Правила одиночества - Агаев Самид Сахибович - Страница 5

— Ни то ни другое, это что-то вроде Ленинграда. — Увидев недоумение, пояснил — город давно уже называется Санкт-Петербургом, но люди определенного поколения упорно продолжают его называть Ленинградом, потому что речь идет о памяти, о граде Китеже. Портрет Алиева на стене неразрывен с моим детством, юностью. Это для меня виртуальная реальность. Видите ли, после сорока начинаешь придавать значение таким мелочам. Я бы и портрет Брежнева повесил, но тогда меня неправильно поймут, сочтут коммунистом. А почему вы так реагируете на портрет Алиева?

— Наша газета находится в оппозиции к правящему режиму, — заявила Севинч, — как, кстати, вы относитесь к политическим процессам, происходящим в Азербайджане?

— No comment, — Караев выставил вперед ладонь, — никакой политики. Я бизнесмен. Но мне нравится ваша гражданская смелость.

Настороженно взметнулись ресницы — пытливый взгляд, выискивающий насмешку, но Караев был серьезен.

— Я не шучу, — добавил он.

— Надеюсь. Ответьте на такой вопрос: почему вы делаете свой бизнес в России, а не в Азербайджане?

— Я думаю, что вы сами знаете ответ.

— Возможно, — улыбнулась Севинч, — но это же интервью, я не могу задавать вопрос и сама же на него отвечать.

— Логично, — согласился Караев, — попробую сформулировать. Вы пейте чай, остыл уже.

— Да, спасибо.

Женщина взяла ложечку, стала помешивать в чашке.

— Вы не положили сахар, — заметил Караев.

— Да, действительно, — рассеянно сказала Севинч, она бросила в чай кусочек сахара, продолжая помешивать.

— Итак?

— Потому что в России есть спрос, причем не во всей России, а в северной ее части. Как сказал поэт: «В северной части мира я отыскал приют, где птицы, слетев со скал, отражаются в рыбах и, падая вниз, клюют с криком поверхность рябых зеркал…»

Поймав ее недоуменный взгляд, Караев остановился:

— Извините, что-то меня не туда понесло. Я занимаюсь овощами, как вы понимаете, в Азербайджане всего этого в избытке. Экономические законы таковы, что спрос — непременное условие реализации товара.

Севинч сдержанно улыбнулась.

— Я обратила внимание, — сказала она, — на прилавках фрукты в основном импортные, а ведь Азербайджан когда-то называли не иначе как «всесоюзный огород». Почему бы вам не доставлять все это из Азербайджана? Ведь в советские времена все так и было.

Совершенно верно, но это было в советские времена, а сейчас фрукты из Азербайджана мне обойдутся дороже, чем из Испании, или, скажем, Марокко. Слишком велики накладные расходы. Надо понимать, что я имею в виду не только таможню и транспорт, но бесчисленные и безудержные поборы, которыми так славится наша республика. Время от времени у меня появляется такое желание — тогда я всеми силами стараюсь от него избавиться. Знаете шутку биржевых маклеров? Если у вас появилось желание играть на бирже, то первое, что вы должны сделать — постараться от него избавиться. В Азербайджане любой чиновник, начиная с участкового милиционера, может прикрыть твой бизнес.

— А разве здесь вы не даете взятки?

— Даю, конечно, но это несоизмеримые цифры, кроме того здесь есть некий честный психологический аспект: в России ты платишь для того, чтобы получить что-то взамен, какие-то уступки, льготы, для облегчения бизнеса. В принципе, можно и не платить — никто с тобой ничего не сделает. Потратишь больше времени, нервов. В Азербайджане не платить нельзя, и платишь только за то, чтобы тебе позволили работать — приходит чиновник и говорит: «Дай мне мою долю». В нашем городишке простаивала чайная фабрика, ее купили турки: вложили деньги, привезли новое оборудование, через два года все бросили и уехали. В числе прочего мэр города требовал от них не платить рабочим высокую зарплату, потому что зарплата всех остальных горожан, в том числе и его собственная, официальная, выглядела просто пособием для нищих.

— Ну что же, понятно. — Она что-то пометила в лежащем перед ней блокноте и задала новый вопрос: — В России на сегодняшний день проживает два миллиона азербайджанцев, вы участвуете в жизни диаспоры?

— Если только самим фактом моего существования здесь, — ответил Караев.

— Я имею в виду активное участие в общественной жизни.

— Нет и, честно говоря, я вообще против всяких общин, коллективных мероприятий еще с пионерских лет. Меня даже это слово ужасно раздражает. В общности по национальному признаку присутствует некий элемент атавизма, стадность какая-то. Цивилизация — это когда люди объединяются по единству культурных ценностей. Но в данном случае я считаю, что до тех пор, пока общность по национальному признаку существует как нечто бесформенное — это нормально, но с того момента, когда это приобретает признаки организации с лидером, публичными заявлениями — она приносит только вред. Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли: я за то, чтобы помогать землякам, найти работу, жилье, и я делаю это, но я против того, чтобы устраивать политическое шоу.

— Но община защищает права азербайджанцев в России, — возразила Севинч, — разве это плохо?

— Знаете, мне не нужны права азербайджанца, я вообще не понимаю, что это такое, у меня есть права человека, и этого достаточно. Меня ведь как раз и оскорбляет то, что меня выделяют из толпы по этническому признаку, а они этот признак как раз и усугубляют. Если на рынке убили азербайджанца, то его убили вовсе не потому, что он азербайджанец, а из-за того, что не поделили территории, из-за бизнеса, а все эти непрошеные защитники поднимают шум, раздувают дело, придают ему политическую окраску. Журналисты подхватывают и привлекают внимание обывателя, глядишь — получается как в анекдоте: то ли он украл, то ли и у него украли, но репутация испорчена.

Я понимаю афганцев, покинувших свою страну вместе с советскими войсками, — они не могут вернуться на родину, это угрожает их жизни. Я признаю это право за кубинцами, живущими в Штатах, — Фидель не пускает их обратно. Но всех остальных я не понимаю. Если ты выбираешь для жизни чужую страну, то ты выбираешь язык и культуру этой страны. В России надо интегрироваться, а не обособляться в ней. В Америке, кроме негров, никто не кричит о своих правах этноса, там о национальности вспоминают в последнюю очередь, да и негры больше напирают на то, что их насильно привезли в эту страну из Африки, то есть — обратная ситуация. В царской России не было ни одного национального образования, и это делалось для того, чтобы не сеять национальную рознь. Возвращаясь к вопросу об общине, я хочу сказать вот что: единственное, без чего я не могу обойтись в чужой стране, — это религия, но она всегда со мной. Нужны обряды? В России есть мечети. А если же мне понадобится дым отечества, то я сяду в самолет и получу его в полной мере из первоисточника.

— Я была в Сибири, там азербайджанская диаспора собирается открыть школу на азербайджанском языке, — сказала Севинч.

— Похвально, хотя это все равно что русскому поехать в Англию и учиться на русском языке. Не имеет никакого значения, на каком языке ты получаешь знания. Для того чтобы дети имели представление о собственной культуре, достаточно воскресной школы в арендованном помещении. И ничего не требовать от принимающей стороны — поверьте, это раздражает людей и не приносит нам пользы. Горбачев окончательно утратил расположение народа после того, как издал закон о защите чести и достоинства президента.

Ну что же, ваша позиция мне ясна, большое спасибо за интервью, — Севинч выключила диктофон и убрала его в сумку, — должна признать, что ваше мнение отличается от мнения всех опрошенных мною людей, но, возможно, вы и правы. Еще раз спасибо, я пойду. Она поднялась.

— К сожалению, не могу вас проводить.

— Спасибо, не нужно. До свидания.

— До свидания. Счастливого пути.

Вид на жительство

Опорный пункт милиции находился в обшарпанном подъезде жилого дома. На стенах висели листовки — цитаты из инструкций МВД и ксерокопированные портреты, в основном «фотороботы» разыскиваемых преступников. Караев дождался своей очереди и вошел. Прием вели одновременно два участковых, сидевших друг против друга: капитан, примерно одних лет с Караевым, и совсем еще молодой рыжеватый лейтенант. Оба говорили по телефону, не обращая внимания на посетителя. Из двух раций, лежавших на столах, доносились голоса и радиопомехи.