Схватка - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 29

– Помоги нам…

Аланский вождь Дауг неотрывно смотрел на развевающийся над строем русов стяг с ликом Богородицы, а губы его безмолвно шептали, все время повторяя:

– Прости нас… Прости нас! Прости…

Словно спасаясь от жгущего душу взгляда Небесной Царицы, он невольно посмотрел на ставку темника – и алана всего аж перекосило от омерзениия. Столь резким и разительным был контраст между стягом невольных врагов-единоверцев с ликом Божьей Матери – и бунчуками язычников с их конскими хвостами.

Дауг никогда не был сторонником союза с монголами – он был их врагом. Его отец пал в сече с погаными семнадцать зим назад, прикрывая собой последнего музтазхира Алании Хаса. А воины Дауга еще летом яростно дрались на подступах к Магасу – его род сохранил верность наследникам музтазхира. Дауг думал, что не выживет, что мужчин его рода всех перебьют, прижав к горам – там аланы встали на пути татар живым щитом, прикрыв отступление беженцев в столицу… Но когда воинов вождя осталась уже жалкая горстка, всего полторы сотни, монголы предложили Даугу и последним мужам его рода жизнь в обмен на верную службу. Предложили через перешедших под их руку предателей…

И после всех сражений и испытаний, выпавших на его долю, смертельно уставший вождь вдруг почувствовал, что внутри его что-то сломалось. Что подточенная последними испытаниями воля уже не столь сильна – как и его готовность погибнуть за правое дело… Что они, еще совсем недавно имевшие крепость камня, отступают перед страстной жаждой жизни! А последняя жарким пожаром вспыхнула в его душе, когда появилась вдруг возможность спастись…

И Дауг стал предателем, пытаясь оправдать свое решение стремлением спасти уцелевших воинов… Он стал одним из сотен, тысяч предателей, переметнувшихся под руку монголов после поражения – и составивших большую часть татарских тумен в походе к последнему морю.

Однако душа вождя бродила, сильно бродила. Еще тогда, в горах родной Алании он решил, что при штурме столицы развернет свое оружие против завоевателей. Тем более, что в городе могли укрыться и его семья, и семьи его воинов – коли родичи успели добраться до Магаса с прочими беженцами… Однако осаду горной крепости поганые быстро свернули, спешно перебросив тумены на север… Долгий, изматывающий путь и жизнь среди татар и вчерашних противников из враждующих с его тейпом родов примирили Дауга с его положением. Ради русов умирать он не собирался… Однако предательское истребление дружинников, следующих с татарами, разбудило только-только притухшую ненависть к завоевателям – столь мерзкий поступок был достоин самого сурового наказания! И оставаясь среди татар, продолжая служить им, вождь все сильнее ненавидел их, все сильнее презирал самого себя… А картины последующего разграбления и истребления мирного населения русов, столь схожие с картиной разорения Алании, лишь сильнее обострили бурлящие в душе вождя чувства…

И вот сегодня он смотрел на горстку витязей, бросивших вызов многотысячной тьме татар. Смотрел и невольно вспоминал свой последний подвиг… Воины его рода так же крепко стояли – и умирали, не стронувшись с места…

Но что-то в душе Дауга подсказывало ему: русы не сложат оружие до самого конца. Этим нартам хватит воли и решимости выстоять и погибнуть – но не сдаться! Алан восхищался их мужеством и в сердце жестоко корил себя за собственную слабость и бесчестие…

И вот теперь, невольно встретившись глазами с ликом Богородицы, столь же ласково и одновременно с тем строго смотрящей на него с икон родных, ныне разрушенных храмов Алании, Дауг понял, как ему вернуть честь. Как искупить совершенный им грех малодушия и предательства…

– Чего стоишь на месте, трус?! Разве ты не слышал приказ темника, разве твои сородичи уже не устремились в битву?!

Посыльный-половец, также предавший свой народ, перейдя на службу к татарам и разумеющий аланский язык, подлетел к очередному вождю ясов, чьи нукеры отчего-то замедлились и не спешили к броду. Несущий слово самого темника, он был нагл и нахрапист, считая, что джагун покоренных не посмеет и слова вымолвить в ответ!

Он ошибался.

Ведь Даугу как раз и не хватало последнего толчка к действию… Свирепо усмехнувшись и впервые за много седьмиц испытав острую радость, он посмотрел прямо в глаза кипчака. И надменный взгляд того сменился на растерянный, а после – откровенно испуганный. Но уже поняв, что произойдет, туаджи Шибана так ничего и не смог сделать с копьем алана, устремившимся к его животу!

…Сразившему татарина на глазах своих верных воинов, Даугу уже не пришлось никому ничего объяснять. Он наглядно продемонстрировал уцелевшим мужам своего рода сделанный им выбор. Теперь же ему осталось лишь позвать их за собой… Выехав вперед, вождь с каким-то юношеским озорством поднял коня на дыбы, пьянея от позабытого ликования, охватившего его душу – после чего зычно воскликнул:

– Воины! Господь отмерил нам чуть больше жизни, чем нашим братьям, павшим в горах родной Алании! Но теперь я вижу – Он сохранил нас ради этого мгновения! Так исполним же Его волю – и поможем единоверцам с истреблением поганых татар!!!

– Да-а-а-а!!!

Мало кто увидел гибель туаджи от руки Дауга. Мало кто понял, что разогнавшие скакунов ясы скачут к переправе не для того, чтобы вступить в бой с русами… А когда сотники монгольских лучников почуяли неладное в накатывающей на них лаве алан, все сильнее разгоняющих крепких жеребцов, было уже поздно! Ибо над бродом и татарским берегом огоушительно прогремел древний боевой клич сарматов:

– МАРГА-А-А!!!

И полторы сотни аланов врубились в ряды спешенных хабуту, неистово рубя поганых, тараня монгольских лучников жеребцами и топча их копытами, пробивая копьями насквозь…

– МАРГА-А-А!!!

Клич воинов Дауга подхватили уже вступившие на брод аланы – те, кто бродил душой и вступил в тьму после борьбы с монголами.

Те, кто решил последовать примеру славного вождя.

Глава 14

С расширенными от изумления глазами я наблюдаю за тем, как на переправе началась жестокая рубка между покоренными, не успевшими даже добраться до нашего строя! А на вражеском берегу на монгольских лучников и вовсе налетели сотни полторы всадников, успешно истребляющих врага в настоящий момент! Особую изюминку в эту фантасмагорию добавил волчий вой – как кажется, десятка два уже спешенных горцев взвыли одновременно, после чего ринулись с переправы назад, атакуя татарских стрелков.

С секундным запозданием пришло узнавание: ведь это касожские воины, чей волчий вой я уже слышал в одном из своих снов!

И вновь я поднял глаза на образ Богородицы «Знамение», вытканный на стяге суздальцев. А ведь это особый, чудотворный образ, явивший свое чудо практически семьдесят лет назад… Тогда Новгород осаждала владимирская рать Андрея Боголюбского – и отчаявшиеся горожане истово молили Господа и Божью Матерь о спасении, о защите. На третью же ночь осады архиепископ Иоанн услышал глас, призвавший его вынести икону на городскую стену… Пронеся образ крестным ходом по стенам, архиепископ сделал все в точности, как и повелел ему ночной глас. После чего, уже во время штурма в икону попала стрела – и тотчас отряды владимирцев смешались, между ними началась схватка! Которой и воспользовались воодушевленные явленным чудом новгородцы, пойдя на успешную вылазку…

Всего лишь предание. Так сказали бы в мое время. Предание… Но ведь много веков спустя случилось иное подобное чудо, зафиксированное во всех хрониках, касающихся осады Троице-Сергиевой лавры! Тогда двенадцатитысячное войско гетмана Сапеги пошло на третий штурм монастыря, обороняемого лишь горсткой уцелевших защитников… Если не ошибаюсь, всего парой сотен израненных стрельцов, казаков и детей боярских, уцелевших из двухтысячного гарнизона! Да незначительного числа ополченцев из вчерашних крестьян и иноков… Решительный штурм наверняка бы принес успех осаждающим, лавру могло спасти лишь чудо! И оно случилось – даже не дойдя до стен, ляхи и немецкие наемники гетмана сцепились с русскими ворами-тушинцами, что переросло в ожесточенный бой между ними прямо под стенами монастыря!