Я больше тебе не враг (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 31

— Отстань, — я снова пытаюсь освободиться, оттолкнуть его, но проигрываю. Потому что у меня нет сил, а у Кирсанова их, наоборот, с избытком. Вдобавок он зол и совсем не расположен к мирным беседам.

Следом за футболкой стягивает с меня штаны, а потом прямо в белье заталкивает под душ.

— Я не хочу.

— Хочешь! — нагибается вперед, и не обращая внимания на то, что его собственный дорогой костюм тут же темнеет от воды, крутит кран.

Прохладная вода моментально заливает мне голову и лицо. Я фыркаю, отплевываюсь, прикрываюсь ладонью:

— Хватит!

Макс не позволяет мне отодвинуться. Вместо этого врубает холодную, выбивая из меня дух.

Сдавленно пискнув, я прижимаюсь к стенке, пытаясь выбраться из-под колючих струй, но меня снова сдвигают в центр.

Потом вода становится горячей. И снова холодной.

Кирсанов полощет меня в контрастном душе до тех пор, пока я не начинаю вопить:

— Прекрати! Выпусти меня!

— Очнулась?

— Выпусти. Я сказала!

— Отлично! — он игнорирует мои вопли, берт с полки мочалку и щедро выдавливает на нее гель для душа. После чего сует мне в руки, — сама или мне тебя намылить?

Смотрит в упор, насквозь пробивая бешеным взглядом, и ждет моего ответа. И если я скажу нет, то скрутит в бараний рог и натрет так, что кожа лохмотьями начнет сползать.

— Сама, — забираю у него несчастную мочалку и отвернувшись лицом к стене начинаю вяло возить по рукам.

Кирсанов тем временем сдирает с себя мокрый пиджак и раздраженно швыряет его в корзину.

— Проворнее, — кажется, он вознамерился довести меня.

— Выйди, пожалуйста.

— У тебя пять минут. Потом я вернусь.

Когда дверь за ним закрывается, я обессиленно прислоняюсь лбом к гладкой плитке. Зачем он это делает? Не плевать ли ему на то, как я и что у меня? Или раздражает кислая физиономия? Тут, увы, помочь не могу. После всего произошедшего, опция «радость» у меня отключена, как совершенно бесполезная.

Не обманывает. Через пять минут, когда я уже мылю волосы, низко опустив голову, бывший муж возвращается с новым полотенцем и махровым халатом.

— Спустишься вниз.

— Я не хочу.

— Это не просьба.

Он разговаривает со мной отрывисто и жестко, и я уже давно перестала понимать, что происходит у этого мужчины внутри, потому что между нами такая стена, что не разобьешь и не перелезешь.

Я слушаюсь. Покорно делаю все, что он говорит. Мое внутреннее желе не в состоянии кому-то сопротивляться и отстаивать свое мнение. Да и мнения, как такового нет. Я сама себе напоминаю бездушного робота, выполняющего команды.

***

Когда выхожу из ванной меня по инерции ведет в комнату, но снизу доносится суровое:

— Не туда!

На автомате разворачиваюсь и иду на голос. Когда спускаюсь на первый этаж, Кирсанов сидит в кресле перед камином и задумчиво потягивает из широкого бокала. Между его креслом и соседним стоит столик, на нем тарелка и приборы.

— Я не голодна.

— Сочувствую, — он даже не оглядывается. Смотрит на огонь, расфокусированным взглядом, плавает где-то в своих мыслях.

Я топчусь позади и чуть с боку от него, не зная, что делать. Нет сил находится рядом, и уйти почему-то тоже не могу. Вместо этого просто таращусь на усталый профиль бывшего мужа. Он красивый…

— На мне что-то интересное нарисовано? — все так же монотонно спрашивает он.

Отрешенный голос приводит в чувство, я будто выныриваю из дремы и повторяю:

— Я не хочу есть.

— Придется. У тебя в животе мой ребенок, и я не дам тебе морить его голодом.

— У меня просто нет аппетита, я не хочу…

— Через не хочу. Вперед.

Его твердолобость раздражает, но очень быстро раздражение сдается под натиском апатии. Чтобы возмущаться – нужны силы, а их у меня нет. Поэтому сажусь на кресло, подкатываю столик ближе к себе и, наколов на вилку кусочек мяса, отправляю в рот.

Вообще не вкусно. Совершенно. Просто кусок пенопласта, сдобренный кетчупом, но я продолжаю упорно жевать, даже не смотря на то, что на глазах от усилий выступают слезы. Запиваю то ли компотом, то ли соком, то ли еще чем.

Равнодушно ковыряюсь в тарелке, но почему-то ее содержимое не убывает, будто кто-то невидимый подкладывает куски в тот момент, когда я моргаю.

Кажется, этот мучительный ужин продолжается уже несколько часов, и мне этой тарелки хватит еще на целую неделю. На самом деле проходит от силы десять минут.

— Я больше не хочу, — поднимаю взгляд и обнаруживаю, что Кирсанов наблюдает за мной. Выражение лица у него странное, но мне неохота разбираться в чужих эмоциях.

Просто отодвигаю тарелку от себя:

— Я пойду?

— Нет.

— Я хочу спать.

— Ты спишь весь день.

— Ну и что, — жму плечами. Во сне хотя бы не так тошно, как в реальности. Там тихо и пусто. Даже сновидения и те не спешат ко мне в гости.

Его взгляд становится цепким, будто что-то пытается рассмотреть во мне, что-то понять. Мне все равно, пусть смотрит.

Измученную тишину разрывает гул входящего сообщения. Телефон Максима лежит на столике, ближе ко мне и я, невольно опустив взгляд, читаю на заблокированном экране часть сообщения.

Ты забыл у меня…

Что он забыл не показывает, но зато я прекрасно вижу имя отправителя. Это Мария.

А мне даже не больно… Мертвые не чувствую боли.

Я просто отворачиваюсь и, пока Кирсанов переписывается с другой женщиной, смотрю на огонь. Он такой красивый – с ярко алыми язычками и оранжевой сердцевиной, завораживает настолько, что невозможно отвести глаз.

Мысли словно вареные мухи ползают в голове, причиняя едва уловимый дискомфорт.

Интересно, какая она эта Мария? Наверное, тоже красивая. Мне почему-то кажется, что она непременно должна быть блондинкой с огромными кукольными глазами и мягкими губами. У нее тихий смех и скромная улыбка, а еще мягкий голос. Она наверняка, относится к Кирсанову как к богу и преданно заглядывает в его холодные темные глаза, которые в ее присутствии становятся не такими уж и холодными. Вечная мерзлота принадлежит только мне, с остальными он прежний.

Мне снова не больно. И это странно.

Я будто вижу все со стороны. Неинтересная серия затянувшегося сериала, но под рукой нет пульта чтобы переключить канал. Все ощущения скручены на минимум и не могут пробиться сквозь плотную пелену апатии, которая окутывает меня все сильнее.

Что-то сломалось во мне, перегорело, но я не хочу ничего менять. Мне все равно.

— Таисия!

Вяло вздрогнув, я оборачиваюсь к Максу. Кажется, он что-то до этого говорил, но я не услышала ни слова.

— Что?

Он смотрит на меня неотрывно и почему-то хмурится.

— Прости, я не услышала, — улыбаюсь. Эта улыбка живет отдельно от меня, она неживая, ненастоящая. Сплошной силикон, которым я пытаюсь обмануть бывшего мужа.

— Где ты?

Я теряюсь от этого вопроса, вяло хлопаю глазами, силясь осознать, чего он от меня хочет, а потом жму плечами:

— Здесь.

Мне не верят, потому что волчий взгляд становится еще более пронзительным.

— Я говорю, иди, собирайся. Надо пройтись.

Это еще зачем? Я не хочу ни ходить, ни бродить, ни совершать какие-либо еще бессмысленные телодвижения.

— Давай завтра…

— Сегодня. Сейчас, — произносит с нажимом, не оставляя мне шансов на отказ. Я понимаю, что любое возражение разобьется о стену его упертости, поэтому киваю и молча поднимаюсь со своего места.

Уже оказавшись в своей комнате, испытываю дикий соблазн запереть дверь изнутри и лечь. Смятая кровать манит к себе. Стоит только закрыть глаза и станет легче. Непременно станет…

— Мне долго ждать? — и снова голос Кирсанова выдергивает меня из липкой паутины.

— Иду.

Наша прогулка похожа на вечерний выгул собачонки уставшим хозяином. Без слов, неспешно, несколько кругов вокруг дома. Я не чувствую холода, но Кирсанов почему-то требует, чтобы накинула на голову капюшон. Накидываю. Требует плотнее застегнуть куртку. Застегиваю.