Вспомнить себя - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 40

А Переверзин оказался слабаком. Клюнул-таки на распространившийся слушок о том, что именно москвичи его брать собираются, за этим, мол, и приехали. И это значило, что в прокуратуре, потому что больше и неоткуда ей было взяться, произошла утечка. А виноватого пусть теперь ищет лично прокурор Рогаткин. Ему эти мальчики станут сегодня приятным сюрпризом...

Турецкий бросил сумку на землю. Антон обернулся, посмотрел и... оторопел.

– Ты где взял?

– У одного из них, видно, была с собой. На улице, у калитки оставили. Рядом с машиной. А что? – он тут же уставился сперва на Плетнева, потом на сумку. – Ты хочешь сказать?..

Антон схватил ее, рванул молнию...

– Это ж моя!.. Ах вы, б...! – но выругаться не успел, увидел подходившую Милу. Будто поперхнулся. И полез в сумку. Поворошил там белье, другую одежду, чем-то звякнул. – Вот суки! Это значит, они в мой номер залезли! Шмон там устроили, и заодно все вещички, кроме куртки, она в шкафу висела, с собой прихватили...

– Ну, они, наверное, решили, что вещички тебе больше не понадобятся. А что, в этом был свой резон, – он улыбнулся.

– Ага, понятно. Что ж, придется им популярно объяснить, что они оказались не правы...

– Сереж, – Турецкий повернулся к нему, все еще упиравшему стволы в грудь «своему» бандиту, – убери, достаточно. Ты лучше пройдись с фонариком до кухни, а потом здесь, у веранды, погляди, не валяется ли на земле еще чего-нибудь, – пистолетиков там, ножичков. Но руками не бери, отметь, я потом покажу, как их поднимают.

– Да знаю я, за кончики, двумя пальцами...

– Ну, молодец. И сразу положи все, что найдешь, в целлофановые пакеты. Каждый предмет – отдельно. Мила тебе поможет. Поможете? – спросил у девушки, увидев ее расширенные от любопытства глаза.

Та кивнула, но неохотно, видно, хотелось посмотреть, что будут дальше делать с бандитами. Однако Турецкий был серьезен. И потом ему с Антоном свидетели были не нужны: никакими законными действиями в их предстоящих деяниях даже и близко не пахло.

– Идите, идите, не мешайте нам... работать... А ты, Антоша, приведи-ка их в чувства, по очереди, и пусть не притворяются, а то мы обидимся... – Он снова обернулся к Сергею и Миле: – Не стойте, ничего интересного не будет. У нас профессиональный разговор. Вопросы будем спрашивать. И поверьте, ребятки, это не самая интересная картинка, раскалывать упрямых мальчиков. Посмотрите лучше там, чтоб чужие не заглянули сюда по ошибке.

– Что ж, давайте поговорим, – негромко сказал Антон, наклоняясь над «своим» и рывком срывая с его рта скотч. Раздался болезненный вскрик. Антон похлопал парня по щекам. – Ну вот, и пришел в себя... Не притворяйся, а то начальник обидится, – и спокойно добавил: – Шеф, он готов, спрашивайте свои вопросы...

Он снова посмотрел на стоявших в нерешительности Сергея с Милой и нетерпеливо махнул им рукой, идите, мол.

– Шеф, – по-прежнему серьезно заметил вдруг Антон, – я чего сказать хочу...

– Ну? – Турецкий взглянул с усмешкой, казалось, словно он чувствовал себя в данный момент просто превосходно, лучше не бывает.

– А твоя задница, выходит, была права.

– То-то!.. Ну-с, молодые люди... Коллега, доставай, что у них в карманах... А вам, хлопчики, обязательно придется говорить, а то больно будет, – вроде бы с сожалением предупредил Александр.

– Очень больно, – спокойно поправил его Антон.

– И кто ж вас сюда послал? И в гостиницу, и сюда, на дачу?.. Как его? – спросил Турецкий у Плетнева, который достал из кармана лежащего паспорт.

– Федулов... Константин Митрофанович, во! – прочитал Антон. – Прямо дворянин, блин!

– Костя, значит. Ну что, Костя, жду ответа ровно минуту. И предупреждаю: не орать, тут люди спят, отвечать быстро и четко. Повторяю: кто послал? Время пошло!

– А пош-шел ты!..

– С Федулом мне все ясно. Не захотел сам, заставим. Как у нас, в армии? Не можешь – научим, не хочешь – заставим! Верно? – спросил у Плетнева.

– Так точно, – ответил Плетнев.

– Тогда помоги, коллега, тому, второму, понаблюдать, чем мы с его приятелем заниматься будем.

Антон повернул второго бандита на бок, а у первого стал расстегивать ремень на брюках, рывком вытащил его наружу. Затем спустил у того брюки до колен, обнажил нижнюю часть тела и ременной петлей захватил предмет самой главной гордости этого уголовника. Аккуратно затянул петлю с пряжкой, а конец ремня намотал на руку, – и все это спокойно и методично. Затем он залепил висящим у бандита на щеке куском скотча рот и нравоучительно произнес: – Это чтоб ты не орал и народ честной не будил, понял, козел кастрированный?.. Ну, раз понял, тогда поехали, – и он стал подниматься со стула, потянув за собой ремень...

Наверное, бандиту стало очень больно, потому что из его залепленного рта вырвался стонущий рев – через ноздри, что ли. И вот тут даже его подельник не выдержал, забился на земле, словно припадочный. Антон, повинуясь легкому кивку Турецкого, отпустил конец ремня, молча, одними глазами, спросил у своей жертвы, мол, собираешься говорить или повторить номер? И тот быстро закивал, извиваясь на земле червем, которому наступили на хвост.

Турецкий освободил ему рот от скотча и, нагнувшись, негромко сказал:

– Вот видишь, не хамил бы, поговорили бы нормально, как два приличных мужика, а ты... сам захотел. А если станешь врать или отмолчаться решишь, мы повторим, да только уже я не буду останавливать своего коллегу. Нет, слабак ты все-таки, приятель. Но я тебя понять могу, собственные яйца всегда дороже любого принципа. И ты уже от нас никуда теперь не денешься. Так что придется колоться. И запоешь ты сейчас у нас, как ангел небесный. А потом мы и с твоим дружком, чтоб тебе не было обидно, тот же номер повторим.

И вот тут «падучая болезнь» у второго, которого звали, если паспорт у него был не фальшивый, Владленом – это же надо! – Сергеевичем Хониным, немедленно прекратилась. Он замычал так настойчиво, что Турецкий и у него наполовину отклеил скотч, оставив широкую полоску висеть не щеке.

– Что, и ты просишься? Погоди, сейчас не твоя очередь, вот дойдет до тебя, тогда и поговорим. А что, Владлен Сергеевич, и ты испугался за свои яйца?

– Я все скажу, – шепелявя окровавленным ртом и торопясь, чтоб его не опередил Федулов, с трудом произнес Хонин.

– А я не знаю, станем ли мы тебя слушать, – презрительно заметил Турецкий. – Ну, с Федулом понятно, он получил задание: замочить двоих москвичей. От кого, это он нам сейчас сам расскажет, хотя мы знаем. Он и пошел честно отрабатывать свои бабки. А ты, сволочь, старика захотел зарезать, который ни в чем не виноват ни перед тобой, ни перед твоим хозяином, верно, коллега?

Турецкий поднял глаза к Антону и чуть прищурился, чтоб тот увидел. И Плетнев понял, молча кивнул и сделал резкое движение ребром ладони себе по горлу, будто перерезал своему врагу глотку.

– Ну и как же после этого тебя прощать? – продолжил Турецкий нудным тоном, словно ему было противно говорить с уже обреченным человеком. – Нет, не нужен ты нам. Мы приехали по делу, у нас с ним, – Александр кивнул на Антона, – открытый лист на вашего брата. Знаешь, что это такое? А это письменное разрешение самого министра мочить вашего брата, если только вы встанете нам поперек дороги. Понял? Без всякого суда и следствия. Ни на хрен оно нам не нужно. Или, может, ты хочешь взглянуть на эту бумажку? Так мы покажем, прежде чем у тебя отходняк начнется. Ты ж ведь Гришке Переверзину все равно уже ничего сказать не успеешь, верно? Так что лучше я ему самому и покажу, как брать его будем, а тебе это дело без разницы.

И Турецкий небрежным, но сильным шлепком ладони по щеке Хонина залепил тому рот скотчем. А жестом показал Антону, чтоб тот поправил штаны на Федулове, посторонние же люди рядом, неприлично в эдаком безобразном виде, с петлей на... ну, да...

Антон едва сдерживал смех во время этого спектакля, а от «открытого листа» вообще пришел в такой восторг, что чуть не подавился. Ну, Сашка!..