Полутораглазый стрелец - Лифшиц Бенедикт - Страница 16

На цветах — запекшаяся кровь:

О, июль, тревожный и тяжелый,

Как моя молчащая любовь!

Кто раздавит согнутым коленом

Пламенную голову быка?

И, презрев меня, ты реешь тленом,

Тонким воздыханием песка —

В строго-многоярусные строи

Зноем опаляемых святых, —

И за малым облаком перо, и

Светлый враг в покровах золотых!

1912

40. ПОБЕДА

Смотри на пятна, свежим златом

Светящиеся на мече:

Он побывал в плече крылатом,

В его слепительном плече!

60

Покорный черной благодати,

Союзную я принял дань

И чувствовал на рукояти

Твою испытанную длань.

И что мне темный день расплаты,

Дыхание тяжелых рек,

Когда противник мой крылатый

Рекою солнечной истек?..

1913

41. АЛЛЕЯ ЛИР

И вновь — излюбленные латы

Излучены в густой сапфир —

В конце твоей аллеи, сжатой

Рядами узкогорлых лир…

И вновь — твои часы о небе

И вайи и пресветлый клир,

Предавшая единый жребий

И стебли лебединых лир…

И вновь — кипящий златом гравий

И в просинях дрожащий мир —

И ты восходишь к нежной славе

От задыхающихся лир!

1912

42. ФОРЛИ

За рубежом — теченье ясных лат:

Склонись в затон, живой одними нами…

Надолго ли мы включены в закат

И тонкими владеем именами?

Надолго ли? — О нет, окаменей,

Во мраморе зарозовей над миром

Плывущих слов и вероломных дней,

Опоена закатным эликсиром.

61

Ты улыбнулась — мы обручены

До первого жемчужного укола:

Разводы влаги — кольца тишины,

И облако — твоя романьуола…

1912

43. ЗАКАТ НА ЕЛАГИНОМ

Не веер — аир. Мутный круг латуни.

Как тяжела заклятая пчела!

Как редок невод воздуха! К чему ни

Притронешься — жемчужная зола.

О, вечер смерти! В темный ток летуний

Устремлены двуострые крыла:

В солнцеворот — испариною луни

Покрытые ты крылья вознесла.

О, мутный круг! Не росными ль дарами

Блистает шествие, и лития

Над аирными реет серебрами?

О, как не верить: крыльями бия, —

Летунья ли, иль спутница моя? —

Отходит в ночь — в латунной пентаграмме.

1914

44. СЕНТЯБРЬ

Воспоминанья стольких маев

(Мы жили маями!)

Кольцо твоих последних уст

(Не будет этих легких уст!)

Они уйдут с лица, растаяв

(Они уже почти растаяли!).

О, золото сентябрьских узд,

Неверных узд!

Предательский сентябрь! Нефритом

Волнуется мое окно,

62

И каменеет недопитым —

В стаканах — тяжкое вино…

И все настойчивей и пристальней

Мечи вина,

Тяжелые мечи вина,

И пристальней из-за окна

Встревоженные мачты пристаней.

– Ах, я должна…

– Останься, сжалься… —

Волна окна…

Волна нефритового вальса…

Унесена… унесена ты

Нефритовым вином окна…

Сентябрь проклятый!

1911

45. СОСЕДИ

В сиреневом лете, в сиреневом дыме —

Я вижу! я вижу! — соседи

(В просвете прошедшая леди

Была в диадиме)

Возносят бокалы.

Но я ли, усталый

От этой расплаты,

Приму их увядшие крылья

И каждый горбатый

Язык воскового вина?

Я знаю, что каждая леди

Уже в диадиме;

Ей снится: в сиреневом дыме

Она возноситься должна.

И мне ли — сухие копытца

По лестнице? Мальчик глядится

В таблицу из меди,

Коричневый, широкоскулый,

В измятом венке бересклета:

Как плещется круглое пламя!

Как множатся трубные гулы

Иного, широкого лета!

Но никнут всё ниже крылами

Соседи — и только одна,

Высокая, в узкой одежде,

63

Рукой, удлинившейся в стебель,

Рукой, расцветающей в небе,

Возносит, как прежде, как прежде,

Бокал воскового вина!

1911

46. В. А. ВЕРТЕР-ЖУКОВОЙ

Сонет-акростих

Ваш трубадур — крикун, ваш верный шут — повеса.

(Ах, пестрота измен — что пестрота колен!)

Ваш тигр, сломавши клеть, бежал в глубины леса,

Единственный ваш раб — арап — клянет свой плен.

Разуверения? — нашептыванья беса!

Тревожные крыла — и в лилиях явлен

Едва заметный крест… О узкая принцесса,

Разгневанная мной, вы золотей Малэн!

Желтели небеса и умолкали травы,

Утрело, может быть, впервые для меня,

Когда я увидал — о, свежие оправы

Очнувшихся дерев! о, златовестье дня! —

Ваш флорентийский плащ, летящий к небосклону,

Аграф трехлилийный и тонкую корону.

18 июня 1912

47. МАТЕРИ

Сонет-акростих

Так строги вы к моей веселой славе,

Единственная! Разве Велиар,

Отвергший всех на Босховом конклаве,

Фуметой всуе увенчал мой дар?

64

Иль это страх, что новый Клавдий-Флавий,

Любитель Велиаровых тиар,

Иезавелью обречется лаве —

Испытаннейшей из загробных кар?

Люблю в преддверье первого Сезама

Играть в слова, их вероломный друг,

Всегда готовый к вам вернуться, мама,

Шагнуть назад, в недавний детский круг,

И вновь изведать чистого бальзама —

Целебной ласки ваших тихих рук.

1913

48. НИКОЛАЮ БУРЛЮКУ

Сонет-акростих

Не тонким золотом Мирины

Изнежен дальний посох твой:

Кизил Геракла, волчий вой —

О, строй лесной! о, путь старинный!

Легка заря, и в лог звериный,

Апостольски шурша травой,

Юней, живей воды живой

Болотные восходят крины.

Усыновись, пришлец! Давно ль

Ручьиные тебе лилеи?

Лукавый моховой король,

Ютясь, поникнет в гоноболь,

Когда цветущий жезл Гилеи

Узнает северную боль…

1913

49. НИКОЛАЮ КУЛЬБИНУ

Сонет-акростих

Наперсник трав, сутулый лесопыт

Искусно лжет, ища себе опоры:

Коричневый топаз его копыт

Оправлен кем-то в лекарские шпоры.

65

Лужайка фавнов; скорбно предстоит

Ареопагу равных скоровзорый:

«Южнее Пса до времени сокрыт

Канун звезды, с которой вел я споры».

Умолк и ждет и знает, что едва

Ль поверят фавны правде календарной…

Бессмертие — удел неблагодарный,

И тяжела оранжевая даль,

Но он, кусая стебель в позолоте,

Уже вздыхает о солнцевороте.

1914

50. ДАВИДУ БУРЛЮКУ

Сродни и скифу и ашантию,

Гилеец в модном котелке,

Свою тропическую мантию

Ты плещешь в сини, вдалеке.

Не полосатый это парус ли,

Плясавший некогда рябо,

Прорвавшись в мюнхенские заросли

На пьяном корабле Рембо?

Несомый по морю и по лесу