Времена не выбирают - Мах Макс - Страница 9

Сам Кержак отыскался в восемнадцатом ряду справа. Он был в штатском, как и его жена. Баронесса Кээр была бледна, возможно, все еще не оправившись окончательно от ранения, но бледность была ей, что называется, к лицу.

«Надо же, как Кержак вписался! – подумал Виктор мимолетно. – И, что характерно, тоже теперь Ликин подданный. Вот и думай».

Между тем Выборные достигли, наконец, подиума, поднялись на него и оказались прямо перед Виктором.

Тишина стала ощутимой.

Виктор посмотрел в глаза Лебедеву и встретил твердый уверенный взгляд президента.

«Ну и какие же слова вы мне скажете, Павел Аркадьевич?»

Секунду длилась торжественная пауза, а затем… Затем, к полному изумлению Виктора, Лебедев медленно опустился на колени и, подняв над головой корону, сказал своим сильным «командирским» голосом:

– Владей нами, великий государь!

Голос его, прозвучавший в полной тишине, услышал весь зал, и миллионы телезрителей, прильнувших сейчас к экранам своих телевизоров, услышали его тоже.

– Владей нами, великий государь! – провозгласил Лебедев и протянул Виктору корону.

Остолбеневший Виктор бросил быстрый взгляд на Лику и не удивился, увидев в ее руках неизвестно когда и откуда возникший серый каменный шар.

«Вот же стерва!» – с восхищением, граничащим с ужасом, подумал он, но дело было уже сделано.

Зал взорвался от криков, нараставших, как волна цунами, стремительно и мощно:

– Владей!

– Империя!

– А-а-а! Владей!

Сохраняя самообладание, Виктор принял из рук президента Лебедева корону, поднял ее высоко вверх, показывая всем собравшимся, и медленно водрузил ее себе на голову. Сам.

«Сам!»

Зал ликовал и бесновался, но дело было еще не сделано.

Виктор нагнулся к Лебедеву, поднял его с колен и обнял.

– Россия!.. Император!.. Владе-е-ей!

Вот теперь, отстранившись от Лебедева, он смог, наконец, повернуться к Вике. Он обернулся и утонул в сиянии ее глаз.

«Господи, – подумал он. – Господи!»

И, шагнув к ней, поцеловал в губы.

Все было кончено. Она знала, что их атака уже ничего не изменит, что «меч упал», и слава гегхских королей ушла в ночь забвения. Она все это понимала, конечно, но у нее еще оставалось право, ее личное право, умереть в бою. Мертвые не знают печали, ведь так? Не ведают они ни боли, ни позора, и горе поражения тоже уже не их горе. Поэтому и была она спокойна, когда вела своих рейтаров в последний бой. Поэтому, а еще потому, что зверь в ее душе изготовился к прыжку, и его холодная ярость выжгла все прочие эмоции Нор. Не случившееся еще не существовало и не омрачало ее бестрепетного сердца.

Она не спала в эту ночь, и прошлой ночью Тайра[9] была милостива к ней и не заглянула в зеленые глаза Нор. Гегх называли это состояние «радой» (с ударением на втором слоге), так же как и последнюю узкую полоску света, недолго остающуюся над морем, когда солнце уже зашло. Радой – последний проблеск живого солнечного света, за которым наступает окончательный мрак. Радой – последняя предельная ясность, которая нисходит на ожидающего смертельной схватки бойца. И многие в лагере гегх не спали в эту ночь, в особенности те, кто еще не успел пролить свою или чужую кровь и только ждал, когда наступит их черед.

Накануне в бой вступили уже все до единого вои графства Нор, и многие рыцари тоже. Ушли в туман посмертных долин все ее бароны, и двадцать первых мечей Ай Гель Нор уже никогда не вернутся к своей госпоже. Но рейтары все еще стояли в резерве. Так решил Вер, и Нор приняла волю Зовущего Зарю без возражений. Однако всему когда-нибудь приходит конец, должен был быть предел и ее терпеливому ожиданию. Нор видела лица возвращающихся из пекла бойцов, вдыхала сырой воздух осени, принимала всем телом вибрации натянутых до предела струн судьбы и понимала, что все уже решено, во всяком случае для нее. Второй день сражения должен был стать решающим для гегх и для Нор тоже, потому что сражение, перешедшее из вчера в сегодня, уже не могло продолжиться в завтра. Всему есть предел, есть он и у выносливости людей.

На рассвете она коротко и холодно поговорила с предками рода, мысленно простилась с родными и близкими, которых не надеялась увидеть вновь, и, просыпав немного муки в огонь догорающего костра, плеснула туда же недопитое вино из своего кубка. Долги были выплачены, обязательства соблюдены, жертва богам – «доля идущего на смерть» – принесена. Нор умылась холодной знобкой водой из ручья и подозвала к себе Гая Гаэра. Двадцать третий меч графини Ай Гель Нор и второй сотник ее рейтарского полка был спокоен. Глаза его уже смотрели в вечность, но он все еще оставался ее мечом. Гаэр молча выслушал последний приказ и, по-прежнему не произнеся ни единого слова, прижал сжатую в кулак руку ко лбу, принимая на себя неснимаемое обязательство нанести своей госпоже удар милосердия, если в том возникнет необходимость, и вернуть семье Камень Норов, который графиня носила на груди, если она будет убита в бою.

Следующие часы прошли в ожидании. Мысли графини Ай Гель Нор были неторопливы и просты, но сердцем уже окончательно овладел Зверь. Зверь Норов был жестоким и бесстрашным бойцом, таким, каким и должен был быть Повелитель Полуночи. Он был тем, кто мог превратить обычную охоту в опьяняющее приключение, и любовь – в яростный поединок тел. Он мог подарить счастье и боль и взять жизнь. И только он один был способен наполнить сердце человека холодной яростью не ведающего страха смерти бойца. Однако верно и то, что Старый Барс был коварен и избирателен в своих предпочтениях, и выбор всегда совершал по одному ему ведомым причинам. То, что графиня была отмечена его расположением, стало очевидно еще тогда, когда она делила свой досуг между куклами и мечом. И с тех пор он всегда – сколько она помнила – был с ней. Выбором Охотника можно было гордиться, и Нор гордилась им едва ли не больше, чем своим происхождением. Впрочем, высокое покровительство Барса стоило дорого и зачастую требовало от человека больше, чем он мог отдать. К тому же вполне могло случиться и так, что Ай Гель Нор окажется последней в роду, кому посчастливилось узнать счастье единения с Великим Отцом. К сожалению, такое предположение могло оказаться истиной. Наследников одна из немногих в десяти поколениях способная открывать сердце Зверю не оставила и, скорее всего, уже не оставит.