Заполярная сказка - Шустов Борис - Страница 22

– По местам! – приказал Вадим.

И снова завыли моторы, что-то заскрежетало, грохнуло, мелко задрожал башенный кран, взметнулось вверх пламя костров и сразу померкло, придавленное огромной тяжестью ожившего копра. Двинулся, родненький! Поше-ел!

Мотаясь, как челнок, между копром и костром, туда – рысью с банками в обнимку, обратно – в несколько прыжков налегке, я в короткие эти мгновения, сквозь заливающий глаза пот видел, как многие из толпы, сорвав шапки, широко раскрывали рты, но голосов слышно не было: стоял адский грохот, скрежет, вой напряженных моторов, резкие пронзительные звуки. Одна за другой лопались под тяжестью копра мощные стальные плиты. Витаха азартно заорал что-то, и на помощь мне галопом примчался монтажник, тот самый, который говорил о десяти литрах спирту. Теперь мы вдвоем мотались от копра к костру, потом еще прибавился кто-то, а громадина копра плыла и плыла в черном небе, в прямых лучах прожекторов, в скрежете, лязге, грохоте, в дымном пламени костров и людском напряженном внимании. В полдень копер стоял на месте, плотно закрыв черный зев ствола, уходящего куда-то вниз, в темные глубины земли. Мы присели у его подножия и закурили. У меня саднили обожженные руки, горело лицо. Вадим поздравил нас и передал, что по распоряжению директора комбината всей бригаде выплатят премию в размере месячного оклада.

– Что я говорил? – с вялой усмешкой отозвался мой напарник. – На это дело у меня нюх собачий.

На этот раз никто не засмеялся, даже Витаха не обронил ни одного слова, лишь молча взглянул на парня и глубоко, с наслаждением затянулся сигаретой.

2

В кафе было шумно. Я сидел за столиком в углу, недалеко от выхода. На сцене играли музыканты и неуклюже подпрыгивал на одном месте невысокий черноволосый паренек с микрофоном в руке. Над столиками плавал сизый табачный дым. Приехав в город, поболтавшись по проспекту и крепко продрогнув, я зашел сюда погреться, что-нибудь поесть и выпить. В ожидании официантки я разглядывал меню, обдумывая, что бы заказать. Отвлек меня от дела резкий мужской голос:

– Петру Ильичу слово! Петру Ильичу!

Я посмотрел в сторону, откуда донесся крик, и увидел поднимающегося из-за стола отца Юлии. Петр Ильич погрузнел, поседел еще более, но выглядел так же сурово и представительно, как и тогда, на палубе парохода «Серго Орджоникидзе». Он и его компания занимали несколько столиков, сдвинутых вместе, и, приглядевшись, я заметил среди незнакомых мне лиц Юлию. Она сидела рядом- с молодым человеком в очках, видимо, мужем. Я припомнил недавнее сообщение в газете о награждении орденами и медалями большой группы строителей за разработку и внедрение метода свайного фундирования на вечномерзлотных грунтах, в числе которых была и фамилия Петра Ильича, и понял, что это-то событие он и отмечает. После того как Петр Ильич сказал несколько слов, к нему со всех сторон потянулись руки с рюмками, донеслись поздравления и чоканье.

Я без аппетита съел принесенный официанткой бифштекс, выпил две рюмки коньяку, расплатился и направился к выходу. Уже одевшись, я подошел к стеклянной двери кафе и сразу увидел в зале Юлию. Она танцевала с отцом. Петр Ильич находился ко мне спиной и не мог меня видеть, но Юлия, я понял это по тому, как дрогнули ее тонкие руки, лежавшие на плечах отца, как вспыхнули ее глаза, меня заметила. Петр Ильич, склонив седую голову, сказал ей что-то, она улыбнулась в ответ, не сводя с меня больших посерьезневших глаз. Она смотрела и смотрела на меня, подходя в танце все ближе к двери, снова улыбнулась теперь уже мне (конечно же мне!), и я в ответ тоже улыбнулся. Отец снова сказал что-то, Юлия, видно, ответила невпопад, потому что Петр Ильич чуть приостановился, глянул на дочь и, что-то почувствовав, не торопясь, начал поворачивать голову в мою сторону. Юлия не сделала никакого движения, чтобы помешать ему, не потянула его в глубину зала, в тесный круг танцующих, она все еще смотрела на меня. И я тоже, как прикованный, стоял в дверях и не мог сдвинуться с места, хотя уже ясно ощутил на себе напряженный, вспоминающий взгляд ее отца. Я не смотрел на Петра Ильича, он был мне не нужен, я видел одну лишь Юлию.

Петр Ильич взял Юлию под руку и повел к своим столикам, в сизый табачный дым, в гам, в музыку, и скоро я потерял их из виду.

Я вышел на волю. Было как всегда сумрачно, холодно, горели фонари, и лад ними, не пропадая, стояли белые круги тумана.

3

Через несколько дней, вечером – мы только что успели поужинать и, полулежа на диване, вели очередное шахматное сражение – раздался телефонный звонок. Трубку поднял Вадим, как и обычно бывало, потому что тревожили звонками всегда его, и недовольно произнес: – Слушаю, – потом глянул на меня и протянул трубку.

Принимая трубку и не отрывая глаз от шахматной доски, где белые покушались на моего ферзя, я сказал «Да» и сразу забыл о шахматах. Звонил Петр Ильич. Он предложил мне встретиться и поговорить. Первым моим движением было бросить трубку, но, вслушавшись в голос Петра Ильича, я уловил в нем растерянные нотки. «Хорошо», – согласился я. Петр Ильич предложил мне приехать завтра вечером в ресторан «Арктика», он будет ждать за столиком, что под большим фикусом. «Хорошо», – повторил я и положил трубку. Вадим вопросительно посмотрел на меня, но я, словно не заметив его взгляда, повернулся к доске.

– Хана твоему ферзю, – сказал Вадим.

– Твоя взяла, – смешивая шахматы и вставая, ответил я.

– Ты куда?

– Пойду подышу. Вечерний моцион, сам знаешь, полезен.

Я долго бродил между рядами палаток и балков. Поскрипывал под унтами сухой снег, невдалеке ярко сверкали огни электросварки, при свете прожекторов работали на втором жилом доме каменщики.

Что ему, Петру Ильичу, от меня надо? Я никого не трогаю, ни его, ни Юлию, никому не мешаю, живу за тридцать верст с гаком от Полярного, работаю, и работа мне нравится, учиться собираюсь – Вадим все уши прожужжал, уговаривая, учебниками снабдил, обещает, как только я поступлю в институт, перевести на дневную смену постоянно, и друзья по бригаде мне нравятся, и вообще жизнь моя обрела новые для меня формы, новый смысл. Положим, что Юлия рассказала ему о нашей встрече, ну и что? Радоваться должен. Что ему надо?!