Изгнанник. Каприз Олмейера - Конрад Джозеф - Страница 29

– Да, вы вернулись. А что толку? Если бы вы вернулись месяц назад, была бы хоть какая-то еще польза, но сейчас… С таким же успехом вы могли бы находиться отсюда за тысячу миль.

– Ты скандалишь как пьяная рыбачка, – невозмутимо заметил Лингард.

Он поднялся и медленно подошел к балюстраде веранды. Пол и весь дом сотрясались под его тяжелой поступью. Минуту он стоял спиной к Олмейеру, глядя на реку и лес на восточном берегу, потом обернулся и беззлобно посмотрел на Олмейера сверху вниз.

– Что-то очень уж безлюдно здесь сегодня утром, а?

Олмейер поднял голову:

– А-а, заметили наконец? Еще бы не безлюдно. Да, капитан Лингард, ваши дни в Самбире сочтены. Всего месяц назад на этой веранде невозможно было бы протолкнуться от людей, которые желали бы вас поприветствовать. Местный народец поднимался бы по ступеням, улыбаясь до ушей, выкрикивая «салям» вам и мне. Наша песенка спета. И не по моей оплошности. Вам не в чем меня обвинить. Все это устроил ваш карманный поганец. Ах, красавчик! Вы бы видели его во главе этой адской толпы. Можете гордиться своим старым любимчиком.

– Ловкий парень, – задумчиво пробормотал Лингард.

Олмейер взвился на дыбы:

– И это все, что вы можете сказать? «Ловкий парень»? О господи!

– Не надо здесь устраивать театр. Сядь. Давай поговорим спокойно. Я хочу знать все подробности. Он был у них за главного, говоришь?

– За всем этим стоял он. Провел корабль Абдуллы. Всем и всеми командовал, – сказал Олмейер, опустившись на стул с обреченным видом.

– Когда именно это случилось?

– Шестнадцатого до меня дошли первые слухи, что корабль Абдуллы зашел в реку. Я сначала не поверил. На следующий день уже не приходилось сомневаться. Лакамба в открытую созвал на своем подворье большой совет, почти все в Самбире на него явились. А восемнадцатого «Властелин островов» бросил якорь в устье напротив моего дома. Сколько получается? Ровно шесть недель назад, день в день.

– И все это случилось просто так? Раз, и все? Ты ничего не слышал? Никаких предупреждений? Ни звука? Даже не заподозрил неладное? Не ври, Олмейер!

– Слышал! Каждый день что-нибудь слышал. Брехню в основном. Что еще можно услышать в Самбире?

– Слышал, да не поверил, – сделал вывод Лингард. – Вообще-то ты и не должен все принимать на веру, как юнга-молокосос во время первого плавания.

Олмейер беспокойно заерзал на стуле.

– Этот прохвост приходил сюда, – признался он. – Пропадал где-то несколько месяцев, жил с этой женщиной. Я лишь время от времени слышал о нем от людей Паталоло. И тут в один прекрасный день в полдень появляется во дворе, как будто его выдернули из преисподней, где ему самое место.

Лингард, внимательно слушая, вынул сигару изо рта и выпустил облако белого дыма. После короткой паузы Олмейер, потупив взгляд, продолжил:

– Должен признаться, вид у него был жалкий. Похоже, он страдал от приступа лихорадки. На левом берегу много всякой заразы. Странно, всего лишь через реку, а…

Олмейер погрузился в глубокие размышления, как будто мысль о нездоровом климате девственного леса на левом берегу вытеснила личную обиду. Лингард воспользовался моментом, чтобы пустить огромный клуб дыма и бросить окурок сигары за плечо.

– Дальше что? – напомнил он. – Приходил, говоришь…

– Жаль, что лихорадка его не прикончила! – продолжал Олмейер, вскочив со стула. – Короче, этот бесстыдный наглец явился сюда. Пытался меня стращать, туманно угрожал. Хотел взять на испуг, шантажировал. Меня! И, видит бог, говорил, что вы на его стороне. Вы! Можете представить себе такую наглость? Я так до конца и не понял, к чему он клонил. Если бы я знал, то дал бы свое согласие. Ага! Или дал ему по башке! Откуда мне было знать, что он сумеет завести корабль в устье? Вы сами говорили, что там трудно пройти. Ко всему прочему, мне здесь ничто не грозило, я бы с любым здесь разобрался, но когда появился Абдулла… На его барке двенадцать бронзовых шестифунтовых пушек и тридцать человек обслуги – на все готовых бродяг из Суматры, Дели и Аче. Таким подавай драку на обед и войну на ужин.

– Да знаю я, знаю, – нетерпеливо вставил Лингард.

– И конечно, бросив якорь прямо перед нашей пристанью, они совсем распоясались. Виллемс лично привел их корабль на нашу лучшую стоянку. Я с этой самой веранды видел его стовшим рядом со шкипером-метисом. И эта женщина с ним тоже была. Ни шагу в сторону. Я слышал, что ее взяли на борт из кампонга Лакамбы. Виллемс заявил, что без нее не поведет корабль. Рвал и метал. Они, видать, струхнули. Абдулле пришлось вмешаться. Женщина приплыла одна на каноэ и как только поднялась по трапу, рухнула к его ногам на виду у всех матросов, обняла его за колени, зарыдала как сумасшедшая, стала просить прощения. За что, интересно? В Самбире все об этом судачат. Они такого прежде не видели и не слышали. Мне все это рассказал Али: он ходит по поселку и потом приносит мне новости. Ведь должен я знать, что там происходит. Насколько я могу судить, на Виллемса и эту женщину в поселке смотрят как на какую-то непонятную диковину. Некоторые считают их сумасшедшими. Они живут отдельно ото всех с какой-то старухой в доме за окраиной кампонга Лакамбы, их очень уважают – или, скорее, боятся. По крайней мере, Виллемса. Очень уж он буйный. А она никого в упор не видит, ни с кем не разговаривает – только с ним одним. Не отходит от него ни на шаг. Все об этом говорят. Есть и другие слухи. Судя по тому, что я слышал, Лакамбе и Абдулле он порядком успел надоесть. Поговаривают также, что он уйдет на «Властелине островов», когда корабль отправится на юг, кем-то вроде агента Абдуллы. В любом случае ему еще предстоит вывести судно из устья. Шкипер-метис один не справится.

Внимательно слушавший до этого времени Лингард принялся мерять веранду шагами. Олмейер, замолчав, стал наблюдать, как тот расхаживает с озадаченным задумчивым видом, пошатываясь, как от морской качки, и теребя длинную седую бороду.

– Но сначала он пришел к тебе, так? – не останавливаясь, спросил Лингард.

– Да. Я же сказал. Он приходил вымогать деньги, товары – не знаю, что еще. Эта свинья хотела открыть свою торговлю! Я пинком выбросил его шляпу во двор, и больше он здесь не появлялся до тех пор, пока не вернулся с Абдуллой. Откуда мне было знать, что он может напакостить таким образом или другим. Любой местный бунт я мог бы подавить силами своих людей или с помощью Паталоло.

– Ах да, Паталоло. Тот еще прохвост, а? Ты его хоть пытался привлечь?

– Еще бы не пытался! Двенадцатого лично нанес ему визит. То есть за четыре дня до появления на реке Абдуллы. В тот самый день, кстати, когда Виллемс пытался ко мне подъехать. Я немного забеспокоился. Паталоло убеждал меня, что в Самбире нет ни одного человека, кто бы мне желал зла, – с мудрой такой миной, что твоя сова. Просил меня не слушать выдумки дурных людей, живущих в низовьях реки. Он имел в виду Буланги, живущего у самого моря, передавшего мне, что у входа в реку бросил якорь чужой корабль, о чем я, разумеется, рассказал Паталоло. Он не поверил, все шамкал «нет», «нет», «нет», как старый попугай, а у самого голова трясется и слюни красные от бетеля текут. Я сразу заподозрил неладное. Он сидел как на иголках, словно не мог дождаться, когда меня выпроводит. А на следующий день здесь появился одноглазый лиходей Бабалачи, который жил у Лакамбы! Пришел в полдень, как бы невзначай, и торчал на веранде, болтая обо всяких пустяках. Спрашивал, когда я ожидаю вашего возвращения и все такое. И мимоходом обронил, что он и его хозяин очень озабочены поведением одного необузданного белого человека, моего друга, который не дает прохода одной женщине, дочери Омара. Что я, мол, посоветовал бы? Вежливо так спросил, почтительно. Я ему сказал, что этот белый человек мне не друг и что его надо гнать в шею. После чего он ушел, рассыпаясь в благодарностях и уверениях дружбы с его стороны и со стороны его хозяина. Теперь я, конечно, понимаю, что это адское отродье приходило шпионить и подговаривать моих людей. На вечерней поверке не досчитались восьмерых. Тут я всерьез забеспокоился. Боялся оставлять дом без охраны. Вы ведь знаете мою жену. И ребенка с собой боялся брать, поздно уже было, поэтому передал Паталоло, что надо бы встретиться, поговорить, что в поселке ходят всякие слухи, неспокойно. Знаете, что он ответил?