Последняя Пасха - Бушков Александр Александрович - Страница 22

– Да без вопросов, – сказал Смолин, поднимаясь.

Они зашли в сени, Лихобаб осветил их маленьким фонариком, но что-то Смолин не усмотрел никаких тяжестей, требующих помощи в переноске.

– Яковлевич, – безмятежно сказал хозяин. – Ты ведь мне не все рассказал, а? Про свои путешествия?

– Ну, не все, – Смолин на всякий случай приготовился к неожиданностям. – Но в главном – чистая правда: за нами никто не гонится и не висит на нас никакого криминала. Просто… просто жизнь – штука сложная.

– Согласен полностью… А нескромный вопрос… Под мышкой у тебя чего висит?

– Углядел? – спросил Смолин спокойно. – Ты не особист, часом, Михалыч, по прошлой жизни?

– Да нет. Я в прошлой жизни – обыкновенная морская пехота…

Без всякой опаски Смолин отстегнул ремешок, вытащил наган и протянул его хозяину, держа на весу указательным пальцем за скобу. Тот сноровисто откинул дверцу, присмотрелся, ковырнул ногтем маленький капсюль, защелкнул дверцу и, вернув Смолину «оружие», фыркнул:

– Тьфу ты, обыкновенная пугалочка…

– Ну да, – сказал Смолин, – но впечатление производит, а?

– Видно, что из обычного сделано… Несерьезно это, Яковлевич.

– Да как сказать, – произнес Смолин. – Точнее, на кого попадешь. Если б не эта пугалочка, мне бы в Предивинске морду начистили и обобрали до нитки.

– Оно конечно… Только здесь лучше бы что-нибудь поосновательнее. Сюда глянь.

Он, светя фонариком, отдернул высокую занавеску. За ней, прислоненное к стене, стояло помповое ружье, а рядом приколочена аккуратная полочка с несколькими коробками патронов.

– Умеешь с таким обращаться?

– Дело несложное, – сказал Смолин. – Охотился малость.

– Ну, тогда разберешься. Ты его заряди на полную и положи под бочок. На всякий случай.

– Опасно тут?

– Да не особенно, – ответил Лихобаб. – Но забрести сюда какой-нибудь придурок вполне может. С марта нынешнего, за то время, что здесь обосновался, дважды подбиралась… шелупонь. Один раз – ярко выраженная бичева, другой – какие-то браконьерчики по пьянке вздумавшие покуражиться… Одним словом, в лесу живем…

– Понятно, – отозвался Смолин. – Жмуриков-то где закопал?

– Да ну, Яковлевич, какие жмурики… Я ж говорю, шелупонь. Оба раза пары выстрелов в воздух хватило. Говорю ж, на всякий случай…

– Понял, – сказал Смолин. – Учту.

– Ну и ладушки. Вот фонарик, а в доме – керосиновая лампа сумеешь запалить?

– Да чего там. Спасибо, Михалыч…

– Ладно, все путем… Ну, я поехал.

Он вышел во двор, свистнул подскочившему радостно Беляку, сунул карабин в притороченную к седлу самодельную держалку на манер индейско-ковбойских – выглядит совершенно по-голливудски, но ведь удобная штука – отвязал поводья от штакетника и ловко вскочил в седло. Бросил Смолину:

– Ну, счастливо вам добраться…

И рысью припустил по улице. Беляк помчался за ним, обогнал, забежал далеко вперед, выписывая по улице широкие зигзаги от забора до забора.

Смолин задумчиво смотрел вслед удалявшемуся в лунном свете всаднику – и лениво гадал, какая такая надобность могла погнать хозяина в ночное странствие? Не станешь же спрашивать – но и так ясно, что тут что-то интересное. Чтобы примитивно поохотиться на рябчиков или глухарей каких-нибудь, вовсе необязательно отправляться ночью, загодя – да еще не с гладкостволкой, а с карабином. Точно, что-то интересное, и вариантов может быть масса. Может, Лихобаб втихомолку золотишко моет в таежной глухомани – в этих краях, зная места грибные и рыбные, можно до сих пор неплохо разжиться, в миллионеры не выбьешься, но денежку заработаешь увесистую. Может, втихаря собрался побраконьерничать по примеру подавляющего большинства здешнего народа: медведя взять или марала, не особенно и соблюдая писаные правила охоты. А может – почему бы и нет? – отправился к зазнобе в какую-нибудь близлежащую, гораздо более населенную деревушку, где женская часть народонаселения состоит из гораздо более приятных и перспективных экземпляров, нежели шизанутая баба Нюра. Да мало ли, как ни ломай голову, все равно не угадаешь…

Включив фонарик и положив его на полочку, Смолин довольно сноровисто зарядил ухоженный «Бекас» черными пластмассовыми патронами с картечью – всю пятерку, потом, подумав, загнал и шестой в ствол, поставил на предохранитель, вновь примостил ружьецо у бревенчатой стены и задернул занавеску.

Больше хозяйственных забот не предвиделось – и он направился во двор, где под навесом рдел огонек Ингиной сигареты. Присел рядом, вытащил пачку, усмехнулся:

– Ну что, свет не без добрых людей?

– Поразительно, – сказала Инга. – Вот так вот взял и уехал, на нас дом оставил…

– Ну, вряд ли у него по стенам висят Рубенсы, а под кроватью лежат червонцы, – сказал Смолин. – Умный мужик, битый жизнью должен прекрасно понимать, что страннички вроде нас не для того шлепали по тайге, чтобы злодейски расхитить его скудные пожитки…

– Интересно, куда он подался?

– А вот поди ж ты догадайся, – пожал плечами Смолин. – Дела какие-то у человека, что тут скажешь…

– Может, он клад ищет?

– Тот, золотой?

– Его. Или – вообще клад.

– Ну, кто ж его знает, – сказал Смолин. – Так, впрямую как-то и неудобно было спрашивать, нормальный мужик – накормил, приютил, мало ли какое у него хобби… Почему бы, в конце концов, ему клад и не искать? И вовсе не обязательно тот. По теории вероятности, кладов в этих местах должна быть если и не чертова уйма, то все же изрядно. Даже без исчезнувшего предивинского золота. Революция, гражданская, коллективизация… Много чего прикопано, надо полагать… Одно ясно: пока он никакого клада не нашел, даже если и ищет, по крайней мере, здесь, в доме, его нет. Иначе он прямо-таки инстинктивно держался бы по-другому. Нет в нем ни малейшей сторожкости, характерной для любого, у кого в подполье клад найденный захован… – он посмотрел на белую луну над тайгой, на залитые призрачно-серебристым светом живописные окрестности, потянулся, испытывая приятную сытость и блаженный покой: – Как тебе местечко?

– Благодать неописуемая, – откликнулась Инга умиротворенным голосом. – После такого ужина, да еще имея крышу над головой, начинаешь приходить к выводу, что обстановка весьма даже романтическая… – она со смешком отбросила руку Смолина: – Нет, не настолько… Вымоталась жутко, никаких посторонних желаний… Вася…

– Что?

– А эта бешеная бабка к нам ночью не припрется с топором? Коли уж у нее извилины узлом завязаны…

– Вряд ли, – подумав, сказал Смолин. – Лихобаб бы предупредил обязательно, будь у нее такие привычки. Она в глухой обороне, похоже, не предпринимает диверсионных вылазок…

Инга, придвинувшись поближе, спросила возбужденным шепотом:

– А что, если она что-то такое знает? Если ей восемьдесят, она в те времена была, конечно, не совсем взрослой, но в возрасте вполне сознательном…

– Поздравляю, – сказал Смолин, – начинаешь проникаться азами нашего веселого бизнеса. Вот именно. У меня такая мысль мелькнула давно – что твои догадки ничуть не обесценивает. Ей восемьдесят, значит, в те времена было лет шестнадцать… для тех времен, для деревни это вполне взрослый возраст. А если учесть, что деревня в те времена была сплошь староверская… Что тем, кто оформил караван, просто необходимо было иметь здесь сообщников… Знаешь, интересные выводы напрашиваются. С чего-то ж ее повернуло именно на энкаведешниках и золоте? Напугали в свое время? Ну да, не спорю, ребятки в синих фуражках наверняка дипломатией и изяществом манер не отличались. И все равно, неужели это ее самое тяжкое воспоминание в долгой жизни, большая часть которой пришлась на времена совершенно неласковые? А вообще…

– Что?

– Крутятся в голове какие-то смутные идеи, – сказал Смолин. – Но не даются пока. Ладно, пора бы и проверить, как там обстоит с внешним миром. А то мы здесь последними узнаем, если мировая война начнется…

Он достал телефон, проверил звонки и почту. Шварц ему звонил дважды во второй половине дня, четырежды – ближе к вечеру и, наконец, час назад прислал сообщение, запрашивая, куда, к такой-то матери, шеф подевался? Примерно та же картина наблюдалась и касаемо Фельдмаршала. Кот Ученый ограничился сообщением, что свободен, и больше не доставал. Все было в норме: ребятки, не получая от него сигналов о помощи либо отчетов о происходящем, решили не пороть горячку и не бомбардировать беспрестанно требованиями отозваться. Всё правильно: существовала в таких вот поездочках теоретическая возможность, что родной и любимый шеф сейчас вынужден, сидя перед индивидом в погонах, оправдываться и растолковывать, что на самом-то деле он ничего такого не имел в виду и его неправильно поняли…