Богат и славен город Москва - Фингарет Самуэлла Иосифовна - Страница 26

– За преискусно выполненную работу.

– Работа для живописца не в тягость. Не ты нас благодарить должен, а мы тебе кланяться, что доверился нам.

– И ты тех же мыслей? – обратился великий князь к мальчонке.

– Истинно так, государь. Для живописца работа – радость.

– Как величать тебя, живописец?

– Пантюшка. По прозвищу – Гнедыш.

Отвечая князю, Пантюшка невольно косился на Капьтагая. Немой телохранитель стоял за Князевым креслом.

ГЛАВА 17

Пантюшкина тайна

Ты чем-то недоволен, – не то спрашивая, не то утверждая, сказал Андрей, когда они с Пантюшкой очутились в Больших сенях.

– Зачем великий князь ордынца при себе держит?

– Что из того, что ордынец? Он, как мы, человек.

– Нет, не как мы. Во всей Орде его самым злым считали. А тут он неотлучно при князе, на каждого что хочет наговорит.

– Как наговорит, коль нем от рождения? Оттого он, может, и злой, что судьба его обделила, ни речи не дала, ни слуха.

– Не так это. – Пантюшка остановился. Глядя на него, остановился и Андрей.

– Помнишь, Андрей, ты меня раненого в монастырь принёс и я тебе ночью о своей жизни рассказывал?

– Помню.

– Всё я тогда рассказал. Одно утаил – как из Орды ушёл. Не хотелось про сундук вспоминать и про волосы крашеные. Теперь слушай.

В Больших сенях великокняжьих хором Пантюшка поведал Андрею то, о чём умолчал раньше. Когда он кончил, Андрей повернул обратно.

– Идём. Надо сказать великому князю.

– Как скажешь? Капьтагай неотлучно при нём.

– Несложное дело, найдусь.

Андрей взял у дьяка берёсту, написал на ней что-то и попросил вновь доложить о них князю.

– Прости, государь, что вернулись. Хотим искать у тебя совета в одном художестве.

– Смыслю ли я? – удивился князь.

– Смыслишь, взгляни. Андрей протянул Василию Дмитриевичу берестяную грамоту.

«Отошли слугу», – прочитал князь. Написано было по-гречески. Василий Дмитриевич поднял взор на Андрея Рублёва. Взгляд больших светлых глаз живописца был твёрд, словно приказывал. Василий Дмитриевич обернулся к немому и, сжав руки, сделал вид, что дёргает конские поводья. Капьтагай немедля отправился на конюшню запрягать Булатку.

– Говори, чем немой помешал? – быстро спросил Василий Дмитриевич.

– Может, пустяк, государь, а может, и нет. Пантюша!

Пантюшка вновь рассказал историю своего побега. Князь слушал внимательно, только один раз перебил.

– Точно ли к Холмскому приходил Капьтагай? – спросил он Пантюшку.

– Точно, великий князь.

– Не ошибся? Может, не разглядел в темноте?

– Свет в шатёр падал. И Капьтагая я хорошо знал. Он что ни день хаживал к моему хозяину, в степь они выезжали вместе.

– Хозяина твоего Хажибея видел, он толмачом приезжал. Рассказывай дальше.

– Всё, государь. Что в Орде со мной было, я тебе рассказал, а как Устиньку с Медоедкой встретил и как потерял их, тебе знать неинтересно.

– Нужды нет, говори.

Когда Пантюшка кончил и эту историю, Василий Дмитриевич сказал:

– Ты, Пантелей, отвёл от меня большую беду. Я твой должник и, если сумею, постараюсь тебе пригодиться. О том, что сейчас открыл, молчи.

– Не проговорюсь, государь. Когда немой вернулся и поклоном дал знать, что приказание выполнено, князь был один. Немой заглянул в глаза своему повелителю, глаза князя искрились весельем. Капьтагай замычал. Князь ласково потрепал его по плечу.

С того дня, как в великокняжьих хоромах побывали живописцы, настроение Василия Дмитриевича заметно улучшилось. Грозной тучей смотрел он последнее время, теперь стал шутить, улыбаться.

Вместе с великим князем повеселел и боярин Иван Фёдорович Кошка. Князь вернул ему своё доверие, которое Иван Фёдорович было утратил после неудачи Юрия Холмского в Литве. Уж не подозревал ли великий князь своего казначея в измене? Если так, то время подозрений прошло.

Когда из Орды прибыло очередное послание с красной печатью «Повелителя всех людей», Василий Дмитриевич, как в прежние дни, вызвал Ивана Кошку в угловую палату.

– Где ж Капьтагай, – удивился Иван Фёдорович, увидя князя одного, без телохранителя. – Отвык я, великий князь, тебя без немого видеть, словно твоей тенью он стал.

– Нужды нет, что тенью. Понадобилось в Летний дворец к великой княгине Софье Витовтовне тайное послание отправить, он и понёс. Да ты садись, казначей, читай.

– «Аллах на небе, хан на земле, – принялся читать казначей вполголоса. – Ты мне друг и я тебе друг, а зятя твоего Витовта распознай. Посылает он мне и хану золото и увещевает меня и хана со всей Ордой пойти ратью на тебя, а землю твою сжечь…»

– Погоди, – прервал князь чтение, – как мыслишь, с чего Всемогущий о нашей земле вздумал заботиться?

– И мыслить нечего: хитрит старая лиса. Его хитрость белыми нитками шита, верней – золотыми.

Иван Кошка намекал на то, что в письме такие слова, как «я», «мы», «нас», были написаны золотом.

– Только и Витовт хитёр, – подумав, продолжал Иван Кошка. – Сколько раз показывал нам своё коварство. Таится до самой поры, потом, где не ждут, объявится.

– После стояния на Угре не объявится.

– Верно. Другой раз позор принимать посовестится, пожалуй. Однако оба ошиблись. И дня не прошло после чтения Едигеева письма, как в Малые сени ворвался запыхавшийся мужичонка. Дворяне хотели его прогнать, а он изловчился, проскользнул.

– Доложи великому князю! – крикнул он Тимофею, вышедшему на шум.

Тимофей с удивлением оглядел тщедушного мужичонку в дырявом зипуне.

– Тебя на крыльцо неведомо как пустили, а ты к великому князю. Эй, стража!

– Погоди кликать стражу, дьяк. Дело у меня к великому князю первоважнейшее. Важнее того дела не может и быть.

– Говори.

– Одному великому князю скажу.

О том, чтоб пустить мужичонка к великому князю, нечего было и думать. С другой стороны, вдруг у него безотлагательное донесение? Чтоб не попасть впросак, думный дьяк Тимофей вызвал Ивана Кошку.

Казначей каждому был известен. Каждый знал, что князю он правая рука. Противиться казначею мужичонка не посмел.

– Готовь рать, боярин, – зачастил он поспешно. – Витовт движется на Москву.

– Отколь тебе ведомо?

– Своими глазами видел. На Угре около Вязьмы встретил литовские рати. Великой силой идут. Я, как увидел, так и бросился в Москву.

– Бегом от Вязьмы бежал? – спросил казначей недобро.

– Бегом, боярин, чуть не всю дорогу бегом. Как ноженьки выдержали?

– Что ж коней не востребовал?

– Где ж это видано, чтоб коней давали даром?

– А заплатить нечем было?

– Нечем. От голода чуть не помер. Сам небось знаешь: деньги – еда, без денег – беда. Может, великий князь меня за усердие пожалует?

– Значит, в карманах пусто?

– Ни единой денежки.

– А это что? – казначей рванул полу дырявого зипуна, кое-как висевшего на мужичонке. Ветхая пестрядина лопнула, на пол полетели серебряные кругляки.

– Говори, кто подослал? На чьи деньги куплен? Мужичонка рухнул в ноги.

– Не погуби, боярин, не куплен я. Про деньги солгал. Остальное как есть правда-истина. Деньги в лесу нашёл. Уж не знаю, кто обронил. Не оставлять же было лисам, волкам и Медоедам. Им без надобности.

– Ордынской чеканки, – сказал Тимофей, подняв с пола один кругляк.