Вспомнить себя - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 18

– Люблю, когда утро начинается с хорошего настроения. Так я могу в приватном порядке доложить вам, Александр Борисович, о последних находках экспертов? Или подождем до совещания?

– А у вас тут каков обычный-то порядок? Работа начинается только после совещания?

Липняковский оценил иронию.

– Нет, я подумал, – он усмехнулся, – что, может быть, вам не захочется выслушивать сообщения дважды. А так, я готов.

– Вот давайте и начнем трудиться. Итак, что у нас новенького?.. Прошу прощения, Витольд Кузьмич, я два слова Антону. Тут вот какая штука... Мы вчера с Витольдом Кузьмичом выезжали на место. Еще опер был, симпатичный парнишка, я хочу, чтоб он с тобой поработал, поучился, не возражаешь?

– Конечно нет.

– Так вот, уже после, вечером, мне пришла в голову такая мыслишка, послушайте. Давайте прикинем такой вариант. Наш Куратор, который, судя по всему, уже догадался, что «заказчик» приготовил ему «кирдык», решил смыться, залечь на дно. Но не пустой, а с компроматом на нашего господина Переверзина. Зачем он это сделал, понятно. И поэтому за ним двинулись охотники. Они знали о компромате. Почему-то Куратор здесь остаться не мог. Первый вопрос: почему? Ответ напрашивается такой: те, что пошли за ним по следу, его хорошо знают. И, наверное, не по фотографии. А если это так, то охотники – из спецслужб, бывших, разумеется, хотя нельзя исключить и сегодняшних: соблазн-то велик. Мы, кстати, уже говорили об этом. Нужна тщательная проверка, а мы не телимся, ждем чего-то. Обратите внимание, Витольд Кузьмич.

– Я помню, но делается больно уж медленно. Неохотно как-то, наш запрос еще только рассматривается в отделе Федеральной службы, – пожаловался Липняковский.

– По этому поводу у меня уже сфомулировалось предложение, вернемся чуть позже. Далее. По своему документу он бежать не сможет. Поэтому, зная о такой необходимости заранее, приготовил уже себе новые документы, грим, парик и все прочее. Исходя из этого и обнаружив соответствующие аксессуары у одного из «утопленников», мы имеем основания сделать окончательный вывод о том, что этот фигурант и является Куратором. Есть возражения? – Александр Борисович оглядел коллег.

– Нет, сходится, – удовлетворенно заметил Липняковский. Антон лишь кивнул.

– Шагаем дальше. В сумке у Коржева, который, будучи уже покойным, доехал аж до Славянска, найден паспорт некоего Курченкова. А фотография на нем принадлежит нашему «утопленнику». В паспортном столе, насколько мне известно из вашего вчерашнего сообщения, Витольд Кузьмич, такого человека в Новороссийске не существует, это выяснили. Я думаю, что и в других местах России его тоже не найдут. Паспорт, скорее всего, липовый, либо у кого-то украден, а фотография ловко переклеена. Пусть криминалисты лбы себе порасшибают, но добьются результата. Однако из всего вышесказанного проистекает вывод, что «убрали» лже-Курченкова Коржев либо Ивакин. Кстати, я думаю, баллистики уже прикинули пулю, извлеченную из тела «утопленника», на стволы Коржева и Ивакина, да?

– Все правильно и справедливо. Пуля идентифицирована с пистолетом Макарова, обнаруженным именно у Коржева. Результат пришел вечером, но я решил вас не беспокоить.

– Спасибо. И, наконец, то, о чем я уже говорил. – Турецкий взмахнул рукой, словно собираясь поставить в деле точку. – Я почти уверен... почти, Антон, что фотографии этого Куратора следует немедленно отправить в кадры краевого Управления ФСБ, а не ожидать решения местных товарищей. У меня также сложилось впечатление, что именно Куратор задушил своими руками второго «утопленника». Я просил Зиновия Ильича, вашего судебного медика, Витольд Кузьмич, прикинуть «пальчики» Курченкова к следам удушения на шее у второго нашего «утопленника», того, что под лестницей валялся. Вы не в курсе, каков результат?

– Пархоменко будет на совещании чуть позже.

– Отлично. А теперь прошу ваши новости?

– Ну, чтоб больше не возвращаться... – начал Липняковский. – Значит, фотографии условного Куратора мы немедленно направляем в Краснодар, так?

– И в Москву – тоже. Без грима, разумеется... Хотя, черт его знает, – Турецкий посмотрел на Плетнева. – Помнишь того нашего «убивца», ну, коллегу твоего бывшего? Он ведь, кажется, на фальшивом паспорте – одном из трех, взятых при нем, вернул себе свой первоначальный внешний вид. Не так?

– Верно, я еще удивился, помню, зачем ему это нужно было делать?

– А чтоб «официально» внешность поменять. Умный потому что... Да, кстати, Антон, не сочти за труд, свяжись с Костей и попроси ускорить опознание по ФСБ. Он знает, кому надо позвонить. Сделаешь?

– Так точно.

– Поэтому давайте рассылать и туда, и туда сразу в двух вариантах – в гриме и без оного.

– Сделаем, – кивнул Липняковский. – И наконец последнее. Пробиты номера абонентов, с которыми беседовал Куратор. Наш прокурор Рогаткин вчера подписал постановление. В принципе работа еще не закончена, но два продолжительных разговора, которые зафиксированы и на лазерном диске из сумки Коржева, предположительно, принадлежащей Куратору...

– Ну, не тяни, Витольд Кузьмич, – засмеялся Турецкий, – уже не предположительно, так что смело проливай бальзам на душу!

– Все так, – тоже улыбнувшись, произнес Липняковский, – они принадлежат Переверзину.

– Что и требовалось доказать, – Турецкий удовлетворенно потер руки. – Я думаю, что вашим экспертам надо объявить глубокую благодарность за оперативную работу, Витольд Кузьмич. И если потребуется наша с Плетневым поддержка, мы готовы. А хотите, получите указание от Меркулова. Если мы с Антоном не устроим вашего Рогаткина.

– Это уже вторично, – снисходительно заметил следователь.

– Нет, дорогой, благодарить надо при жизни... Знаете, как один поэт писал, еще в шестидесятых? Ну, там похоронили хорошего человека. Про него стихи. И такие строчки в конце: «А теперь, непрошено, на могилу брошено столько роз и лилий! Столько слез пролили! Отчего ж немыслимо дать цветы при жизни нам? Часть бы этих лилий. Мы б еще пожили...»

– Да... – только и сказал Липняковский.

– Вот именно, – подтвердил Турецкий. – Ну что ж, дело теперь, надо полагать, за главным фигурантом?.. Антон, я, наверное, сейчас сам позвоню Косте. Пробить для нас Переверзина – это придется им долго втолковывать, что дважды два – четыре. Не возражаешь? Или хочешь сам рискнуть?

– Ну уж нет! – шутливо «сдался» Плетнев, подняв руки. – Дипломатия – это не по моей части. Один мой знакомый скорняк, который шил из собачьих шкур хорошие шапки, а уверял, что из лисы, из волка, даже из росомахи, когда-то, помню, говорил: «Нам ваши соображенья ни к чаму, нам бы собачков давить». Так что уволь.

– Тогда, коллеги, начинайте без меня. Антон, ты доложишь товарищам о наших соображениях? Поторопите также и с неопознанными абонентами.

– Так, собственно, переговоры у нас имеются в распечатке, но, к сожалению, сами абоненты не идентифицированы. Я предполагаю, что телефон исполнителя вообще не удастся обнаружить, – сказал Липняковский. – Я прочитал вчера распечатку. После подобных разговоров безопаснее всего для себя – это немедленно уничтожить телефонный аппарат. По опыту знаю.

– Не смею возражать, но искать будем, все равно я с вас не слезу, – твердо сказал Турецкий. – А у тебя что, Антон?

– Есть предложение насчет того, чтобы пригласить высококлассного программиста. Как посмотрите?

– Толковый? – спросил Александр Борисович, поглядывая на Плетнева поверх очков.

– Толковая, – поправил Антон. – Ведущая разработчица в компании «Яндекс».

– Поддерживаю, – Турецкий поднял руку, как школьник. – Пусть приступает немедленно. Если может, – он со скрытым ехидством взглянул на Плетнева, заслонив ладонью от Липняковского свою наглую ухмылку. Чтоб местный следователь ничего не понял и не заподозрил.

«Вот же зараза какая! – мелькнуло у Антона. – Ну ничего ведь не скроешь от него...»

Он разговаривал с Костей без свидетелей, так он себе, в известной степени, «развязывал руки». Выслушав Турецкого, Меркулов долго молчал. Александр уж подумал было, что зам генерального прокурора попросту прикорнул там, в Москве, за своим столом. А что, погода хорошая, мягкая. Костя сам же и сказал, что за окнами – благодать. Поинтересовался, как в Новороссийске? Узнав, что дышать нечем, посочувствовал и снова замолчал. Турецкий решил уже бросить трубку, когда голос Меркулова всплыл из небытия: