Последняя Пасха - Бушков Александр Александрович - Страница 27

– Не знаю.

– Ох, Вася… – поморщился Леший, – ну кончай ты ломаться… А то вон Пашенька с Петенькой, которым невтерпеж, с девочкой баловать начнут незамысловато…

Смолин усмехнулся:

– А если я бесчувственный?

– Вполне возможно, – серьезно кивнул Леший. – Когда на кону аж четыре пудика золота, людишкам вроде нас с тобой на таких вот девочек наплевать… Ну, а в отношении себя самого ты тоже насквозь бесчувственный? Ты ж не упертая бабка Нюра, ты небедный городской житель, тебе пожить охота… Маича Петрович, объясни ты ему душевно, до чего может дойти фантазия представителя коренных народов Севера…

Эвенк заговорил, бесстрастно и негромко:

– Значит так, Вася. Берем ножичек, берем тоненькие прутики, берем спички, веревочки…

От того, что он говорил, у Смолина, честно говоря, по спине пополз холодный пот и под ложечкой как-то неприятно засосало.

– Вот же… – сплюнул Леший, когда Маича закончил описание крайне омерзительных процессов, – до чего только люди ни додумаются… А какой-нибудь городской интеллигент с бороденкой, молью побитой, увидит в телевизоре того же Маичу Петровича, умилится и думать начнет херню какую-нибудь: мол, вот оно, первозданное дите природы, хранитель изначальной житейской мудрости… А это дите вон что фантазирует… Человек все же – такая сволочь… Ты, Маича Петрович, не гляди обиженно, это я не в твой конкретный адрес, а о человечестве вообще, вместе взятом. Все мы сволочуги, и ты, и я, и Васька упрямый… Ну, Вась? Ты ж не хочешь, чтобы все это и многое другое и в самом деле с тобой проделали, а заодно и с девочкой? Больно ж будет…

– Ага, – сказал Смолин, – и как только ты узнаешь, что тебе хочется, жить нам на этом свете станет совершенно незачем…

– Да ладно тебе, – сказал Леший без улыбки. – Я, конечно, не подарок, но пораскинь ты мозгами: на кой мне черт два греха на душе? Покойников, Вася, на себя следует брать по исключительной необходимости, и никак иначе. В данном конкретном случае исключительной необходимости не просматривается… – он коротко хохотнул. – Скажу тебе правду: не в доброте дело… Кто тебя знает, какую подстраховочку ты там в городе оставил… Да и девочку искать начнут, коли она – пресса … Оставлю я вас жить не из доброты, а из голого расчета. Не хочу, чтобы мне потом на голову сваливались какие-нибудь городские черти и осложняли жизнь.

Смолин поморщился:

– А так тебе никто на голову не свалится?

– Может, и нет, – раздумчиво протянул Леший. – Есть некоторая разница, знаешь ли, между спросом за двух жмуриков и спросом за золото… Верно? Во втором варианте есть шанс проскользнуть между стебаных…

– И я тебе верить должен?

– А что, у тебя вариантов навалом? – осклабился Леший. – Приходится, милый, жизнь заставляет… Давай-ка мы быстренько просчитаем нюансики, как вы, городские, выражаетесь. Я тебя отпущу живым-здоровым вместе с девочкой и даже, может, горсточку крупки насыплю только в одном-единственном случае: если ты мне сейчас все выложишь, как на духу. И будете оба целехоньки, в товарном виде. А вот если вас начнем спрашивать тем макаром, про который так увлекательно толковал вольный сын тайги Маича Петрович… Тут уже совершенно другой расклад. Ты, конечно, все выложишь, вот только к тому времени будешь в столь непотребном виде, что на люди вас будет отпускать решительно невозможно. Сразу пойдут вопросы: кто ж вас, болезных, так изнахратил, где Васины яйца и девочкины уши? Почему в пальцах серьезный недочет, а глазик на ниточке висит? Милиция задергается… В общем, сам понимаешь, потрепанными вас выпускать будет уже нельзя. Придется… – он черкнул себя большим пальцем по горлу. – Риск есть, но что ж делать… Ежели вас заховать грамотно, то может и прокатить. Тут глушь, Вася, тут великих сыщиков нету, тут обычные менты, замотанные бытовухой по самое не могу… А твои городские корешки, которые у тебя, конечно же есть… Ну, рискнем. Что ж еще остается? – он глянул через плечо Смолина. – Барышня, милая, хорошая, ну хоть вы-то войдите в мое положение по извечной женской доброте… Я ж не зверь и не Чикатило, но – шестьдесят кило золота… Тут у любого мозги пойдут наперекосяк, и рука с ножичком не дрогнет… Оно вам надо? Вы уж Васю убедите не запираться, пока вас обоих на клочки резать не начали…

Смолин бросил беглый взгляд через плечо – Инга молчала, не в силах произнести ни слова, лицо у нее было совершенно белым от ужаса, решительно не вязавшегося со всей ее прежней шантарской жизнью, размеренной и безопасной.

– Ну, подождем малость, – сказал с пониманием Леший. – Сейчас барышня чуток переведет дух, говорить сможет и непременно начнет Васю уговаривать быть умным…

Стояла напряженная тишина. Мозги у Смолина работали в лихорадочном ритме. Уже многое можно было обдумать и просчитать.

Совершенно точно известен отрезок времени, в течение которого их с Ингой и пальцем не тронут, – пока Леший со стаей не убедятся, что Смолин им назвал правильное место. Это азбука… Вот только… Конкретного места, вроде крестика на пресловутых пиратских картах, в общем, и нет. Только название деревни. А тут уж возможны варианты. Бабка могла все же и обмануть. Золотишко могли лет двадцать назад выкопать. И наконец, сколько времени, если клад на месте, Леший будет его искать? Не день и не два. И все это время сидеть Смолину с Ингой в каком-нибудь подвале, откуда хрен выберешься, Леший – человек умный и обстоятельный, уж он-то наверняка придумает узилище, из которого не сбежишь. Смолин на его месте тоже бы придумал.

А что потом? Плохо Смолину верилось, что Леший, обретя желаемое, преспокойно отпустит опасных свидетелей на все четыре стороны. Не тот человек. Шестьдесят кило золота и в самом деле на мозги действуют специфически. В глухой тайге многое можно упрятать – энкаведешники с кучерами пролежали чуть ли не семьдесят лет и обнаружились по чистой случайности, хотя их в свое время искала держава… Нет, не оставит он свидетелей, благо прекрасно должен понимать: никто его, в общем, тут не видел, никто не знает, что именно он приходил… Точно прикончит, найдя золото… А уж если не найдет…

Есть ли шансы побарахтаться? Смолин считал, что есть. Заряженный на шесть патронов «Бекас» по-прежнему покоился под низкой кроватью с опущенным до пола покрывалом – Смолин его нигде не видел. Не могли вытащить тихонечко…

Ну так как? Ему пришло в голову, что он переоценил исходящую от эвенка опасность. Да, конечно, стреляет тот наверняка как бог… но он же, мать его, не спецназовец какой! У него конкретный и специфический жизненный опыт стрельбы по фауне, по всему, что бегает и летает… зато наверняка нет и быть не может навыка в схватке с людьми, да еще в помещении. У него другой опыт, другие навыки, на другое глаз и мышца заточены…

Вся эта кодла – не спецназ, не профессиональные киллеры, не спортсмены-каратисты. Хваткие, битые – да. Решительные – да. Крови и зверства не боятся, уж безусловно. При оружии.

Но ведь это – всё! Все их козыри! Они не Джеймсы Бонды, не Брюсы Ли, не Терминаторы. Всего лишь решительные и вооружейные авантюристы, а это, согласитесь, совершенно другой расклад. В конце концов, выбора нет… а к Смолину, когда начнется заварушка, они наверняка будут относиться бережно, как к курице, несущей золотые яйца. На месте Лешего, Смолин с самого начала отдал бы соответствующий приказ, нечто вроде классического богомоловского: «Даже если вас станут убивать, стрелять только по конечностям!» А командочка у него дисциплинированная, никто ни разу не встрял, за исключением одной-единственной реплики племянничка, вымуштрованы, суки…

Точно, есть шанс. Придется рисковать и геройствовать, что твой ковбой – потому что другого расклада просто не имеется в наличии. Выдать место и оказаться в пленниках у этой банды – надолго и непредсказуемо…

– Ну как, Вася? – чуть ли не ласково спросил Леший. – Надумал чего? Ты ж умный, ты за это время столько всего должен был в голове прокрутить… И наверняка согласен, что нет у тебя другого выхода: или будешь исповедоваться, или придется нам играть в гестапо, как детишкам из той песенки… Здесь мы, конечно, рассиживаться не будем – еще Водяной притащится… Прихватим вас с собой, отвезем в надежное местечко, и уж там поспрошаем по полной…