Светорада Золотая - Вилар Симона - Страница 95

– Какое дело привело вас, божьи люди? – спросил Асмунд, чуть откинувшись на луку седла.

– Хотим вот с княгиней поговорить, – ответил один из волхвов и вышел вперед, важно опершись на свой посох с позолоченным набалдашником.

– Я спросил, какое дело вас привело? – не меняя интонации, повторил вопрос Асмунд. – Что у вас за дела к княгине, когда я сейчас за главного в Смоленске остался?

– Ты, княжич? А как же хворь твоя?

Асмунд переглянулся с сестрой, и они рассмеялись.

– Вы же с богами разговариваете, а того не ведаете, что хворь моя уже отступила. Стал бы я на верховые выезды отправляться, если бы еще недуг меня одолевал? Поэтому, если есть у вас какое дело неразрешенное, спрашивайте.

Асмунду было известно, что волхвы хотят на купальский праздник принести большую жертву богам, причем, как поговаривают, едва ли не на него самого пальцем указывают. Знать такое было неприятно, однако сейчас, в окружении дружины, восседая на коне, он чувствовал себя уверенно. И Асмунд даже хмыкнул, слушая, как они стали что-то бубнить о засухе и о гневе богов.

– Да знаю-знаю, – махнул рукой Асмунд. – Все уши о том прожужжали. Но ведь еще сроки не подошли, ведь так? Еще люди не окуривали дымом скотину на Сдерихвостку, не пели заклинания на Триглавов день, и витязи еще не гремели булатом перед священным огнем громовержца на Перунов праздник.[109] Так отчего вы раньше времени всполошились? И вот вам мое слово: идите восвояси, а когда придет время отмечать наступление лета в купальскую ночь, я сам прослежу, чтобы была вам положенная жертва. Не обижу.

Волхвы переглянулись и стали отходить. Важно так удалялись, хотя и не солоно хлебавши. Ну не доказывать же непримиримому Асмунду, что им лучше все с Гордоксевой решать? Правда, они уже не посмели бы настаивать на том, чтобы княжеский ребенок был принесен в жертву. Да и какой он ребенок! Сразу видать – если что не по нему будет, враз пошлет кметей разгонять служителей нагайками. Варяжья кровь! Где ему противостоять. Поэтому лучше и впрямь пока уйти подобру-поздорову. А там, ближе к купальскому празднику, волхвы припомнят Асмунду его обещание. Перед всем народом давал, теперь не отвертится.

Об этом же подумала и Светорада, когда негромко спросила брата: как же он выполнит данное волхвам обещание?

– Еще не время о том думать, – спокойно ответил Асмунд. – А ты, Светорада, запомни на будущее: если у тебя нет в данный момент надлежащего ответа, отложи дело на какой-то срок. Со временем обдумаешь и сообразишь что-нибудь.

– Нельзя лгать волхвам, они вещие, – строго заметила Светорада.

– А ты княгиня! Ты над всеми стоишь! И помнить о том должна прежде всего.

Светорада поглядела на брата с уважением и любовью: вот он какой у нее! И смекалки ему не занимать, и силы духа! А как держался перед волхвами – настоящий князь! Хотя заметно, что ему неможется.

– Ты сам-то как? – тихо спросила.

Асмунд после отхода волхвов почти лег на холку коня. В лице ни кровинки, губа закушена.

– Спина болит, – проговорил он негромко. – И ноги немеют. Эй, Стема, довезешь меня вон до того колодца в низине, а потом назад. Волхвы там уже свернут, не заметят, что мы вернулись.

Стема поглядывал на искаженное болью лицо княжича с волнением. Тот почти висел на луке, но старался держаться. Только у колодца произнес: мол, сил больше нет. И тут же Стемка быстро вспрыгнул на круп его буланой, обхватил поникшего княжича и поскакал легкой рысью назад к воротам детинца. Во дворе подхватил Асмунда на руки и, оставив Светораду объяснять все увидевшей их в окно Гордоксеве, быстро внес по лестнице в горницу. Находился он там дольше, чем должен был – так показалось Светораде. А вышел, посмотрел на нее пристально, внимательно.

– Что ж, выходит, ты и вправду за меня просила Асмунда? По твоей просьбе он Игоря услал?

Светорада стояла, поглаживая длинную белую гриву своей лошадки.

– Говорила же тебе: глуп ты, Стема, как необожженный горшок. Ну а теперь садись в седло. Пусть волхвы со своего холма увидят наш отъезд да убедятся, что из терема люди действительно на охоту поехали. Можешь даже на буланую братца сесть, чтобы тебя за него приняли.

Стема покосился на длинногривую буланую. Она стояла тихо, понурив голову. Самую смирную подобрал для хворого княжича, украсили ее богато, в алую сбрую с бляшками и колокольцами, но ездить на охоту на такой… Когда они уже въехали в лес, Стеме то и дело приходилось ее погонять, чтобы буланая шла быстрой рысью.

– Ну и увалень ты, Стема! – издевалась над ним Светорада. – Говорю же – горшок. И как только ты в степных дозорах мог с витязями тягаться, когда и буланая твоя еле-еле идет. Да над тобой, небось, даже хазарские кони ржали.

– Не задирай его, княжна! – вступился за Стемку Кудияр, которому тоже захотелось съездить на охоту. – Видела бы ты моего сына на его Пегаше. Любо-дорого поглядеть.

– Ой, держите меня! Стемка-соколик и на Пегаше! Еще бы на корову пегую взгромоздился.

Парень предпочел не отвечать. К тому же загонщики подняли для них целое стадо пятнистых ланей, и приходилось мчаться им наперерез через подлесок, кусты и рытвины. Стеме понадобилось все его мастерство наездника, чтобы управлять буланой да еще и следить за тем, чтобы низко нависающие ветви не задевали, не выбили ненароком из седла. Зато когда стадо ланей выскочило к ним из самой чащи, когда охотники стали метать стрелы, тут уж Стеме не было равных. И хотя отъевшиеся на молодой траве олени были скорыми и увертливыми, стрелы Стемы били без промаха. Светорада только ахала, правда, один раз помешала Стеме выстрелить, когда заметила, что он целится в олененка, мечущегося вокруг убитой матери.

– Он же дитя еще! Как ты можешь!

– Это прежде всего олень. А мясо у него самое нежное и сочное.

– Тебе бы только поесть, – спрыгивая с седла и направляясь к олененку, бросила через плечо княжна.

Стема почувствовал себя пристыженным. Олененок был совсем маленький, сколько у него мяса! Наверное, они с маткой совсем недавно прибились к стаду. А Светка… Ну, просто дитя малое, всякую живность жалеет. Стема и остальные кмети только пересмеивались, наблюдая за тем, как княжна гоняется по поляне за перепуганным олененком, который дичился и убегал от нее, не решаясь, однако, уйти далеко от матери.