Перед стеной времени - Юнгер Эрнст - Страница 7

Астрология никогда не испытывала недостатка в противниках. К их числу принадлежали такие великие умы, как Цицерон и Плиний Старший. Приводимые ими доводы до сих пор звучат вполне убедительно: в самом деле, две жизни, начавшиеся в один час в одном доме, могут сложиться совершенно по-разному. Сегодня этот аргумент звучит еще весомее, чем в древности. Если римские философы имели в виду одновременное рождение детей хозяйки и рабыни как исключительно редкий случай, то современные ученые приходят к аналогичным выводам на основании генетического исследования близнецов – точной науки, располагающей обширной статистической базой. То, что такая наука появилась, связано с переходом от изучения индивидуального к изучению типического. Интерес вызывают не изолированные фигуры вроде Робинзона или Каспара Хаузера[15], а безымянные незнакомцы, кристаллизующие в себе всеобщую судьбу, не герои, а просто люди, рожденные на Земле и равные своим братьям. В наши дни, если две сестры, близнецы, умрут в возрасте девяноста лет от одной и той же редкой болезни, это будет объяснено «наследственностью». Если бы они обе стали жертвами несчастного случая в один день, но на разных континентах, то найти этому объяснение было бы гораздо сложнее. Такая встреча научных и астрологических понятий, измеримого и судьбинного времени вызвала бы спор, не способный привести ни к какому результату. В подобных случаях, когда дискуссия не переходит границ индуктивного мышления, компромисс невозможен. Человек науки станет отрицать вмешательство судьбы, доказывая, что случившееся есть простая последовательность фактов, в то время как его оппонент все объявит предопределенным: и несчастный случай, и болезнь, и даже само рождение близнецов.

Астрология помнит славные времена, когда придворные звездочеты решали судьбы целых государств. Нострадамус был назначен лейб-медиком Карла IX, а Кеплер предсказывал судьбу Валленштейну. Даже такой крупный астроном, как Тихо Браге, верил, что звезды определяют наше будущее. По некоторым сведениям, во многих странах роль астрологических предсказаний снова возросла в годы Второй мировой войны.

Популярность астрологии стала падать пропорционально росту популярности идей Коперника. Своим трудом «Astrologia Gallica» Жан-Батист Морен, доживший до середины XVII века, дал арьергардный бой. Но и после этого повсюду, в том числе и в Европе, появлялись одиночки, такие как Иоганн Вильгельм Пфафф, опубликовавший свой «Камень трех мудрецов» в 1821 году. Судя по всему, мы имеем дело с противостоянием, которое, так же как и родственный ему спор о свободе воли, никогда не закончится.

Возрождение астрологических представлений и практик, начавшееся после Первой мировой войны с появлением огромного количества соответствующей литературы и продолжающееся до сих пор, удивительно тем, что сосуществует с одновременно нарастающей рационализацией жизненного уклада. Планирование, нормирование, автоматизация, комфорт, безопасность резко противоречат астрологическим принципам. Каждое из бесчисленных колес нашего технического мира крутится, как часовое колесико, внутри измеримого времени. Не допускаются никакие комбинации, выходящие за рамки человеческих замыслов.

Поэтому, когда пролистываешь газеты, возникает ощущение, что астрология возводит свое строение на чужой территории. Объясняется ли это духовной модой, так же как и тот восторженный интерес к физиогномике, который овладел умами без малого двести лет назад, после публикации Лафатером «Физиогномических фрагментов, способствующих познанию людей и любви к ним»? Или же мы наблюдаем симптомы процесса, выступающего по отношению к господствующей тенденции как встречное подводное течение, все более и более сильное? Если так, то что важнее: признаки этого противодействия или каждое из его полезных либо вредоносных последствий?

Ответы на эти вопросы едва ли можно найти, продолжая старый ожесточенный спор, на чьей бы стороне мы ни выступали. Плодотворнее будет признать, что две силы сосуществуют друг с другом, как соседствующие монархи, у каждого из которых свой стиль правления, свои институты, свои законы. Ведь может же «Рассуждение о методе» Декарта стоять на полке рядом с «Книгой тысячи и одной ночи», и при этом мы не боимся, что чей-либо авторитет пострадает. Открывая эти тома, мы попадаем в разные миры. Многие из нас даже испытывают потребность в том, чтобы совмещать или чередовать одно чтение с другим. В любом огороде кроме полезных овощей растут и цветы, а труд невозможен без отдыха, наполненного эстетическими впечатлениями. Библиотека или дом, где хранятся и трактат Декарта, и сборник восточных сказок, выступает по отношению к ним обоим как нечто третье, большее. Это остается неизменным и в те времена, когда по большинству людей видно, что они прочитали только одну из двух книг.

Тенденция все планировать должна, вероятно, иметь определенные ограничения. План воспринимается нами как вполне надежный только в том случае, если он согласуется с судьбинными установлениями. Именно поэтому человечество не может отказаться от проведения всевозможных церемоний. Такова одна из наших потребностей. Даже римляне (народ, достигший высочайшего развития) вплоть до распада своей империи придавали большое значение оракулам и определению благоприятных и неблагоприятных дней. Перед началом важного дела или в ожидании события, воспринимаемого как судьбоносное, римлянин непременно обращался к гаданию по поведению или внутренностям животных, что кажется странным, когда изучаешь фриз колонны Траяна[16] и видишь такие осмысленные лица. Однако справедливее было бы рассматривать это явление не как формальность, не как архаический обычай, превратившийся в суеверие, а как попытку округления и, может быть, уплотнения жизни с ее судьбиной стороны. Указанная тенденция имела очевидные проявления: обосновывая свои решения, римские власти ссылались не только на рациональные соображения, но и на предсказания жрецов. В военном лагере справа от палатки полководца располагался авгурский шатер – место проведения ауспиций.

Из общечеловеческого опыта нам известно, что планы иногда рушатся. В зависимости от их масштаба это или несчастный случай, или катастрофа. Процесс может достигнуть такой точки, в которой дальнейшая подача энергии приводит лишь к умножению бед, следовательно, бездействие оказывается лучше действия. Вот простейшие бытовые примеры: человек встал «не с той ноги» и в конце неудачно сложившегося дня признает, что поездку следовало отложить, хоть дело и было срочным. Если же вы заболели, то важно не пропустить момент и вовремя лечь в постель – в вашей ситуации это самое главное. На войне тоже случается так, что усилия лишь усугубляют и без того неблагоприятное положение. Клаузевиц[17], трезвый и проницательный судья в вопросах соотношения сил, категорически не рекомендует проходить через эти опасные точки.

При накоплении неудачного опыта люди начинают сомневаться в непогрешимости плана. Приходится признать, что он не способен заполнить рамки будущего без пробелов, что всегда будут оставаться какие-то непредвиденные элементы, иными словами, что «предполагать» – это одно, а «располагать» – другое. Нередко план приводит к полной противоположности задуманному. История знает много Вавилонских башен.

Образцовый случай крушения человеческого замысла – гибель «Титаника», явившаяся переломным моментом в истории прогресса. Корабль всегда воспринимался как предмет, имеющий большое символическое значение. Участь гигантского лайнера продемонстрировала, кроме прочего, опасность погони за рекордами. Это спортивное слово происходит от английского to record («записывать») и подразумевает достижение, определенным образом осмысленное и инструментально измеренное. До относительно недавнего времени люди такого не ведали, теперь же рекорд стал эталоном оценки не только машин, но и человеческого труда. В сегодняшней борьбе мерило не человек, а его часы.