха.

– Ну при чем здесь Жеребцова? – спросила Плотникова, но ее не услышали.

– А давайте вы поговорите с Юрием Леонидовичем, – предложила Рязанкина. – Он наш классный руководитель, он должен что-то сделать. Надо скорее что-то решать!

– Гена, ты-то почему молчишь? – снова повернулся к Сидорову историк. будь.

– Я в десятом классе учиться не буду, заклинание повторил он.

– Хорошо, а где ты будешь учиться? – устало вздохнул Сергей Герасимович. Было видно, что над этой проблемой учителя бьются уже не первый день. – Почему ты ничего не делаешь? Все думаешь, что кто-то решит твою проблему за тебя?

– Вы взрослые, вот и решайте! – подпрыгнул Васильев. – С нас-то какой спрос?

– А что вы все на взрослых киваете? – Сергей Герасимович прошел по классу, тем самым давая Генке возможность войти. – Кто вас только этим сказкам научил, что кто-то что-то вам должен? Сами творите дела, сами в них и разбирайтесь.

– Ацинзол, – прошептал Сидоров.

– Что? – повернулся к нему историк.

– Ацинзол – лекарство от иллюзий, – громче произнес Генка. – Говорят, классная штука.

– Ничего про такое лекарство не слышал, – быстро заговорил учитель. – А вот то, что ты бездействуешь и теряешь время, – это плохо.

– Да делаю я… – начал Сидоров и не закончил. Он как раз вовремя повернул голову, чтобы заметить выходившую из-за угла завуча.

Рыбкой Генка нырнул в класс и бросился к шкафу, стоявшему у дальней стены. Историк отступил к доске и начал вешать карту. Класс испуганно затих.

– Сергей Герасимович, что у вас происходит? – Алевтина Петровна застыла на пороге и недобрым взглядом оглядела вскочивших поприветствовать ее ребят.

– Обсуждаем политику Сталина во время начала войны, – ответил историк. – Решаем, был ли он прав по отношению к малым народам.

– К униженным и оскорбленным! – поддакнул Васильев.

– Так. – Алевтина Петровна шагнула в кабинет. Впечатлительная Стеша не выдержала тяжелого взгляда завуча и неожиданно заплакала в голос. – Так, – повернулась в ее сторону Алевтина Петровна.

– А это она за Гитлера переживает! – заорал Васильев. – Жалеет его.

– Сидоров появится, немедленно сообщите мне! – Дверь за завучем закрылась, и одновременно с этим что-то с грохотом обвалилось внутри шкафа.

Все с ужасом посмотрели на дверь. Но Алевтина Петровна решила не обращать на грохот внимания и ушла к себе.

Грохот повторился. Сергей Герасимович устремился в конец класса. Створка открылась, и по полу запрыгали круглые маленькие пластмассовые коробочки. От удара некоторые коробочки открывались, юркие крышки устремлялись под парты и в проходы.

Генка отстранил от себя несколько рулонов карт и попробовал подняться, но полка над его головой, и так державшаяся на одном гвозде, не выдержала и обвалилась, стукнув Сидорова по макушке. Ворох листочков с шелестом осыпался на пол.

– Какое богатство! – среди всеобщей тишины произнес Васильев.

– Это фотографии? – Аня Смолова, известная своим увлечением фотосъемкой, достала из коробочки рулончик пленки.

– Это диафильмы. – Сергей Герасимович горстями подхватывал разбежавшиеся коробочки и относил их на свой стол.

– Диа… что? – переспросил Васильев.

– Вот оно – новое поколение! – простонал историк. Диафильмов было столько, что они не помещались на столе и снова падали на пол. – Это такой специальный фильм. Его по кадрам показывают.

– «Если нужно революции», – прочитала Смолова, разглядывая пленку на свет.

– А-а-а! Тогда понятно, – протянул Андрюха и заржал, показывая рукой на Сидорова, наконец-то выбравшегося из шкафа. Он был весь белый. – Гляди, братва, Дед Мороз!

– Что-то упало, – пробормотал оглушенный Генка, встряхивая головой, отчего вокруг него образовалось белесое облачко.

– Там коробка с мелом стояла. – Историк осторожно переступил с ноги на ногу, чтобы ничего не раздавить. – Вернее, когда-то там был мел, а теперь одни крошки остались.

– Ну вот, – возмутился Васильев. – Подарков не будет! Дед Мороз фальшивый. – Ионза-ржал над собственной шуткой.

– Не смешно, – холодно отозвалась Курба-ленко.

На нетвердых ногах Сидоров прошел к свободной парте и упал на стул.

– У тебя все цело? – забеспокоился историк.

– Да ладно! – приподнялся Васильев, чтобы лучше рассмотреть, что происходит. – У отличников головы железные. Они и не такое выдерживают.

– Может, его к врачу? – пискнула Смолова. Она, единственная среди всех, подбирала коробочки и в своих сборах подползла к самым Ген-киным ногам.

– Ему уже ничего не поможет! – неутомимо орал Андрюха. – Только морг!

– Сидоров, ну, что с тобой? – склонился над ним Сергей Герасимович.

– Да ничего! – Генка коснулся уже набухающей шишки на голове. На парту посыпалась меловая крошка. – Вроде, – добавил он, с удивлением рассматривая побелевшие руки.

– Был Гендальф Серый, стал Гендальф Белый, – снова подал голос Васильев, намекая на известную историю из «Властелина колец».

– Я у вас посижу, ладно? – жалобно попросил Генка, боясь поднять глаза на учителя.

– Сиди, конечно, – растерялся историк. Он и сам не понимал, что теперь делать. Выгонять Генку в таком состоянии невозможно, оставлять его в классе после разгрома тоже не стоило…

– Может, тебе чем-то помочь? – вылезла вперед сердобольная Плотникова.

– Мне подпись нужна. – Генка впервые поднял голову. – Алевтина должна расписаться на чистом листе бумаги.

– Раздобудем мы тебе эту подпись. – Андрюха забрался на парту, чтобы быть повыше, он не любил теряться в толпе. – Что ты так переживаешь?

– Да уж, ты достанешь, – потянула его с парты на стул Ксюша. – Сползай лучше.

– Отстань от меня! – отмахнулся от нее Андрюха и неожиданно заорал на Маканину: – А ты почему на меня уставилась? Смотреть больше некуда? Вот, Быковского изучай!

Олеся многозначительно щелкнула языком и отвернулась. Ничего, она еще разберется с этим занудой!

– Так! Тише, тише! – хлопнул в ладоши Сергей Герасимович. – Гена, сходи умойся. Пускай тебя Плотникова проводит. Смолова, складывай диафильмы обратно в коробку. Быковский, сможешь поставить полку обратно? – Павел посмотрел на учителя так, словно историк обидел его своим вопросом – кто ж не сможет этого сделать! – Тогда продолжаем урок. Все остальные вопросы решим на перемене.

Но временная тишина долгожданного покоя не принесла. Олеся продолжала сверлить Андрю-хину спину нехорошим взглядом, отчего Васильев ерзал на стуле и вертелся. Вернувшийся после туалета Сидоров какое-то время сидел молча, а потом громко захлюпал носом.

Первой завизжала Смолова.

Перед Генкой на парте растекалась небольшая лужица крови. Сидоров возил в этой луже локтем в бессильной попытке зажать пальцами нос. Кровь бежала по руке, стекала по подбородку и щедро заливала парту.

– Голову запрокинь, голову! – кинулся к нему историк.

Весь класс повернулся к последней парте. Девчонки отпрянули назад.

– Платок достаньте! – послышался уверенный голос Быковского.

Генка, жалко поджимая плечи, пытался запрокинуть голову, но у него тут же начинало что-то булькать в горле, и он наклонялся вперед, отчего кровь лилась из него в два ручья. Не в силах что-то сделать, он тянул к себе рюкзак.

– Намочи! – Сергей Герасимович сунул в руки опешившей Курбаленко свой платок. – Только холодной! – Сам он одним движением смахнул в парты тетрадки и учебник, вздернул Сидорова вверх и уложил его на стол. Рюкзак, с которым Генка никак не мог расстаться, отправился ему под голову.

– А почему это так?

– Кровищи-то сколько!

– Бедненький!

– Он помрет, да?

– Вот ведь…

– Что же теперь делать?