Огонь на ветру - Фингарет Самуэлла Иосифовна - Страница 20

Липарит смутился. В сказанном слышалось недовольство.

– Сто лет тебе жизни людям на пользу и радость, тётушка Этери, – проговорил он поспешно. – Под твоей счастливой рукой Микаэл прыгает, как оленёнок. Привело нас неотложное дело, да, видно, мы не ко времени.

– Гости всегда ко времени. Входите, располагайтесь. Какое это дело, если, конечно, не тайна?

– В крепости наше дело, – вмешался Михейка. Ему не терпелось расспросить об Евсевии.

– Верно сказал, что в крепости, – тётушка Этери по-своему поняла Михейкину горячность. – Только припозднились вы, видно сумки дорожные сбирали долго. Просватана ваша Нино.

– Как просватана, за кого? – вскричал Липарит.

– За азнаура просватана, хоть и дочь кузнеца. Реваз в азнауры сам вышел недавно. Лет с десяток тому назад отличился в битве с сельджуками, в награду звание получил. Он тогда и Нино подобрал. Не родной он отец – приёмный. Родных отца с матерью сельджуки порубили у Нино на глазах. Она после этого онемела, долгое время лишь головой кивала: «да», мол, или «нет». Реваз позвал меня. «Исцели, – говорит, – приёмную дочь». – «Доброта и ласка – лучшие для неё средства». Не поскупился Реваз Мтбевари на доброту, полюбил Нино больше родных дочерей. А сейчас словно злой дух вселился. «Старшие дочери, – говорит, – живут с мужьями-азнаурами в богатстве и почёте. И младшая дочь за азнаура пойдёт. Велика ли беда, что жених немолод? Звание пребывает при нём».

– Что же Нино? – упавшим голосом спросил Липарит.

– Всё тебя поджидала. «Братом, – говорит, – назвался, а сам пропал. Не едет, весточки не посылает».

– Разве я смел надеяться, когда узнал, что отец Нино начальник крепости и азнаур.

– Неосторожные я выговорила в ту пору слова. Выхожу виноватой, должна иначе всё повернуть.

Тётушка Этери достала тёмный с кистями платок, повязала вокруг головы.

– В крепость пойду, с Нино повидаюсь.

Михейка бросил на Липарита тревожный взгляд.

– Тётушка Этери, – сказал Липарит и придержал рукой дверь. – Нино для меня больше, чем жизнь. День ли, ночь – каждый час о своей ласточке думаю. Но сюда мы явились ещё для того, чтобы помочь человеку, которого почитаем. Ему стало известно, что в крепости заключён узник по имени Евсевий. Он поручил нам узнать, за какую провинность держат Евсевия и долго ли будет длиться его заточение.

– От дома не отлучайтесь, вернусь с вестями. – Тётушка Этери отвела руку, державшую дверь, и вышла.

Липарит опустился на лавку, уставился на пол. «Сам во всём виноват, только трусы бездействуют, – понеслись в голове тяжёлые мысли. – Ничего не узнал, не разведал, сдался без боя. Теперь зато знаю, что равен Нино по происхождению. У обоих отцы занимались одним ремеслом – оба кузнечили. Теперь буду биться за мерцхали-ласточку, хоть с целой стаей коршунов и орлов».

Смутная тревога заставила Липарита оторвать взгляд от пола. Он почувствовал вдруг, что находится в доме один и Микаэла с ним нет.

Михейка выскочил следом за тётушкой Этери, незаметно пошёл за ней. Когда вдалеке показалась крепость, он присел на ствол искривлённого дерева, подождал, пока скрылась его невольная проводница. После чего, не таясь, двинулся по обходной тропе.

В Грузии что ни скала, то утвердилась крепость, что ни холм, то встала дозорная башня. Пещеры в горах превратились в укрытия, ущелья закрылись стенами. Набеги сельджуков и персов долгие годы терзали страну, и каменная броня служила людям надёжной защитой. Но такого мощного сооружения, какой оказалась Верхняя, Михейка ранее не видал. Крепость выступала навстречу, как сплочённый для битвы полк. Булыжные стены, наращивая скалу, закрывали полнеба. Башни с навесными бойницами грозно глядели на стороны света, словно великаны из-под насупленных хмуро бровей. Возле обитых железом ворот стояли вооружённые воины.

«Без пропуска или условленных слов не пройти», – отметил Михейка. Он продвигался теперь по дну ущелья, вдоль обмелевшего за лето ручья. Узкая полоска воды то и дело разбивалась на рукава или ныряла под камни, грозя застрять там совсем. «Тысяча человек в случае надобности укроются, – продолжал Михейка свои наблюдения за булыжными стенами и великанами-башнями, взнесёнными высоко над головой. – Продовольствия припасено в подклетях достаточно. Воду берут из ручья. Во время осады добывают с гор».

Михейка обогнул колючий кустарник, споткнулся и чуть не упал. Дорогу перегородила глиняная труба. Огромной змеёй она выползла из толщи скалы и смотрелась круглым жерлом в ручей.

«Так и есть, – снова подумал Михейка. – Самое простое поднимать воду снизу. И хитро как приладили. Трубу уложили в каменный жёлоб, прикрыли плитами с выемкой – покойся, словно в горсти». Он хотел было двинуться дальше, но что-то удерживало его на месте, какая-то смутная мысль, вернее сказать, воспоминание. Не ко времени в памяти всплыл услышанный когда-то давно жаркий спор. Михейка тогда в малолетних ходил, а Юрий Андреевич грузинским царём прозывался, супругом царицы Тамар. Собрались у Юрия Андреевича в палатах гости. Ели, пили, игру музыкантов слушали – всё, как положено. И вдруг заспорили, да так, что чуть не до гнева дошло. Юрий Андреевич в спор не вступал, только усмехался. Чудную причину выбрали гости кричать и горячиться. «В персидском сочинении влюблённые Вис и Рамин бегут через топку в бане, – кричали одни. – А в переводе Саргиса Тмогвели Вис и Рамин спасаются через подземный спуск для сточной воды. Против правды Саргис поступил, нарушив точность рассказа». – «Саргис персидское сочинение переложил на грузинский лад. Он описал грузинскую баню, а не персидскую. Правильно сделал, что заменил топку сточной трубой», – возражали другие.

Отчего так отчётливо вспомнился вдруг этот спор?

В стороне Михейка приметил другую трубу. Подошёл. Труба имела квадратное жерло, обмазанное внутри плотным слоем извёстки. Это был сток. Тогда, во время спора, Михейка подумал: «Из-за сточных труб горячатся». Теперь возникли мысли другие: «Выходит, что сочинительство способно в деле помочь».

Тётушка Этери вернулась домой опечаленная.

– Под замок самодур-отец посадил названую дочь. Захотелось попасть к знатному азнауру в родню, так силой согласия требует. Только плохо он Нино свою знает. Нино твердить будет «нет», пока горы не сдвинутся с места, не опрокинется небо на землю, не потекут реки назад.

– Весть бы подать.

– Стражи сказывают, начальник воспрещает к оконцу приблизиться, к дверям подойти. До того крепко держит, что еду сам приносит. Нино в крепости любят, так у Реваза доверия ни к кому нет. Со мной разговаривать отказался.

– И Микаэл пропал, – грустно сказал Липарит.

– Куда подевался?

– Тихо ушёл. Я вокруг поискал. Кричать поопасался, чтобы внимания не привлечь.

– Побродит-побродит, вернётся.

– Что, если в крепость пошёл?

– Мальчонка смышлёный. Барсу в пасть не полезет.

Плечи бились об узкие стены, дышать становилось трудно. Воздух тонкими ручейками утекал из трубы. Но в крепости находился Евся, и никогда по собственной воле не повернул бы Михейка обратно.

Упереться коленями и локтями – податься вперёд. Снова упереться – снова вперёд. Ещё раз, ещё…

Труба поднималась вначале круто, потом спустила наклон. Ползти стало легче, дышать тяжелее. Пот застилал глаза. Упереться – податься, упереться… Руки Михейка ободрал до крови. Податься… Впереди возникло светлое пятно. Потянуло воздухом. Ещё немного, ещё…

Михейка подтянулся в последний раз и выполз из жерла.

Сочинитель правильно написал. Труба привела в бани.

Свет сквозь круглые отверстия в своде разливался столбцами по двум помещениям, связанным между собой открытым проёмом. Первое помещение, с раковинами и стоком для слива воды, предназначалось для мытья. Михейка сразу приметил случившийся здесь непорядок, кусок штукатурки возле одной из раковин отвалился. Наружу торчала развороченная глиняная труба. Во втором помещении, где стояли три каменные лежанки из цельных плит в человеческий рост, никаких повреждений не было. Стены красовались красными кружками и волнистыми линиями. В углублениях-нишах поигрывали синей поливой глиняные кувшины для благовоний. Михейке приходилось видеть бани намного нарядней, в узорах из золота, с драгоценной китайской посудой и беломраморными лежанками, отполированными, как бронзовые зеркала. В банях мылись, но также и отдыхали. На лежанках, пока прогревали тело до самых костей, велись бесконечные разговоры. На скамьях играли в шахматы, заключали торговые сделки.