Светорада Золотая - Вилар Симона - Страница 12

Между тем Светорада со спутниками подъехали к тянувшемуся вдоль дороги большому селению. Там, невдалеке от длинной вереницы изб с дерновыми кровлями, где высилось резное изваяние Даждьбога – подателя плодородия и обильного урожая, собралась толпа поселян. Увидев приближающихся всадников, все повернулись. Кто-то воскликнул:

– Да это ведь княжна Смоленская Светорада! Пожелай нам удачи и богатства в этот солнцеворот,[27] красавица!

В окрестных землях кривичей давно сложилось поверье, что встреча с прекрасной княжной, носящей столь звучное имя, сулит удачу. Встретить ее считалось хорошим предзнаменованием, ибо все верили, что лучезарная дочь князя облагодетельствована богами и щедро несет свой дар людям. Светорада не заставила себя дважды просить, улыбнулась приветливо, помахала рукой, звеня браслетами, справилась о весеннем севе. Один поселянин указал ей в сторону, где на крутом холме стоял под березой длиннобородый волхв в белой одежде и, подняв руки, что-то бормотал, глядя на трепещущую на легком ветерке березовую листву.

– Волхва вызвали, – пояснила спутникам Светорада. – Недешево это обойдется селению. Вон сколько подношений приготовили.

Собравшиеся поселяне были не с пустыми руками: пришли с корзинами, где лежали бережно переложенные соломой яйца или белые куски сыра, одни держали домотканое полотно, другие прижимали к себе кур или уток, а какая-то пара принесла крохотного, видимо из недавнего окота, ягненка.

– Это все дары служителю, – сказала княжна. – Люди не всегда к ведунам обращаются, ценя их посвященное служению богам время. Однако, если вызвали ведуна, нельзя отпустить его с пустыми руками. Но главное, чтобы предрек доброе.

– А отчего это ваш жрец так пялится на березу? – заинтересовался грек Ипатий.

– Ясно отчего. Весна в этом году припозднилась, а теперь наступает так быстро, что люди волнуются – успеют ли с севом? Вот и кликнули волхва, чтобы тот определил по примете: если сможет он смотреть на солнце сквозь крону березы не щурясь, то продолжать сев бесполезно. Если же листва не больше дирхема агрянского[28] и солнце легко пробивается сквозь нее, то день-два еще можно сеять.

Царевич Овадия негромко хмыкнул.

– А разве селяне сами не смогут определить такое, без богослужителя?

– Так ведь покон же, древний обычай… – начала было княжна, но закусила губу, стараясь не засмеяться. А как увидела веселые искорки в глазах молодого хазарина, не удержалась, захохотала звонко, а за ней и Овадия, и даже выдержанный грек зашелся негромким мелким смехом. Только угрюмый Гуннар смолчал. Он вырос в смоленском краю и не понимал, как можно высмеивать старые обычаи.

Неподалеку от селения на ниве трудились поселяне. Княжна Светорада, заслонясь рукой от солнца, с удовольствием смотрела на них. Ей было любо видеть, как важно шествуют впряженные в ярмо волы, как отпадают от лемеха ломти рыхлой жирной земли. В полосу садятся грачи, тычутся носом и тут же взлетают, когда сеятели подходят ближе. Мужики в легких зипунах машут рукой из стороны в сторону, засевая полосу. Шаг, второй – и золотой дождь летит из горсти. Зерна падают в свежую землю, а сеятель бормочет про себя заклинание, положенное для благого произрастания семян.

– Ну что, едем? – спросил нетерпеливо Овадия, для которого не было ничего интересного в работе этих людей.

В селении шла своя жизнь. Мужики разогревали пахучую смолу, смолили рассохшиеся за долгую зиму лодки, плотничали, стучали молотками; старик, сидя на завалинке полуземлянки, плел веревку; в стороне молодая селянка проветривала одежду, достав ее из ларей и развешивая на припеке.

На грядках подле избенок бабы засевали огороды. Проследив за их движениями, Ипатий спросил:

– Отчего женщины на грядках все время плюются?

Девушка так и зашлась от смеха.

– Да не плюются они! Вот наберет хозяйка в рот заранее замоченных семян капусты или брюквы и фыркнет что есть силы. Семена ровно разлетаются по грядке.

– Откуда вы все это знаете, княжна? – удивился Ипатий. – Вы ведь в тереме выросли, в тепле да безмятежности. Откуда же эти познания в грязном деле смердов?

Глаза Светорады неожиданно стали серьезными.

– Это моя земля. Я все здесь люблю, все мне интересно.

– Но ведь вы однажды уедете? – пытливо спросил грек. – Удел дочерей улетать из родного крова, обживать новый дом.

И, словно облачко грусти легло на личико Светорады, она отвела рукой вьющуюся на ветру прядь волос.

– Это останется со мной навсегда. Как счастье, которое никогда не забудешь.

Но в следующий миг она уже опять улыбнулась:

– Поехали!

И – с места в галоп. Ветер, солнце, звонкий девичий смех, летящие по ветру волосы…

Но вскоре открытые места сменились густым ельником. Высокие мохнато-зеленые красавицы ели хранили в своей чаще полумрак, и весна здесь напоминала о себе лишь звонким перещелкиванием птиц в ветвях, да голубеющими у дороги свежими звездочками подснежников.

На развилке дорог стоял деревянный идол Белеса, покровителя путешествующих. Подле этого изваяния всадники заметили склонившуюся странную фигуру, услышали монотонное бормотание. При их приближении молящаяся фигура встрепенулась. Овадия даже за охранительный амулет схватился от неожиданности. Перед ними стояла странная женщина с всклокоченными седыми волосами и изуродованными губами, обнажавшими в жутком оскале длинные желтые зубы. Когда женщина поднялась, от нее повеяло чем-то звериным, так что даже лошади испуганно шарахнулись, и всадникам пришлось натянуть поводья.

Одна княжна не проявила беспокойства.

– Доброго дня тебе, кликуша! Опять жалуешься Велесу на свои обиды?

Но старуха не отозвалась на милую улыбку Светорады. Наоборот, чело ее пошло морщинами, лицо исказилось.

– Что, еще не настигла тебя твоя Недоля,[29] княжна? Но вода в реке течет быстро, весна и лето волокут за собой осень… А эти трое? Они как камни на тропе твоей судьбы. Но ты наступишь на каждого из них и пойдешь дальше. Я знаю, я вижу… Да и сокол уже слетел с помоста, а стрелок лук натягивает.