Изгнанник. Каприз Олмейера - Конрад Джозеф - Страница 33

Под конец своего рассказа Олмейер поднял голову и теперь сидел, откинувшись на спинку стула и глядя вверх, на бамбуковые стропила. Лингард, вытянув ноги, раскачивался в кресле. В мирный полумрак веранды за опущенными ширмами доносились слабые отзвуки внешнего мира, изнывающего под палящим солнцем: приветствия плывущих по реке, ответные оклики с берега, скрип талей, звуки короткие и прерывистые, словно быстро выбивающиеся из сил в полуденный зной. Лингард медленно поднялся, подошел к балюстраде и, отодвинув край ширмы, молча выглянул наружу. Над водой и опустевшим двором отчетливо прозвучал голос с маленькой шхуны, стоящей на якоре у причала:

– Серанг! Подтяни нок топенантом. Гафель совсем съехал на гик.

Протяжно, с оттягом заверещал боцманский свисток – песнь дергающих за канаты. «Годится!» – крикнул тот же голос. Еще один голос – очевидно, серанга – подхватил: «Икат!» Лингард молча отвернулся, отпустив ширму, словно не увидел за ней ничего, кроме света, ослепительного, жесткого, тяжелого света, накрывшего помертвевшую землю покрывалом, сотканным из огня. Лингард сел напротив Олмейера, положил локти на стол и задумался.

– Хороша шхуна, – пробормотал Олмейер. – Вы ее купили?

– Нет. После потери «Вспышки» мы дошли до Палембанга в шлюпках. Я зафрахтовал ее на полгода у молодого Форда, ты его знаешь. Это его корабль. Он решил посидеть на берегу, поэтому я на шхуне теперь за главного. Команда, конечно, вся от Форда. Я никого из них не знаю. Пришлось идти за страховкой в Сингапур. Потом, естественно, в Макасар. Длинные переходы. Штиль. Меня как будто кто-то проклял. Со старым Хедигом вышел конфликт. Все это очень меня задержало.

– А-а, с Хедигом… Почему с Хедигом? – равнодушно спросил Олмейер.

– Э-э… из-за женщины одной, – пробормотал Лингард.

Олмейер посмотрел на него с вялым удивлением. Старый моряк, скрутив седую бороду в рожок, теперь яростно накручивал усы. Маленькие красные глазки, привычные к соленым брызгам всех морей, бесстрашно открытые ураганным ветрам всех широт, поглядывали на Олмейера из-под насупленных бровей, как два испуганных зверька, прячущихся в кустах.

– Невероятно! Это так на вас похоже! Зачем вам понадобились женщины Хедига? Старый вы грешник! – пренебрежительно бросил Олмейер.

– Что ты мелешь! Это была жена друга… я хотел сказать, знакомого…

– И все равно не понимаю, – не дал ему договорить Олмейер.

– Жена человека, которого ты тоже знаешь. Очень даже хорошо знаешь.

– У меня было много знакомых, пока вы не похоронили меня в этой дыре! – пробурчал Олмейер. – Если эта женщина как-то связана с Хедигом, значит, грош ей цена. Этого парня остается только пожалеть.

Мина Олмейера просветлела при воспоминании об историях прошлых лет, когда он был молод и жил во второй столице. В то время он находился в самой гуще событий.

Олмейер рассмеялся, а Лингард нахмурился еще больше.

– Не говори глупости! Речь идет о жене Виллемса.

Олмейер, раскрыв глаза и разинув рот, вцепился в сиденье стула и ошеломленно воскликнул:

– Что-о? Как это?

– О жене Виллемса, – четко повторил Лингард. – Ты ведь не глухой? А насчет «как это?»… я дал слово. К тому же я не знал, что здесь произошло.

– Могу поспорить, что вы предложили ей денег.

– А вот и нет! Хотя, пожалуй, надо было.

Олмейер застонал.

– Дело в том, – медленно, с расстановкой продолжил Лингард, – что я привез ее сюда, в Самбир.

– Господи! Зачем? – воскликнул Олмейер, вскакивая.

Стул накренился и упал. Он всплеснул над головой руками, резко их опустил, с трудом расцепив пальцы, словно схваченные клеем. Лингард быстро закивал.

– Привез вот. Неловко вышло, а? – Старый капитан озадаченно посмотрел вверх.

– Ей-богу, я вас совершенно не понимаю, – плаксиво сказал Олмейер. – Что вы теперь будете делать? Жену Виллемса!

– И жену, и ребенка. Маленького сына. Они на борту шхуны.

Олмейер посмотрел на капитана с внезапным подозрением, отвернулся, поднял с пола стул, сел к Лингарду спиной, начал что-то насвистывать, но тут же замолчал. Лингард продолжил:

– По правде говоря, этот малый поссорился с Хедигом. Я его пожалел: обещал все уладить. И уладил. Не без труда, конечно. Хедига злило, что Джоанна желает вернуться к мужу. Старый хрыч не слыхал о принципах. Ты ведь знаешь, что она его дочь? Я пообещал, что не брошу ее, помогу Виллемсу все начать сначала. Поговорил с Крейгом в Палембанге. Он уже стар, ему нужен управляющий или партнер по фирме. Я обещал, что Виллемс будет паинькой. На этом мы и порешили. Крейг – мой старый приятель. Вместе ходили в море в сороковых. Он ждет Виллемса. Ну и каша заварилась. А ты что думаешь?

Олмейер пожал плечами.

– Эта женщина ослушалась Хедига, поверив моему обещанию, что все будет хорошо, – продолжал Лингард с растущей тревогой. – Да-да. Правильно, конечно, сделала. Жена, муж… оба вместе… как и должно быть. Вот хитрец. Мерзавец, каких поискать. Ишь чего удумал! А-а, черт!

Олмейер издевательски засмеялся:

– Вот она обрадуется. Вы устроите счастье двух человек. Сразу двух!

Он опять засмеялся. Лингард озабоченно смотрел на его вздрагивающие плечи.

– Прижало к скалам, как никогда раньше, – пробормотал капитан.

– Отправьте ее назад, и побыстрее, – предложил Олмейер, подавляя новый приступ смеха.

– Что ты гогочешь? – рыкнул Лингард. – Я все улажу, вот увидишь. А тем временем пусть поживет в этом доме.

– В моем доме! – вскричал Олмейер, оборачиваясь.

– Он и мой тоже немного, не так ли? – напомнил Лингард. – Не спорь, – рявкнул он, когда Олмейер открыл рот для ответа. – Выполняй приказ и придержи язык!

– А-а, ну если вы таким тоном… – пробормотал Олмейер, надувшись, и махнул рукой.

– Ты такой въедливый, мальчик мой, – внезапно сменил гнев на милость старый моряк. – Дай мне время разобраться, что к чему. Я не могу все время держать ее на борту. Ей надо что-то сказать. Например, что муж уплыл вверх по реке. Вернется со дня на день. Так и сделаем. Слышь? Направь ее мысли в эту сторону, пока я разруливаю положение. Господи! – скорбно воскликнул он. – До чего ненадежная штука эта жизнь! Как фока-брас ночью в дурную погоду. И все же. И все же. Приходится идти ее курсом, пока не пошел на дно. А теперь исполняй, если не хочешь со мной поссориться, мальчик мой, – с неожиданной строгостью добавил он.

– Я не собираюсь с вами ссориться, – пробормотал Олмейер с покорностью мученика. – Мне бы только понять вас. Я знаю, что лучше вас у меня нет друга, капитан Лингард. Но, ей-богу, иногда я вас не в силах понять! Если только…

Лингард разразился громким смехом, неожиданно умолк и тяжело вздохнул. Он прикрыл глаза, склонил голову на спинку кресла, и на его выдубленном солнцем лице на секунду, как неожиданная недобрая примета, промелькнули усталость и старческая дряхлость, испугавшие Олмейера.

– Я умотался, – тихо признался Лингард. – Совершенно умотался. Всю ночь на мостике провел, пока поднимались по реке. А тут еще эти разговоры с тобой. Такое чувство, что засну хоть на сушилке для белья. Но сначала надо чего-нибудь поесть. Сообрази, Каспар.

Олмейер хлопнул в ладоши и, не получив ответа, хотел кликнуть прислугу, как вдруг за красной занавеской, отделявшей коридор от веранды, послышался визгливый повелительный детский голосок:

– Возьми меня на ручки. Я хочу на веранду. А то я обижусь. Возьми.

Девочке сдержанно, тоном робкого протеста отвечал мужской голос. Лица Олмейера и Лингарда вмиг просветлели. Старый моряк крикнул:

– Неси ребенка сюда, Лекас!

– Сейчас увидите, как она подросла, – торжествующим тоном пообещал Олмейер.

Али вышел из-за занавески с маленькой Ниной на руках. Девочка одной рукой обхватила его за шею, а в другой держала спелый грейпфрут размером с ее голову. Маленькое розовое платье без рукавов сползло с плеча, длинные черные волосы, обрамлявшие смуглое личико с большими черными глазками, смотревшими на взрослых с детской серьезностью, каскадом, как тонкий шелковый тюль, ниспадали на плечи и руки – ее и Али. Лингард поднялся навстречу слуге. Завидев старого моряка, Нина уронила плод и с радостным криком потянулась к нему. Капитан взял девочку у малайца, и Нина с нежной заботой схватила его за усы, отчего на маленькие покрасневшие глаза моряка навернулись неожиданные слезы.