Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Библиотека выживания. 50 лучших книг - Бегбедер Фредерик - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

В нижеследующей «Библиотеке» вы обнаружите троих выживших после нападения на издание Charlie Hebdo, множество свихнувшихся на почве секса, один из которых вспорол живот беременной женщине, отъявленных наркоманов, открытых лесбиянок, высокомерных содомитов, один из которых утверждает, что «грех – это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни», гетеросексуальных феминисток, мизантропов, гордящихся своим человеконенавистничеством, одного коллаборациониста и нескольких нимфоманок, евреев-антисемитов, как минимум трех безнаказанных садистов, добрую половину нераскаявшихся обывателей, одну жертву педофила, которая принимает себя за Лолиту, смешную поездку в Освенцим, несколько кровавых терактов, ужасное землетрясение, десяток декадентов, один из которых провел два года в тюрьме, двух самоубийц, двух инвалидов войны, получивших лицевое ранение, двух бывших проституток и двух весьма процветающих стриптизерш. А победительницей моего хит-парада является женщина, бросившая мужа ради своего 17-летнего пасынка.

Woke-культура (на французский переводится как «культура ouin-ouin») борется с расовой, социальной, религиозной и гендерной дискриминацией. Как политкорректный писатель, я выступаю против любых форм расизма, но я также понимаю, что роль романов состоит не в том, чтобы исправлять несправедливость. На самом деле у романов нет никакой миссии. Цель литературы заключается не в силе духа и даже не в заглаживании социальных дисбалансов. Сенсационная новость: у литературы нет иного смысла, кроме как быть красивой и доставлять удовольствие читателю. К стилю писателя следует применять британское правило never explain, never complain («никогда ничего не объясняй и никогда не жалуйся»). В хорошей художественной литературе автор ничего не растолковывает и не занимается нытьем на протяжении всей книги. Стоит ли американизировать культуру поведения французов? Под попыткой The New York Times дисквалифицировать жюри премии «Ренодо» скрывается гораздо более принципиальная война между возмущенными людьми, которые хотят придать искусству нравственный характер, и эрудитами, которые все еще полагают, что о вкусах не спорят. С одной стороны, произведения оцениваются по физическим, юридическим и ЛГБТ критериям, с другой – лауреаты премии выбираются исходя из самых причудливых прихотей и непреодолимой субъективности. Два лагеря, выступающие друг против друга, легко сводятся к противостоянию чистого и порочного. Какой лагерь выберете вы? Вот в чем вопрос, и от ответа отныне зависит будущее литературы. Готов поспорить, что Колетт предпочла бы порочность чистоте, но ее больше нет, чтобы это подтвердить. Самым прекрасным персонажем «Волшебной горы» Томаса Манна является женщина, Клавдия Шоша, которая заявляет: «Мы считаем, что нравственность не в добродетели, но скорее в обратном […] когда мы грешим, когда отдаемся опасности, тому, что нам вредно, что пожирает нас».

В XXI веке мы должны вести решительную борьбу, ни в чем не уступая в отношении свободы художников, включая их право ошибаться и пачкаться ради того, чтобы из грязи делать золото. Премия «Ренодо» не предполагает никакой денежной составляющей и ничего не стоит французским налогоплательщикам. Члены жюри вручают приз кому хотят и ни перед кем не держат ответа. Литературная критика должна оставаться абсолютно антидемократическим искусством. Кажется, что это пустяк, но для будущего французской литературы крайне важно, чтобы искусство оставалось сферой, неподконтрольной Империи Добра. Подытожу свою точку зрения в одном предложении: я люблю моралистов, но ненавижу морализаторов. И мне интересно, почему у левых всегда возникает проблема со свободой. Почему самые большие гуманисты и прогрессисты в конечном итоге всегда требуют цензуры, сглаживания, запрета? Каким бы экологически ответственным альтерглобалистом я себя ни считал, по этому вопросу левые остаются для меня загадкой. Неужели нельзя занимать какую-либо позицию и при этом быть демократом?

В пьесе Эсхила «Эвмениды» богини мести по-древнегречески означают «милостивые», однако в латинской версии они становятся «фуриями». Что хотели нам сказать римляне, переделавшие греческие сандалии в сандалеты? То, что благорасположение сводит с ума, переходя в остервенение. И появляются доброжелательные богини со змеями, свернутыми в волосы, и с кровью, текущей из их глаз вместо слез. Послание ясно: следует с недоверием относиться к доброжелательности, потому что она всегда перерастает в манию безопасности. Это происходило в прошлом, воспроизводится сейчас и будет продолжаться в будущем, пока есть благородные спасители человечества, готовые навязать свою доброту всем тем, кого они назначат в качестве злонамеренных людей. Со времен античности доброжелательность является другой стороной авторитаризма. В конечном итоге закрытие книжных магазинов, театров, кинозалов и ночных клубов не является случайностью: в результате логического сдвига доброжелательность в области здравоохранения, эволюционировавшая в благонамеренность предохранительных мер, выливается в ненависть к свободе собираться, пожимать друг другу руки и танцевать, а также дискутировать и размышлять. Для правильного применения правил санитарной дистанции и гигиены всем вокруг полагается ходить в одном темпе, подчиняться телеканалу BFM, больше нет необходимости ни в обсуждениях, ни в культуре, ни в интеллекте – необходима одна только дисциплина. Когда дело доходит до спасения жизней, возможность сомневаться становится для нас непозволительной роскошью. Когда министр здравоохранения слышит слово «культура», он достает свой пистолет, а когда министр культуры слышит слово «здоровье», культура умолкает. Даже рестораны являются местами для разговоров, следовательно, их надо запретить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Гигиенизм – это не гуманизм.

Чрезмерная осторожность – это пуританство. Неомаккартизм – это неоянсенизм.

Мы возвращаемся в начало XVII века, когда янсенисты Пор-Рояля поучали добродетели великолепный двор Людовика XIV. Мы сталкиваемся с возвращением протестантской морали, враждебной любой фантазии и любому удовольствию, сочтенными упадочническими. На практике мы переживаем новую версию религиозной войны между католиками (французами) и протестантами (американцами)… где Бог заменяется на Twitter.

Гигиена может быть не только физической (мойте руки и ни с кем не целуйтесь), но и ментальной (запрещается думать не так, как органы власти, любая неполиткорректность карается изгнанием из СМИ). Страх и обидчивость других людей приводят к тому, что мы соглашаемся на запреты и цензуру. И вот политически корректный писатель проявляет себя здесь как певец литературной некорректности. Или же в конечном итоге мои вкусы определились благодаря моему возрасту, моему социальному происхождению, белизне моей кожи и моей токсичной мужественности, а я этого даже не заметил?

Я не говорю, что мы должны разделять Прекрасное и Доброе. Как и все (в частности Платон), я бы предпочел, чтобы эти два понятия могли совпасть; порой так и происходит, но редко. Чарли Чаплин – пример художника, которому удалось создать Прекрасное с помощью Доброго. Мечту о платоновском совершенстве в литературе осуществить труднее, чем в кино. Чтобы избежать глупости, мы злоупотребляем сарказмом; чтобы уклониться от слащавости, мы добавляем соленость; из боязни показаться слабыми мы становимся циничными. Достаточно посмотреть на мой список – только Ален-Фурнье и Эрик Холдер сумели стать добрыми и прекрасными одновременно, в остальных больше Злого. Мольеру нужно высмеивать, Кундере – иронизировать, Уайльд культивирует высокомерие, Гюисманс и Достоевский – мизантропию, Фицджеральд – безысходность с примесью шика, Кафка – паранойю, а Рот уже в 2000 году описал американскую культуру отмены в своем романе «Людское клеймо».

А пока, в ожидании победы Доброго, я должен с досадой отметить, что на данный момент свобода является лучшей музой, чем нравственность, особенно когда главными врагами, которых нужно сразить, являются скука и уродство.