Последняя Пасха - Бушков Александр Александрович - Страница 51

– Далеко, – кратко ответил Смолин.

– Дядя Вася, яврей шантарский… он же – убедительное привидение дохлого чекиста… Значит, вот про что бабуля проговорилась, про Касьяновку? – он хохотнул, глядя на Смолина совершенно неулыбчивыми глазами. – Вася, а это и впрямь Терминатор будет? Ух, похож… Вы, молодые люди, убедительно вас прошу, не вздумайте глупить – вон там, за машиной, Пашенька с Петенькой, и у каждого ружжо наизготовку, да и водила у меня в Афгане приучился живых людишек стрелять без зазрения совести…

– Учтем, – сказал Смолин. – А Маича Петрович где?

– Ну, ты циник, дядя Вася, – покрутил головой Леший. – Сам же прикладом засветил ему по карточке без всякого сочувствия к представителю малого вымирающего народа, в Красной книге во-от такими буквами прописанного… Лежит Маича Петрович, всю рожу раздуло до полного страхолюдия, водкой, бедолага, лечится со всем усердием да песни свои басурманские на кошачий манер воет… Ты ему лучше не попадайся, а то пристрелить обещал, если встренет… Значит, в Касьяновку приехали. Золотишко поднимать… С миноискателем, ага. У меня там, – он небрежно мазнул в сторону грузовика, – лежит не хуже. Мы ж не папуасы какие, технику понимаем…

Смолин встал и зажег очередную сигарету. Он не так уж и хотел курить, просто во время тяжелого разговора зажженная сигарета может оказаться весьма полезной – ее и в глаз оппоненту ткнуть можно, и в ноздрю засадить…

– Да дело совсем не в золоте… – начал он. – Мало ли других…

– Дядя Вася, – проникновенно сказал Леший, – ты, точно, не еврей. Еврею положено быть хитроумным, а ты чего-то подустал… Как по-твоему, отчего мы именно в Касьяновке объявились? Не приходит в умну голову? Да твоей же наукой воспользовались, головастый ты наш. Выждали, когда хохла точнехонько в деревне не будет, послали Пашеньку к бабусе. Привидение из Пашеньки было хоть куда: при гимнастерочке и галифе, рожа мелом намазана, зубы изнутри светятся – это мы ему в рот кусок пластмассы запихали, помнишь, были такие поделки в большой моде лет тридцать назад? За день свету наберет, а ночью светится, зелено так, призрачно, жутко… И стал Пашенька у бабки выспрашивать, куда его товарищ делся, тот, что приходил давеча. Мол, остальным за ним идти надо согласно воинской дисциплине. Ну, бабка, зубами стуча, Пашеньку в Касьяновку и наладила… Так-то вот.

– Неплохо, – сказал Смолин с искренним уважением. – Изящно… Рисковали ведь. Лихобаб, сдается мне, слов на ветер не бросает, застал бы в деревне, перещелкал бы к чертовой матери.

– Уж это точно, – кивнул Леший. – Ну, а что было делать, Вася? При таком количестве золота? Это золото, чтоб ты знал, года с пятьдесят девятого еще мой отец искал с родным братом, отцом Петеньки с Пашенькой… Не нашли, так и померли. Но нас кладом заразили на всю оставшуюся жизнь… И уж теперь, когда мы на точное место вышли… – глаза у него сверкнули по-волчьи: – любую глотку порву…

– Из чего по нам били? – спросил Смолин спокойно, прикуривая очередную сигарету от окурка.

– Да ничего выпендрежного. Мосинская снайперская образца тридцать первого года. При надлежащем уходе вещь чуть ли не вечная. На два километра бьет. От дядьки осталась – любил покойничек хорошее оружие, ценил и собирал. Ладно, Вася, это дело десятое… Давай-ка за жизнь потолкуем, – он оглянулся через плечо: – Хороший у тебя парнишечка, дисциплинированный, в разговор старших не встревает, не дергается, сидит и на ус мотает. Ладно, пусть мотает… Короче, Вася, сейчас я вас не трону. Сядете и поедете, куда хотите. Но если я еще раз в этих местах увижу тебя… или ты кого пошлешь… – он смотрел так, что мурашки сами на загривке взялись неведомо откуда. – Помирать придется тяжело. Поджилки перережу и брошу в тайге, в таком веселом месте, откуда и здоровый дороги не найдет… Или за ноги на дереве подвешу в медвежьих местах. Или выдумаю чего-нибудь еще хуже… Я, Васенька, не шучу. Вся моя жизнь в этом золоте, а уж когда оно вполне конкретно замаячило… Уловил, грешный?

– Уловил, – сказал Смолин серьезно.

– Хорошо понял, что шутить не будем?

– Понял.

– А этот? – он кивнул в сторону Шварца.

– Он понятливый.

– Вот и ладненько, – сказал Леший, буравя его тяжелым взглядом. – Будем надеяться, что не шутишь… Ты, Вася, мужик вроде бы неглупый и поживший, вот и пойми одну очень простую вещь. Вот здесь город, – он сделал рубящее движение ладонью, – а вот тут деревня, тайга. И каждый из нас хваток только по свою сторону. Соображаешь? Вздумай я качать понты в твоем Шантарске, меня, такого прыткого, ваши городские шустрики мигом успокоят, я понимаю. Ну, а в наших местах все наоборот – мы, Вася, местные, любую городскую бражку на удобрение пустим, как бы стволами ни обвешалась, какие бы огни-воды ни прошла… Вот тебе нехитрая житейская истина. Ты ее обмозгуй на досуге, ага? Ну, будь, что нам, умным людям, рассусоливать из пустого в порожнее…

Он кивнул, повернулся и столь же степенно, неторопливо зашагал к машине, предварительно сделав в сторону «уазика» некий жест, определенно исполненный скрытого смысла, – племяннички, старательно не глядя на Смолина со Шварцем, словно их не существовало вовсе, сели в машину, «уазик» развернулся на узкой дороге кормой к джипу посредством всего пары-тройки ловких маневров и проворно покатил под горку.

Сзади протяжно засигналил «шестьдесят шестой».

– Пошли, – сказал Смолин хмуро.

Сел в машину, врубил зажигание и покатил вниз, не особенно и давя на газ. В полном молчании они достигли развилки, где лично им следовало сворачивать вправо, чтобы километров через десять выбраться на чуточку более пристойную дорогу, а оттуда – полсотни верст проселком по безлюдным местам, ну а там будет трасса и кое-какая цивилизация…

«Уазик» стоял на обочине. Когда Смолин свернул направо, а «шестьдесят шестой» спустился с горы, он помчался назад, в сторону Касьяновки. «Газон», лихо развернувшись, припустил следом.

Смолин выключил мотор и спросил вяло:

– Ну, как тебе абориген?

Сначала Шварц выпустил длинную матерную тираду, потом, малость остывши, пообещал:

– Когда вернемся в следующий раз, уши отрежу…

Усмехнувшись криво, Смолин сказал:

– Хрен мы когда-нибудь сюда вернемся. Ты понял? Он, между прочим, был совершенно прав: каждый силен, хваток и ловок только на своей стороне. В Шантарске мы бы его задавили играючи, но здесь против него не потянем. Так что – забыли о золоте…

– Ты серьезно?

– Абсолютно, – отрезал Смолин. – В конце-то концов, мы не кладоискатели, Шварц, мы антиквары. Хотелось бы мне сгрести в мешок это золотишко… но для нас с тобой это не более чем эпизод, а для этого лесовика – смысл жизни и единственная цель, какая у него в жизни есть. И потому он постарается кишки вытащить из любого постороннего, кто встанет между ним и его светлой мечтой. Я в таких условиях работать не собираюсь. Дело тут не в страхе, а в ясном осознании того факта, что люди вроде нас не должны пересекаться с людьми вроде него.

Шварц что-то недовольно бурчал под нос.

– Остынешь, сам поймешь, что я прав, – сказал Смолин. – У нас – свой фронт работ. Мы и так прибарахлились неплохо. Старательно пакуем все куруманские приобретения и едем домой – у нас в Шантарске куча дел и забот, один броневик чего стоит, да и кроме него – не продохнуть…

Трогая машину, он с неприкрытой грустью оглянулся на лесную дорогу. Печально, но ничего тут не поделаешь, житейская мудрость в том и заключается, чтобы знать, когда следует отступить, а когда, несмотря ни на что переть вперед…