Страсти по-губернаторски - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 50

– Так он обычный стукач, это Артем Плат? – понял по-своему Турецкий.

– Нет, Плат – не стукач!

– Значит, он с тобой просто так разоткровенничался?

– Ах, Саня, почему ты о людях сразу думаешь всякие гадости? Стареешь, по-моему. Это только в пожилом возрасте начинается всякое брюзжание по поводу и без повода. Нет, мы по душам поговорили с Артемом, я ему, кстати, приветик передал от одного его старого знакомого, ты что ж, полагаешь, что я, не зная броду, с ходу в воду? Мы с ним хорошо поговорили, обсудили некоторые вопросы, которые волновали больше меня, чем его, и только потом я сказал ему о своем разговоре с генералом. Вот он и открылся. Поверь, не первому встречному, а человеку, о котором, могу даже погордиться, он уже слышал много хорошего. Кстати, не только от своих сослуживцев, но и в криминальной среде. А чтоб ты мне не слишком завидовал, скажу больше. Здесь уже пронесся слушок, что в область приехали справедливые следаки, с ними можно иметь дело, понял? Но не гордись раньше времени. Вот как это делаю я.

– Спасибо за совет, – засмеялся Турецкий. – Хочу тебе сказать, что дело Васильчикова я сейчас поручаю Володьке Поремскому и придаю ему Галку. Она ведь тоже фактически по этому делу уже работает.

– Не возражаю. Яковлев у меня занимается вплотную ремонтниками. Муторно, понимаю, но он умеет не зацикливаться на неудачах. Я, в частности, и Артема попросил помочь ему в этом вопросе. Да, к слову, мы договорились, что перед каждым его донесением Полтавину мы будем предварительно, как выражается братва, «фильтровать с ним базар», и генерал будет получать исключительно ту информацию, которая нам с тобой выгодна. Неплохо, да?

– Сплошные, смотрю, Штирлицы! Валяйте, только сами не заиграйтесь. А мне скоро доставят результаты всех экспертиз, буду вот сидеть изучать. Если появится охота, загляни в конце дня, вместе посмотрим.

– Ладно. У меня еще предстоит парочка встреч, а после я свободен, заеду.

– С кем – секрет?

– Пока – да.

– Ты прямо как тот грузин! – засмеялся Турецкий. – Помнишь анекдот? «Так Гоги умер или нет?» Ответ: «Пока да». – И, уже отключив трубку, Александр Борисович в раздумье повторил: – Пока да... пока да...

А что – пока? К чему следователя обязывает Закон? Не только изобличить виновных, но и глубоко изучить личности потерпевших. И как же их теперь изучить, когда они – все трое – приказали, что называется, долго жить? А нужно ехать в их семьи, в их дома, опрашивать родных, знакомых, друзей, соседей – доброжелателей и недоброжелателей, чтобы таким образом составить для себя объективные портреты.

И Турецкий решил начать с Васильчикова. Несмотря на кажущуюся легкость расследования, именно его фигура представлялась наиболее важной и серьезной во всех трех эпизодах с убийствами.

Но объединять эти три дела в одном производстве Турецкий пока не собирался – не было еще никаких оснований считать, что все потерпевшие были убиты одними и теми же лицами. Говорить об убийцах во множественном числе позволяли уже имевшиеся показания о тех, кого видели свидетели накануне преступления. Но никто не мог пока доказать, что это были одни и те же люди.

А потом, ему, честно говоря, хотелось посмотреть, насколько четко работает следователь Афанасьев, этот хмурый мужик, который ему чем-то приглянулся – непонятно чем, может, своим упрямством. Ему не очень нравились этакие якобы неугомонные толстячки типа Мордвинова, который расследовал дело Савенко. Неугомонные-то они, как правило, в свою пользу. Показалось, что Роману Яковлевичу вполне хватило собственного поверхностного заключения о том, что покушение приготовили те, кому судья в прошлом «испортил жизнь». Но поскольку дело это – по розыску возможного преступника или нескольких соучастников – длительное, то и торопиться с ним определенно не стоит.

Но если Володя Яковлев справится с заданием по ремонтникам, то Мордвинову придется хорошо побегать, так что и его веселость тогда как ветром сдует.

А заодно это же обстоятельство поможет и Борису Абрамовичу Вайтенбергу, занимавшемуся Самохваловым. Найдутся те, кто помогал убийцам, – откроются и мотивы преступлений.

Не торопился Александр Борисович соединять дела, но внутренне давно уже был готов к этому – интуиция подсказывала. Не могут быть совершены в одну ночь три почти одинаковых преступления, направленных по какому-то единому адресу, без того, чтобы все они не были внутренне связаны между собой. Как бы ни желалось кому-то найти в них исключительно личные, бытовые мотивы.

Турецкий вышел из квартиры Васильчиковых с непонятным самому себе настроением. Ничего экстраординарного вроде бы ему не открылось, а вот настроение оказалось испорченным.

Может быть, здесь была виновата какая-то мрачная, душная обстановка гнетущего душу, никому решительно не нужного богатства? Все возможно...

Турецкий вспомнил, как однажды, довольно давно это было, во времена его «юридической» юности, он, молодой, но уже самостоятельный следователь вместе с Костей Меркуловым – тот был тогда «важняком» в Московской городской прокуратуре – посетили по долгу службы квартиру одного крупного махинатора, едва избежавшего, по тем временам, высшей меры. Но срок он схлопотал себе на всю катушку. Так вот это было жуткое, мрачное зрелище. Квартира утопала в коврах, хрустале и мехах, которые в нормальной жизни были практически никому не нужны. Хватило бы для долгой и безбедной жизни и десятой части того, что имелось в наличии. Тогда это барахло подлежало конфискации, и, таким образом, вся долгая жизнь махинатора оказалась бесполезной и решительно никому не нужной. Семьи у него не было, для кого копил?

Вот примерно такое же гнетущее ощущение испытал Александр Борисович и в квартире покойного Васильчикова. Только никто, разумеется, не собирался производить конфискацию в доме бывшего депутата. Но зачем, например, супруге, бездетной, как быстро выяснил для себя Турецкий, и не имевшей близких родственников, огромная коллекция охотничьего оружия, хранившаяся в специальных застекленных шкафчиках и частично развешанная на стенах? Хватило бы целую роту вооружить. Ну ладно, страсть была у человека именно к охотничьему оружию. Но ведь известно, что эта его страсть уже не раз – четырежды – подводила своего хозяина. И что теперь? На кой черт этот арсенал дородной, страдающей явной одышкой супруге, или, правильнее сказать, вдове Роберта Олеговича? Она, как заметил во время разговора Александр Борисович, с некоторой опаской, если не со страхом, поглядывала на эти средства убийства. Ну продаст коллекцию – за особую полноту какой-нибудь не менее сумасшедший покупатель больше даст, и этих денег ей хватит до скончания жизни. А эти пресловутые ковры на полах и стенах, на которых красиво смотрятся развешанные стволы, патронташи, ягдташи и прочая охотничья сбруя, – они-то куда? Зинаида Алексеевна уже в том возрасте и телесном состоянии, пардон, когда рассчитывать на новые какие-то удачные повороты судьбы не очень приходится. Впрочем, пути Господни неисповедимы...

Ко всему прочему, вдова, видимо, никогда не интересовалась делами и заботами своего супруга, жила своей, домашней жизнью, раздобрела рано, развезло дамочку на пышных хлебах. Она, по случайно брошенной фразе губернатора, не составляла компании мужу, любившему широкие застолья, но никогда не устраивавшему их в домашних условиях. Ну а где безудержные застолья, там, прекрасно знал Турецкий, и прочие скоропалительные житейские радости.

Да взять хоть ту же охоту, которую прямо-таки боготворил Васильчиков. Там же, как обмолвился, может, совсем и не случайно генерал Полтавин, и хорошая банька, и обслуга на высшем уровне бывала. Знаем мы этот уровень! Так что, возможно, была лишена Зинаида Алексеевна даже и случайных домашних радостей при вечно занятом в круговерти важных и не очень дел муже.

Она и о нем теперь говорила в третьем лице, не называя по имени, словно избегала показывать свое истинное отношение к покойному. Что же касается прошлых дел, из-за которых Васильчикову грозили наказания, то, по словам Зинаиды Алексеевны, он очень переживал.