Объявляется посадка на рейс... - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 38

– Кстати, и в этом он, возможно, признается. Одним словом, сделает все, чтобы в этой мешанине забылся взрыв самолета. Хотя косвенные улики однозначно будут указывать на него.

Корешков сказал:

– Я думаю, дальнейшее расследование нам придется вести в Москве. Допускаю, что фальшивые документы ему могли сделать здесь, потом переправить в Россию. Но взрывчатку в самолет подсунули в Москве.

– Если он завтра сделает признание в убийстве Джамеля, – вставил Филдинс, – значит, он панически боится, что его будут судить за теракт. Значит, его во что бы то ни стало требуется доставить в Россию, и уже там выявить все его связи.

– На первом этапе его присутствие там вовсе не обязательно, – возразил Андрей. – Как раз связи восстанавливаются без него. Известно, где он работал, где жил, постепенно определится круг общения. Он же все равно не укажет, где брал взрывчатку.

– Насчет взрывчатки очень любопытно выяснить, – сказал Кафари. – Как ее протащили в самолет – уму непостижимо.

– Не исключено, что у них был сообщник, какой-нибудь смертник.

– Это еще полбеды. Не исключено, что мы имеем дело с каким-нибудь новым типом взрывчатки, которую не могут фиксировать нынешние пеленгаторы.

Они допоздна обсуждали планы дальнейшего расследования и в результате покинули ресторан последними. И тут все почувствовали неловкость перед Андреем: ведь ему после всего перенесенного так нужно отдохнуть! Когда его принялись уговаривать пойти в номер, он со смехом отказывался:

– Ничего страшного! Я же был прикован, не двигался, ничего не мог делать. Мне ничего другого не оставалось делать, как спать.

Все-таки коллеги тактично предложили разойтись. Корешков отправился в свой номер, где он рухнул и проспал до тех пор, пока его утром не разбудил настойчивый стук в дверь. Когда он открыл, в номер ворвалась Изабелла:

– Что с тобой происходит! Вот уж не думала, что славящиеся чутким сном разведчики могут так вырубиться, что ничего не слышат.

– Разве уже поздно? – тупо переспросил Андрей.

– Смотря для чего. Во всяком случае нам уже позвонили из Управления полиции, сказали, что арестованный накануне Мустафа Кемаль желает сделать заявление. Мы попросили, чтобы это было сделано в нашем присутствии. Так что, собирайся, скоро едем.

– Погоди, Изабелла, я не понимаю. Этот жулик что, уже успел связаться с адвокатом?

– В том-то и фокус, что нет. Сам додумался.

Корешков посмотрел на нее, как взрослый на несмышленыша:

– Кто, Мустафа? Человек с двумя извилинами в голове? И ты будешь утверждать, что он способен подготовить заявление?

– Нет, конечно. Мне тоже показалось это странным. Однако в течение ночи к нему никто не приходил, никто не навещал. Я думаю, адвокат подсказал ему идею насчет заявления раньше. Да и текст написал, который Мустафа вызубрил.

– То есть бандитскими пророками все было предусмотрено: и арест, вероятность которого была так велика, что дальше некуда, и допрос. Все ведь знали. Только дурачок вроде Мустафа согласился вляпаться в эту историю. Интересно, какое заявление он сейчас сделает?

– Нам это давно интересно, – засмеялась англичанка. – Мы ждали, когда же ты проснешься. И вот я не вытерпела, разбудила.

– Правильно сделала. По такому случаю раньше надо было будить.

Кафани и Филдинс поджидали их в холле, где сидели перед низеньким столиком в деревянных плетеных креслах. Оба уже позавтракали и находились в благодушном настроении. На их предложение перекусить Корешков ответил отказом. Он и без того чувствовал себя виноватым перед коллегами за позднее пробуждение, точнее за то, что они позднее услышат долгожданное заявление. В машине всю дорогу разговаривали только о нем. Все явно не могли дождаться момента оглашения.

Дежурный офицер приказал юному полицейскому проводить их в кабинет начальника. При виде гостей тот просиял так, словно увидел близких родственников. Этот моложавый человек с короткой стрижкой и на удивление бледным для южанина лицом являл собой воплощенную любезность. Он буквально силком заставил прибывших коллег выпить кофе с разнообразными сладостями, что для голодного Корешкова было очень кстати, предложил сигары, однако гости отказались, и начальник провел их в протокольную комнату, по пути знакомя со всеми встречавшимися в коридоре сотрудниками.

Наконец он усадил их, а сам пошел распорядиться, чтобы привели арестованного. Однако ни его самого и никого из подчиненных подозрительно долго не было. Нетерпеливый Филдинс выглянул в коридор и увидел начальника, стоявшего в окружении трех полицейских. Все они, оживленно жестикулируя, что-то обсуждали. Заметив выглянувшего из комнаты интерполовца, встревоженный начальник почти бегом ринулся к нему и сообщил:

– Господин Филдинс, арестованный Мустафа Кемаль убит!

Мустафа по-прежнему лежал в той камере, где его убили, и представлял собой зрелище не для слабонервных. Горло было перерезано от уха до уха, и он был весь в крови.

Один из полицейских, лучше остальных знавший английский, объяснил, что Мустафа был зарезан, когда дверь камеры была заперта и он находился там один. Это была камера предварительного заключения, арестованные здесь подолгу не задерживались. Представляла она собой крошечную конуренку с маленьким окном и решеткой из толстых вертикальных прутьев вместо передней стены. Дверь находилась в ее левом углу. Если верить объяснениям полицейских, картина вырисовывалась следующая: кто-то, знакомый ему человек или незнакомый, подозвал арестованного, якобы хотел ему что-то сообщить. Когда Мустафа вплотную приблизился к решетке, тот одной рукой с силой обхватил его за голову, а второй полоснул по горлу острейшим ножом.

При условии, что полицейские не отпирали камеру Мустафы, по-другому произошедшую трагедию нельзя было представить. Кафани тут же принялся выяснять, когда последний раз открывали дверь.

– Вчера вечером, когда привезли Кемаля, – последовал ответ. – Впустили его, заперли и открыли только когда пришли за ним, чтобы вести на допрос.

– Кормить кормили?

Завтрак давали через откидывающийся лоток в двери.

– В котором часу завтрак? – поинтересовался Андрей.

– Около восьми часов. Кофе и хлеб с сыром.

– И потом зашли, чтобы убрать посуду?

Надзиратель признался, что посуду после завтрака не убирали:

– Думали, когда принесем обед, тогда и заберем утреннюю.

Нельзя сказать, чтобы Корешков был слишком шокирован произошедшим. С похожим он столкнулся не далее как в июне, когда вместе с Мирдзой расследовал дело о многократных страховках одних и тех же автомобилей. Тогда в Германии, не без их помощи, удалось задержать двух угонщиков-перегонщиков. Это произошло в маленьком баварском городке Эберглюссе, и арестованные были помещены в местную тюрьму. Точнее, один – в тюрьму, а второй, – раненый, в тюремную больницу. В течение буквально суток оба были убиты, зарезаны. Андрей видел ту тюрьму. Она производила солидное впечатление. А этот полицейский участок отнюдь не выглядел неприступной крепостью. Мустафа же для кого-то был крайне нежелательным свидетелем...

Шокирован не шокирован, но, как и все его коллеги, был обескуражен трагическим событием. Получалось, что больше приезжим сыщикам в Стамбуле делать нечего. Документы у Мустафы были. Очевидно, фальшивые. У Фазиля в погибшем самолете, скорей всего, были настоящие, он же летел под именем Кемаля. Турецкие следователи с этим разберутся. Страховку Сафару не видать как своих ушей – его брата не было на борту взорвавшегося «Боинга». А вот почему он взорвался, этим, помимо следственной группы, по-прежнему будет разбираться Изабелла как сотрудница отдела по борьбе с терроризмом.

Следственная бригада была интернациональной. Помимо российских, турецких и английских специалистов, в нее входили и украинские, поскольку самолет упал на их территорию. Все самые сложные анализы эксперты проводили в Англии, там самая совершенная аппаратура. Уже определили, в каком ряду произошел взрыв, а вот над составом взрывчатки криминалисты бились, но тщетно, точно не могли определить его. Несколько компонентов сомнений не вызывали. А один оставался загадкой. Скорей всего, это было синтезировано какое-то новое вещество, однако в химической номенклатуре его не обнаружили и патента на него не было. Получалось, что какой-то гениальный ученый делал выдающееся открытие, однако совсем не интересуется тем, чтобы закрепить свои авторские права.