Правила одиночества - Агаев Самид Сахибович - Страница 55

Виталик и Ислам поднялись с ящиков, вразвалочку пересекли шоссе и устроились за одним из столиков, в тени навеса, увитого виноградом. Вскоре к ним присоединился Гара.

Ислам вышел из дома в половине девятого вечера, рассчитывая к моменту наступления темноты оказаться на условленном месте.

— Поздно не возвращайся, — напутствовала его мать и проводила взглядом, говорившим, что она его обязательно дождется.

Солнце к этому времени уже свалилось за вершины гор, но оттуда еще давало о себе знать, озаряя край неба красным светом и раскрашивая редкие облака в медный цвет. Как ни старался Ислам замедлять шаг, все равно оказался на остановке раньше времени. Чтобы не торчать на виду, он перешел через дорогу и стал прогуливаться вдоль невысокого каменного забора, за которым находилось кладбище. Дойдя до железных ворот, он непроизвольно толкнул приотворенную дверь и вошел. Внутри, сразу возле ворот, был сооружен навес, под которым были два ряда деревянных скамеек, на них в урочное время сидели служки, промышлявшие тем, что за небольшую плату читали яс[26] над могилами усопших. Сейчас скамейки были пусты. В одном углу лежали штабелем в несколько рядов носилки для переноски тел.

Несмотря на теплый вечер, здесь чувствовались сырость и тлен. Ислам сделал несколько шагов, свернул с протоптанной дорожки и оказался между рядами могил с надгробиями на любой вкус: здесь были и древние, покрывшиеся плесенью плиты с трудно различимыми изречениями на арабском или фарси. Скромные оштукатуренные изголовья с датами рожденья и смерти; помпезные мраморные памятники с фотографиями на камне во весь рост и сделанные со вкусом надгробия из желтого известняка с абрисом мечетей, с изображением звезды и полумесяца. Ислам взглянул на часы, было ровно девять, он перевел взгляд на автобусную остановку, хорошо просматриваемую отсюда, — она все еще была пуста. Потом он вдруг сообразил, что, возможно, Лана тоже откуда-нибудь смотрит на остановку, и побежал к ней, напугав в воротах кладбищенского сторожа, возившегося с замком.

Следующий час он провел стоя столбом на автобусной остановке. Редкие автобусы, выхватывая фарами его одинокую фигуру, подкатывали, дребезжа и гремя всем, что может дребезжать и греметь в старых автобусах, открывали двери, кто вручную, кто посредством гидравлического или компрессорного механизма; видя, что Ислам не изъявляет желания взойти на подножку, чертыхаясь, уезжали восвояси. Исламу пришло в голову, что хорошо было бы запастись табличкой на манер нон-стопников, только на ней была бы надпись «никуда ни еду». Эта мысль изрядно его повеселила. Он даже рассмеялся вслух, негромко, но все равно со стороны это выглядело довольно странно и, возможно, даже нелепо.

Однако смеяться было нечему, скорей надо было грустить подобно герою Акутагавы в рассказе «Как ждал Бисэй» и в конце броситься под колеса проходящего автобуса на манер Анны Карениной (не буду говорить, из какого романа, чтобы читатель не счел автора умником и эрудитом). Но наш герой, при известной доле романтизма в душе, отличался еще здравым смыслом и целеустремленностью. Залитая тусклым светом дорога, на которой должна была появиться девушка, была пуста. Четверть одиннадцатого на часах, подаренных мамой на шестнадцатилетие.

Некоторое время он еще обозревал роскошное звездное небо, выискивая спутники и метеориты, примериваясь к Большой Медведице, прикидывая, можно ли ею вычерпать Каспийское море. В половине одиннадцатого Ислам вошел в городок. Он помнил, как девушка, уходя от него, свернула в переулок между двумя финскими домами. Переулок заканчивался высоким, сложенным из булыжников забором, за которым, насколько он мог сориентироваться, находилась пожарная часть, то есть это был тупик, и в этом тупике находилось четыре дома. Два из них Ислам сразу вычеркнул из списка; на крыльце одного дома пожилая пара пила чай за столом, под лампой, в свете которой вился рой мошкары; во дворе другого компания из нескольких человек играла в лото. К счастью для Дон Жуана, ни один фонарь на улице не горел, и он, находясь в темноте, мог спокойно разглядеть игроков — Ланы среди них не было.

Ислам двинулся дальше под реплики игроков: «барабанные палочки, Семен Семеныч, восемь — доктора просим». Оставались два крайних к забору дома, оба хранили молчание и были лишены света. Ислам стоял между ними, как былинный герой на распутье, пока не заметил, что окна одного из них излучают неровный голубоватый свет. Он перелез через забор и подобрался вплотную, нашел щель между шторами и разглядел работающий телевизор и мужчину перед ним. Транслировали футбольный матч. Ислам выбрался на улицу, сегодня весь день только и разговоров было об этом матче, играли «Нефтчи» (Баку) и «Динамо» (Тбилиси). Поскольку отец Ланы уже уехал, это был не ее дом. Ислам подошел к калитке последнего оставшегося дома, просунув руку, повернул щеколду и, сделав несколько шагов, поднялся на крыльцо. Если Шерлок Холмс не заливал про метод дедукции, значит, это был ее дом. Учащенное сердцебиение. А вдруг это не ее дом, глубокий вдох, выдох, вдох, выдох…

Виталик, этот ловелас, рассказывал, как на зимних каникулах он перепутал дом Марины, солдатки, которая, видимо под влиянием материнского инстинкта, согласилась пустить его ночью к себе. На его робкий стук в окно отдернулись занавески, и какая-то дебелая баба в ночной рубашке, вывалив пудовые груди на подоконник, до смерти напугав Виталика, злобно рявкнула: «Я те, козел, щас покажу Марину!» Видимо, женщину звали иначе, и это больше всего оскорбило ее. Волнение, переполнявшее Ислама, исчезло, он впал в другую крайность, стал давиться смехом, стоя в темноте на чужом крыльце. «Ладно, была не была», — сказал он себе и постучал… Нет, позвонил, нажал кнопку звонка, выдав шальную трель испуганного соловья, и затаился, через минуту повторил и услышал слабый девичий голос за дверью:

— Кто там?

— Это я, Ислам, открой, пожалуйста. Долгая пауза, и наконец:

— Что случилось? — голос был растерянный.

— Ты не пришла, я стал беспокоиться.

— А сколько времени?

— Девять часов, — соврал Ислам, — еще не поздно. Дверь приоткрылась и показалось заспанное лицо Ланы, она откинула с лица прядь спутанных волос.

— Мы договорились встретиться, — напомнил Ислам.

— Извини, — сказала девушка, — я так устала что-то сегодня, прилегла и заснула.

— Вот тебе раз, — сказал Ислам, — это обидно, а как же радость первого свидания, неужели вправду не волнует кровь?

— У нас уже было сегодня свидание, — резонно ответила Лана, — это второе.

— Ты выйдешь? — спросил Ислам.

Девушка прислонилась к дверному косяку и жалобно сказала:

— Мне так хочется спать, мне не хочется выходить из дома. Может, завтра вечером?

— Я завтра вечером буду занят, — угрюмо сказал Ислам.

Наступило молчание. Лана вздохнула и закрыла глаза.

На миг Исламу все это показалось нереальным, перед ним стояла спящая девушка, и сам он, казалось, находился в чьем-то сне, где в ночной воздух ввинчивались рулады сверчков, доносились реплики игроков в лото, вмещалось звездное небо, не дававшее покоя Канту. Кажется, самое время — помедлив, он произнес: «Ты не пугайся: остров полон звуков — /И шелеста, и шепота, и пенья; / Они приятны, нет от них вреда. / Бывает, словно сотни инструментов / Звенят в моих ушах; а то бывает, / Что голоса я слышу, пробуждаясь, / И засыпаю вновь под это пенье. / И золотые облака мне снятся, / И льется дождь сокровищ на меня… / И плачу я о том, что я проснулся». Лана, продолжая спать, спросила:

— Шекспир?

— Можно я войду? — вместо ответа спросил Ислам.

— Нет, — быстро ответила девушка и открыла глаза, — как ты нашел мой дом?

— Вычислил.

— Тоже мне Лобачевский. Тебя кто-нибудь видел?

— Нет, я был осторожен.

— Очень хорошо, а теперь так же осторожно уходи.

— Ты же одна.

— И что с того?

— Почему ты не хочешь впустить?