Предназначение - Фрумкин Сергей Аркадьевич - Страница 6

Богатырь ораторствовал напрасно — юноша даже не прислушивался к его словам. Теперь, когда принц наконец приблизился вплотную к еще совсем недавно призрачной для него цели, сомнения телохранителя смягчались в его сознании, блекли и сглаживались, после чего уверенно отправлялись в отсек памяти «очередные проявления излишней заботы».

— Но мне-то ты все-таки веришь? — отметая из монолога Латорона все, кроме положительных для себя моментов, спросил Горн.

— Если честно, — пробурчал телохранитель, — не верю! Верить не мое дело. Моя работа — оберегать вас от опасности. Я обязан думать и действовать, а не надеяться на чудо, которое само сделает мою работу. Я знаю, что вы поступили необдуманно, пойдя против закона и очернив себя в глазах Хамовников Провидения. Но я не знаю, стоило ли так поступить. Думаю, что не стоило: вы еще так молоды, а заработали серьезных и очень могущественных врагов!

Принц опять усмехнулся, на этот раз в связи с напоминанием о его храбрости. Восприняв последние слова как комплимент, он подошел к офицеру и дружески сжал его за плечи, показывая, что на самом деле забота богатыря никогда не оставалась им незамеченной.

— Где он сейчас? — словно только теперь вспомнив о госте, спросил юноша.

Латорон тяжело выдохнул, понимая, что никакие доводы не помогут образумить горячего повелителя. Он пожал широкими плечами:

— Где же ему быть? У себя в каюте. Под охраной.

— Что делает?

— Я бы сказал, думает, если, конечно, можно думать, сидя сорок часов в одной позе…

— Медитирует, — сообразил принц.

— Мозг каюты утверждает, что зрительные нервы монаха все время активны. В медитации, которую знаем мы с вами, зрение отключается. Склонен доверять Мозгу — раз компьютер так говорит, значит, монах думает.

— О чем же он может столько думать?

Латорон едва не выдал в грубой форме, что он предполагает о мыслях этого исчадия ада, но вовремя остановился, повинуясь взмаху руки принца, — юноша спросил просто так, не интересуясь ни правдой, ни точкой зрения своего офицера.

— За нами нет погони, Латорон, — подытожил Горн. — Жрец Времени здесь, на моем корабле… Пока все идет хорошо. Скоро Фанкор. Там примем окончательное решение… Пусть монах явится на капитанский мостик за четыре часа до прибытия. Я хочу, чтобы он не пропустил ни одного взгляда или слова, обращенных в мою сторону фанкорскими службами, пограничниками, придворными, министрами или родней. Я хочу, чтобы он сказал мне, как поступить и не ошибиться в решении только потому, что чего-то не увидел и не услышал…

Достаточно скучный по своей сути дальний космический перелет при приближении корабля к населенным системам привнес в жизнь экипажа и пассажиров струю свежего воздуха. Казалось, остановившееся на время полета время вновь ускорилось, возвращаясь к своему прежнему неудержимому ритму.

Приблизительно за четыре часа до посадки на планете-столице Королевства Веридор на капитанском мостике собрались три главных действующих лица: юный принц, отшельник-философ и офицер королевской гвардии.

Мостик представлял собой полукруглый балкон из прозрачного пластика, зависший в центре обзорной комнаты-шара, на стены которой проецировалась панорама космического пространства с разных сторон галеона. Понять, что здесь было реальным, а что внушаемым, не представлялось возможным: балкон вполне мог оказаться частью огороженного перилами пола, а шар — качественной голографической проекцией. Однако иллюзия заброшенной в космос одинокой стеклянной площадки, как и планировали конструкторы, казалась безукоризненной.

На некотором расстоянии от перил располагался длинный полукруглый прозрачный экран, перед которым в подвижных креслах-роботах восседали капитан галеона и два его помощника-штурмана. Вокруг каждого из них в воздухе возникали голографические таблицы, графики, карты, наборы кнопок. Пилоты внимательно следили за изменениями данных или делали вид, что следят (основную работу, как обычно, выполнял Мозг лайнера).

Принц, монах и офицер подошли к самому краю площадки, к самой границе между твердью под ногами и зияющей воображаемой бездной, чтобы пощекотать нервы и как можно глубже погрузиться в иллюзию выхода в открытый космос. Открывающаяся их глазам панорама к этому времени изобиловала объектами: ослепительный шар звезды был уже размером с большой арбуз, семь видимых планет варьировались по величине — от вишневой косточки до грецкого ореха.

По мере того, как планеты становились больше, а звезда перемещалась с переднего на задний план, галеон окунулся в поток радионовостей, наполняющих все еще с виду безжизненное пространство. Музыка, видеоролики художественного и научного содержания, информационные базы данных, сообщения и трансляции реально происходящих где-то на поверхности планет действ образовывали вокруг населенных систем своеобразный культурный слой, свидетельствовавший приближающимся кораблям о наличии разума задолго до того, как становились видны сами планеты и определялся качественный состав их биологической оболочки, указывающий на возможность существования белковых форм.

Капитан вызвал на один из своих виртуальных экранов информационную ленту о наиболее важных событиях в государстве, чтобы отобрать для принца список тех происшествий, о которых безопаснее было узнать до приземления на Фанкоре. Пользуясь полученным в свое время разрешением, он открыл и личные почтовые ящики Горна, чтобы убедиться, что в архиве правителя нет писем, помеченных, как «срочные» или «особо важные».

Принц заметил, как подался вперед капитан, и насторожился, покосившись на мелькающие перед последним картинки. Тревога оказалась напрасной— капитан не нашел ничего такого, ради чего стоило бы побеспокоить высокородного пассажира…

Вслед за информационными волнами показались и другие свидетельства пребывания в системе людей. Сперва редко, затем все чаще и чаще радар обнаруживал космические корабли разных размеров и форм, двигающиеся каждый в своем направлении, несколько раз на глаза зрителям попались массивные в сравнении с кораблями станции-терминалы — космические города, позволяющие путешественникам, не пересекая для этого охраняемой пограничной зоны и не рискуя войти в конфликт с господствующим на планетах законом, пополнять запасы, производить ремонт и отдыхать в полном соответствии с традициями и обычаями обитающего в системе народа… Бытовали разные мнения: одни говорили, что станции засоряют собой космическое пространство, создают очаги напряженности, привлекают всякий сброд и служат рассадниками преступности, другие — что «космические гостиницы» приносят очевидную пользу: принимают на себя основной поток иноземного транспорта, значительно уменьшая количество кораблей, стремящихся совершить посадку непосредственно на населенном людьми шаре, чем избавляют от лишней работы и пограничников, и таможенников, и экологов, и полицию…

— Как появимся, ваше высочество? — спросил Латорон. — По-королевски или неофициально?

Принц посмотрел на монаха. Отшельник обозревал космическое пространство с видом взирающего из темноты бога — равнодушно и вместе с тем с гордостью.

— Как ты считаешь? — спросил Горн. Хонтеан оторвался от глубокомысленного созерцания:

— О чем ты спрашиваешь?

— Мы можем приземлиться с шумом, а можем без, — объяснил Горн.

— Что значит «с шумом»?

— Капитан включит маяк, который предупредит пограничников и проходящие мимо суда о приближении королевской особы, на бортах засветятся гербы размером с дом, нас встретят и будут сопровождать с почетным эскортом.

— «Без шума» — тихо и незаметно? — понял монах. — А тебе как бы хотелось? Горн пожал плечами:

— Для меня достойнее первый вариант, но как скажешь ты?

— Какая мне разница?

— Ну… — Юноша наморщил лоб, не зная, как сформулировать. — Я хотел бы, чтобы было легче определить, как ложатся течения… здесь… вокруг меня.

Монах улыбнулся: