Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Правила одиночества - Агаев Самид Сахибович - Страница 43


43
Изменить размер шрифта:

— У нас последних нет, мы все первые.

Ислам, разместив в голове информацию, содержащуюся в ответе, криво улыбаясь, взглянул на Гара и произнес:

— Никто нас не любит.

— Ничего, — ответил Гара, — сейчас полюбят.

Сделав шаг вперед, он поймал пролетающий шарик и, ухмыляясь, положил в карман. Игроки стали растерянно переглядываться, затем девушка, стоявшая у стола с ракеткой в руке, с ненавистью в голосе громко сказала:

— Отдай шарик, ты, черножопый!

Ислам даже вздрогнул от такого оскорбления, взглянул и дотронулся до руки Гара, желая предостеречь его от неконтролируемой вспышки гнева. Но у того только глаза сузились, и он произнес с жутким акцентом.

— Зачем, дарагая, всем говоришь, только ты знал, наш с тобой тайна бил, теперь все девушка хочат посмотрить.

Роста Гара был невысокого, пониже Ислама, да и крепостью телосложения не отличался. Это обстоятельство придало игрокам толику смелости, и они стали как-то подтягиваться ближе, а один из них в приступе геройства сказал:

— Отдай шарик и вали отсюда.

— Сам папрасил, — невозмутимо произнес Гара, он вынул руку из кармана и с силой влепил шарик смельчаку в лоб. Шарик спружинил и улетел прямо на теннисный стол, затем рикошетом слабо ударился в грудь девушки.

— Хорошая подача, — констатировал Ислам.

Парень покраснел, сжал кулаки и двинулся на обидчика, но, подойдя, ударить не решился, а только с яростью произнес:

— Ты что наглеешь, ты!

Ислам втиснулся между ними, не давая Гара возможности ударить, и легонько оттолкнул парня назад. В этот момент прозвучала следующая фраза:

— Эй, зачем пристаешь к ребятам?

Оглянулись. К ним приближались двое, голос принадлежал русскому парню, лицо его было знакомо Исламу по школе, но фамилию, сколько не пытался, не мог вспомнить. Второй был азербайджанец, известный в городе наркоман по имени Эйтибар.

Гара сказал:

— А к кому мне приставать, к тебе? — и отпустил азербайджанское ругательство, которое автор не может здесь привести по причине стыда. Заступник нервно дернул щекой и бросил взгляд на попутчика, но Эйтибар, видимо, был под кайфом и только безмятежно улыбался.

Ислам наконец вспомнил его фамилию, это был Корнев, парень из параллельного класса. Он был местным, в отличие от теннисистов, детей военнослужащих, и прекрасно говорил на азербайджанском языке. Русских, живущих в Ленкорани, условно можно было разделить на три категории. Первая — это военнослужащие и их семьи. Люди временные, живущие в военных городках, не знающие и не желающие знать ни языка, ни обычаев, и более того, презирающие местное население. Вторая — молокане, сектанты, бежавшие сюда от религиозных преследований еще при царском режиме, люди очень замкнутые в своей среде, но прекрасно уживающиеся с местным населением. И третьи — люди, оказавшиеся здесь случайно, волею судьбы, жившие разрозненно среди азербайджанцев. Они, как правило, хорошо знали и язык, и обычаи. Корнев как раз принадлежал к третьей категории. Отступить он уже не мог, теперь все смотрели на него. Корнев сказал:

— Ты че, блатной? Иди блатуй в своей деревне.

— Да нет, — ответил Гара, — я городской парень.

В этот момент Абдул вдруг подошел к Корневу, вынул сигарету изо рта и вдавил ему в лоб. Корнев взвыл и в ужасе отшатнулся. Эйтибар продолжал улыбаться, видимо, там все было хорошо, в его мирах, где царили мир и спокойствие. Такого предательства от него Корнев не ожидал. Ведь сегодняшнюю дозу он употреблял за его счет. Собственно, Корнев и не стал бы призывать к порядку этих придурков, не рассчитывая на помощь со стороны Эйтибара, имевшего ко всему (в обычном состоянии) довольно устрашающий вид: пышные усы, сросшиеся над переносицей брови, весьма грозный взгляд. Но сейчас весь его облик говорил о миролюбии.

— Ладно, — прошипел Корнев, — в другой раз поговорим, в другом месте, — и повторил свои слова на азербайджанском, видимо, для особо непонятливых. Драку затевать он не стал, хотя вид ребят, за которых он вступился, говорил о том, что они только ждут отмашки. Но Корнев решил проявить осторожность и не рисковать. Эти трое вели себя слишком дерзко, надо было выяснить, кто за ними стоит. Ленкорань город маленький, никуда не денутся.

— Потом поговорим, — повторил Корнев, приложив ладонь ко лбу.

В армию Исламу предстояло идти в ноябре, он не собирался сидеть без дела, подобно многим сверстникам, и, несмотря на уговоры матери отдохнуть перед службой, пошел работать на завод (что толку болтаться без денег?). На небольшой механический заводик, основным профилем которого был ремонт сельскохозяйственной техники, Ислама взяли по специальности — сварщиком — и определили в помощники к сутулому пятидесятилетнему талышу по имени Бахадин. Бахадин отличался математическим складом ума, был известен тем, что мог расчертить металлический лист так искусно, что на отходы оставалась полоска, толщиной в несколько миллиметров. А также тем, что в сорок пять лет поступил в институт, блестяще сдал экзамены, но затем устыдился своего возраста и учиться не стал, хотя сам он говорил, что преследовал только одну цель — самоутвердиться.

Жил Бахадин в горном селении, тратил на дорогу два с половиной часа в один конец, уходил затемно, возвращался ночью. По его словам, дети, видя его спросонок в выходные дни, пугались и плакали. В настоящий момент он держал в руках пульт управления тельфером, ручным краном, ожидая, когда Ислам закончит сварку стыков запорного устройства шлюза, чтобы подцепить его крюком и перевернуть на другую сторону. Ислам закончил варить, выбил из держателя раскалившийся докрасна электрод, снял с головы маску, по лицу стекали струйки пота.

— Шабаш, — сказал он.

— И что такое «шабаш»? — спросил Бахадин.

— Шабаш, это значит конец работы.

— А что, уже обед? — удивился Бахадин, оглядываясь кругом.

— Разве ты не видишь, народ уже ушел, только мы с тобой, как стахановцы здесь вкалываем. Это все ты: давай доделаем, давай доделаем…

В цеху действительно было пусто и тихо. Ислам расстегнул пуговицы брезентовой куртки, снял и бросил ее на стопку металлических заготовок, рукавом рубашки отер пот со лба.

— Пошли, — сердито сказал он, — сейчас уже очередь набежала, весь обед простоим в ней.

Двинулся вон из цеха, шурша негнущимися, брезентовыми штанами.

— Ничего страшного, — невозмутимо заметил Бахадин, — успеем.

Он снял рукавицы, подойдя к металлическому шкафу, выключил рубильник и последовал за напарником. Перед выходом из ворот, где стояла бочка с водой, умылись и вышли из цеха под палящее солнце. На заводе своей столовой не было, поэтому рабочие ходили на соседние предприятия: на овощную базу либо завод ЖБИ. Снаружи, в тени, стояли мастер Испендияр, начальник цеха Агабала и главный инженер Фируз, в это время их часто можно было здесь встретить. Специально стояли — для тех, кто уходил на обед раньше времени. На Бахадина и Ислама они воззрились с удивлением, поскольку те уходили позже времени. Ислам дернул за локоть напарника, который, замедлив шаг, также принялся смотреть на начальство, и сказал:

— Давай быстрее, стахановец, еще в гляделки будешь с ними играть.

Бахадин издал смешок.

— Мне всегда доставляет удовольствие смотреть, как начальство силится понять, почему рабочий перерабатывает по собственной инициативе, как они лихорадочно выискивают причину; какая такая творится халтура, с которой им не принесли положенную долю? Давай поспорим на рубль, что сейчас Испендияр побежит исследовать наше рабочее место.

— Делать мне больше нечего, — сказал Ислам (у него в кармане был всего один рубль, который мать дала на обед).

Сделав несколько шагов, оба, как по команде, оглянулись. Испендияра, маленького, кривоногого мастера, на месте не было.

— Жаль, что ты не поспорил, — вздохнул Бахадин, — на тебя это не похоже. И что самое интересное, они сами же развешивают на стенах завода плакаты с призывом «сегодня трудиться лучше, чем вчера, а завтра — лучше, чем сегодня».