Полутораглазый стрелец - Лифшиц Бенедикт - Страница 14

Почесывавший мне рубиновую плешь,

Тебя, заботливый, в разгаре вакханалии

Кидавший мне плоды: «Отшельник пьяный, ешь!»

Остроты стертые, звучали необычней вы,

Мудрее, чем всегда… Я славил пир ночной,

И ноги танцовщиц, и яства, и коричневый

Собачий нос, и все, что было надо мной.

Но вот — благодаря чьему жестокосердию? —

Я вытащен наверх, на пьяный ваш Олимп,

И вижу грязный стол, казавшийся мне твердию,

И вижу: ни над кем из вас не блещет нимб!

47

О, если бы я мог, скатившись в облюбованный

Уютный уголок, под мой недавний кров,

Лежать на животе, как прежде очарованный,

Как смертный, никогда не видевший богов!

1909

16. НОЧЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ ПАНА

О ночь священного бесплодия,

Ты мне мерещишься вдали!

Я узнаю тебя, мелодия

Иссякшей, радостной земли!

За призрак прошлого не ратуя,

Кумир — низверженный — лежит.

В ночную высь уходит статуя

Твоих побед, гермафродит.

Обломком мертвенного олова

Плывет над городом луна,

И песня лирика двуполого

Лишь ей одной посвящена.

Влюбленные следят на взмории

Преображенный изумруд,

А старики в лаборатории

Кончают свой привычный труд:

Шипят под тиглями карбункулы,

Над каждым пар — как алый столб,

И вылупляются гомункулы

Из охлаждающихся колб…

1909

17—20. ОСВОБОДИТЕЛИ ЭРОСА

1. ПРОЛОГ

Себе, истребившим последнюю память

Об оргиях Пана, о веснах земли;

Себе, потушившим волшебное пламя

Несчетных цветов плодородной земли;

48

Себе, заключившим в граниты, как в панцирь,

Увядшее тело плененной земли;

Себе, окрылившим священные танцы

И первые ласки над гробом земли, —

Поем эти гимны. — О Эрос, внемли!

2. ПАН

Все робкие тени, все краски весенние —

Земли обольстительный грим!

Все запахи, шорохи, зовы, движения —

Все было замыслено Им,

И пытка любви прикрывалась забавами:

Весна приходила с бичом,

И новь загоралась цветами и травами

Под властным весенним бичом.

В полночных чертогах, возникших из воздуха,

Туманов и первых цветов,

Резвились без устали, вились без роздыха

Незримые демоны снов.

Спускаясь на землю дорогой знакомою —

По матовым сходням луны, —

Они искушали любовной истомою

Жрецов непорочной луны.

Безумцы, влекомые страстью разнузданной

На ложа зачатий и мук,

Глумились над Эросом, тенью неузнанной

Бродившим, искавшим свой лук.

И Эрос, терзаемый всеми, что тратили

На оргиях пламя любви,

Провидел: появятся скоро каратели

За смертную пытку любви.

3. СМЕРТЬ ПАНА

Нас месть увлекала вперед сатурналиями:

Сомкнувши стеною щиты,

Мы шли, как чума, и топтали сандалиями

Земные соблазны — цветы.

49

Скрывая навеки под глыбою каменною

Поломанный стебель, мы шли,

Пока поднялась шаровидною храминою

Гробница потухшей земли.

И, мстительный подвиг достойно заканчивая,

Последнее действо творя,

Мы Пана убили — о, месть необманчивая! —

На пеплах его алтаря.

Он умер с землею. Мы шкурою козиею

Украсили бедра свои,

Почти незаметно пьянея амврозиею

Еще невкушенной любви:

То Эрос, то Эрос — мы это почувствовали —

О, радость! о, сладкий испуг! —

Покинувши ложе любви — не прокрустово ли? —

Натягивал найденный лук…

4. ЭРОС

Мы строго блюдем сокровенные заповеди —

Любовный завет:

Когда розовеет и гаснет на западе

Рубиновый свет,

Мы белыми парами всходим по очереди

На Башни Луны

И любим в святилищах девственной дочери

Немой вышины.

О, счастье вступить за черту завоеванного

Священного сна

И выпить фиал наслажденья любовного

До самого дна!

О, счастье: за ночь под серебряно-матовою

Эгидой луны

Не надо платить подневольною жатвою —

Как в царстве весны!

50

О, счастье: лишь прихотям Эроса отданные,

Мы можем — любя —

На каменном шаре, как камень бесплодные,

Сгореть для себя!

1909

21. СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ СЕКСТИНА

Он угасал в янтарно-ярком свете.

Дневное небо, солнечный виссон,

Земля в цвету, властительные сети

Земной весны — в мечтательном поэте

Не пробуждали песен. Бледный, он

Всегда был замкнут в свой любимый сон.

Когда-то близкий, невозвратный сон:

В колеблющемся сумеречном свете —

Заглохший сад, скамья, она и он.

Молчание. Предчувствия. Виссон

Поблекших трав. На ней и на поэте —

Плакучей ивы пепельные сети.

И чьи-то руки — сладостные сети —

Его влекут в любовный тихий сон.

Старинная легенда о поэте

И девушке, забывших все на свете,

Отвергнувших и пурпур и виссон!

Безмолвный сад, где лишь она и он!

Мечты, мечты!.. Как рыбарь сказки, он

Проспал улов, и разорвались сети,

И он глядит: идет ко дну виссон

Златых чешуй, и тает, тает сон

В безжалостном янтарно-ярком свете:

Проклятье дня почиет на поэте.

Увы, нельзя все время о поэте

Грустить и ждать: когда, когда же он

Поймет тебя?.. Нельзя в вечернем свете,

Сквозь тонкие, как паутина, сети

Глядеться вечно в свой заветный сон,

Где — ложе страсти, пурпур и виссон.

51

Шурши, осенний царственный виссон,

Нашептывай секстину о поэте,

Ушедшем в свой любимый давний сон,

В забытый сад, где грустно бродит он,

Больной поэт, где чуть трепещут сети

Плакучих ив, застывших в сером свете.

При свете дня и пепел, и виссон,

И сети ив, и строфы о поэте

Смешны, как он, но это — вещий сон.

1910

22. ПОСЛЕДНИЙ ФАВН

В цилиндре и пальто, он так неразговорчив,

Всегда веселый фавн… Я следую за ним

По грязным улицам, и оба мы храним

Молчание… Но вдруг — при свете газа — скорчив

Смешную рожу, он напоминает мне:

«Приятель, будь готов: последний сын Эллады

Тебе откроет мир, где древние услады

Еще не умерли, где в радостном огне

Еще цветет, цветет божественное тело!»

Я тороплю, и вот — у цели мы. Несмело

Толкаю дверь: — оркестр, столы, сигарный дым,

И в море черных спин — рубиновая пена —

Пылают женщины видений Ван-Донгена,

И бурый скачет в зал козленком молодым!

1910

52

Волчье солнце

23. ПЬЯНИТЕЛЬ РАЯ

Пьянитель рая, к легким светам