Волчьи тропы - Фролов Андрей - Страница 22

Дом встретил шумом, неторопливым говором и тихим бренчанием гитары, струны которой лениво пощипывал в своей клети Сигурд. Конунг и ярлы — на своих местах, а вот доброй половины остальных воинов ещё не было видно. На полу, у самого края правого стола, стояли два огромных кованых котла, от которых так и валил ароматный дым. Северяне ещё не сидели за столами — валялись на спальных лавках, что-то шили, точили, болтали или двигали по клетчатым доскам резные фигурки. Миха обратил внимание, что сигарет в доме не курят — только трубочки. Сделав несколько шагов вперёд, кузнец замер в ожидании.

«Ну, может быть, тишина наступит, — подумал он, — как в старых вестернах, когда в салун входили краснокожий или негр, или кто головой кивнёт, заметив коротышку». Но иллюзии лопнули, подобно мыльному пузырю. Михаил стоял посреди дома, словно был сделан из чистейшего, прозрачного хрусталя. Ни на секунду не утих говор, конунг не оторвался от оживлённой беседы с Рёриком, а гитара продолжала так же тихонечко плакать. «Хорошо, что Харальд предупредил, — подумал кузнец, — а то бы уселся сейчас на свободное место, а проснулся уже без головы…»

Постепенно собираясь к назначенному часу, в дом подходили и остальные северяне. Прошёл Харальд, миновав кузнеца, как незнакомого, следом Орм и Хельги, чуть позже Герд. Входили, приветливо кивая и здороваясь, махали руками друзьям и пробирались на свои места, обходя кузнеца, будто не живое существо стояло, а… нагажено, что ли…

Подземник терпеливо ожидал, стиснув зубы и не сводя глаз с конунга, но Торбранд уже несколько раз осматривался, скользя ясным взглядом прямо сквозь Михаила, и, как ни в чем не бывало, возвращался к беседе. Даже двое прислужников трэлей — неприметных сереньких фигур — и то не повернулись к нему из своего угла.

Через четверть часа в доме за столами сидели все, кого Миха видел тут вчера. Расселись, погомонили и по незаметному знаку конунга начали раскладывать по тарелкам еду, передавая пустые миски по кругу. Пошумели, ругаясь, где чья ложка, и через минуту этими же ложками застучали, аппетитно причмокивая и шумно нахваливая варево своих тёток. Михаил, в чьём животе неожиданно проснулся голод, вспомнил, как давно в последний раз он вообще ел. Постоял, глотая слюну, но с места сдвинуться не посмел. Только ещё сильнее стиснул зубы и сосредоточился, стараясь не прислушиваться, как бряцают тарелки.

Через несколько минут пытка поутихла — северяне взялись за расставленные посреди столов многочисленные пузатые бочонки, а многие отодвинули прочь пустые миски. Кое-кто, конечно, вроде Бьёрна или Атли, потребовал добавки, но в основном пожирательная лихорадка кончилась. Более не в силах терпеть запах еды, стоящей на полу прямо в трех шагах от него, Миха поднял полные страдания глаза на Торбранда. И наткнулся на взгляд — прямой, внимательный, испытывающий.

Конунг поднял правую руку, выпрямляясь в кресле, и откинул с плеча неизменный красный с белым меховым подбоем плащ. В доме наступила тишина.

— Слушайте, ближники, — сказал он негромко, но акустика помещения отчётливо доносила его слова до каждого из присутствующих, — все знаете, ни от кого не утаено, что появился в нашем борге дверг, принявший нашу кровь. — Словно ритуальный, прокатился среди сидящих общий вздох. — Не нам судить, случайно было то или преднамеренно, но это произошло и дверг ещё жив. — Новый вздох, в котором Михаил к собственному страху уловил нотки удивления. — Я взял этого дверга во фьорд, готов посадить на весло и взять в младшие хирдманы, как только он докажет, что достоин быть раумом и носить в своей крови наследие Хальвбьёрна Полутролля. С этой минуты я принимаю его и в этот дом… Дверг, твоё место за столом будет там, — Торбранд протянул руку в сторону двери, — на краю лавки, как и положено отроку. В случае боя ты отвечаешь за дверь, пока старшие воины не возьмутся за оружие. Думай как первый, но говори и ешь последним. — Конунг замолчал, и Миха понял, что эта пауза тоже является обязательной частью происходящего.

— Но дверг молод и не знает наших законов. — Это был Рёрик, приподнявшийся со своего места. — Он может наделать ошибок, навлечь беду или опозорить кровь, которую носит… — Новый вздох по лавкам. Миха почувствовал, как у него холодеет спина. — Ему нужен старший, который поможет и объяснит. Который, когда придёт миг, опоясает его мечом.

— Верно, — кивнул Торбранд. — Дверг, с этой минуты ты будешь сидеть на одном руме с Ормом Змеёнышем, чью кровь ты и принял. Будь его тенью, стань его спиной. Ваша кровь смешалась, как делают у нас, когда хотят стать побратимами. Он будет тебе старшим братом, отцом и учителем. Отныне твоя жизнь в его руках… Орм?

Со своего места медленно поднялся Орм. Посмотрел на всех, неторопливо обернулся к двергу.

— Моим отцом был Вестейн, что когда-то усыновил меня силой собственной крови, его отцом был Гуннар Молчаливый, а меня зовут Орм, и среди ближников я прозван Змеёнышем за ловкость и лютую злобу в бою. Я из Раумсдаля, служу Торбранду-конунгу и хожу кормчим на одном из его драккаров. Я принимаю этого чело… — Орм поджал губы, растянувшиеся в невольной улыбке, подобные же улыбки появились на лицах других северян. — Этого дверга в свои ученики и сделаю все, чтобы он носил в себе не только нашу кровь, но и наш дух. — Он склонил голову, словно припоминая. — Я даю двергу имя — Ивальд. И если спросят, кто был его отец, разрешаю называть моё…

— Пусть будет так, — сказал конунг, поднимая кубок, — ты сказал, Орм! Скъёль!

— Скъёль! — дружно ответил хирд, поднимая кубки и рога.

— Проходи к моему столу, Ивальд, — пригласил Торбранд. — Рагнар, поднеси кузнецу его первый рог. Этот викинг покажет тебе, дверг, где твоё место и что нужно делать.

С лавки ловко поднялся один из хирдманов — невысокий темноволосый и улыбчивый, чьё лицо сразу же понравилось Ивальду. Без лишней суеты извлёк он из-под стола тёмную стеклянную бутыль, наполнил чем-то прозрачным витой рог, подошёл и с улыбкой протянул кузнецу:

— Пей.

И сказать, что первый шаг удался кузнецу легко, означало бы определённо соврать. Словно приросшую, с неимоверным трудом оторвал подземник от пола ногу, выдвигая её вперёд, и протянул навстречу Рагнару затёкшую, как от многочасовой работы в кузне, широкую ладонь, принимая напиток. Замер, понимая, что все сейчас смотрят только на него, и выпрямился.

— Не скажу, что всю жизнь свою ждал такого, правда это, и скрывать её не стану; но ещё одна правда в том, северяне, что теперь — не жалею! А если бы говорить умел, — просипел подземник охрипшим горлом, — то наверняка сказал бы о переполняющих меня сейчас чувствах, — он слегка прокашлялся, оценивая реакцию раумов, — но я отрок и говорить не могу вообще… — На лицах северян появились довольные улыбки. — Вот как подрасту малость, так все вам и выскажу!

Многие засмеялись, а Ивальд смело опрокинул рог в глотку. И потекло, понеслось, круша последний рубеж, вставший на пути могучего потока, стирая прошлое, как простые файлы. Некой точкой, заключительным штрихом был для подземника этот рог, вливший в него не только шум морского прибоя, но и новую жизнь, прокатившийся по пересохшему горлу, словно раствор по клинку, напрочь сметая предательскую ржавчину.

Конунг улыбнулся, а Рагнар предусмотрительно протянул Ивальду наколотый на нож большой солёный гриб.

Кузнец закусил, чувствуя, как раскатывается по пустому желудку крепкий напиток, а в голову уже бьёт, и улыбнулся северянам в ответ. Рагнар, забравший у него рог, повёл к столу. Остальные, изредка поглядывая на новенького, словно только сейчас впервые увидели его, вернулись к ужину и разговорам.

Викинг пролез обратно за стол, жестом приглашая Ивальда присаживаться рядом таким образом, чтобы на левой от конунга лавке тот оказался крайним к двери. Засуетились трэли, и на столе мгновенно появились новая миска, ложка, а Рагнар протянул свой нож:

— Ешь.

Кузнец, не заставляя себя долго уговаривать, передвинулся обратно к краю лавки, плавающим в котле ковшом сам зачерпнул похлёбку, вернулся на место и начал есть, стараясь делать это не шибко жадно и громко. Справа протянули серый хлеб и лук, в свободную деревянную кружку Рагнар, так и не произнёсший пока ни слова, щедро плеснул пива. Ивальд ел все медленнее, стараясь лишний раз не поднимать голову и понимая, что горячему вареву ну никак не настигнуть обрушившуюся в живот водку. В голове загудело, а перед глазами неожиданно поплыл стол.