Безнадежный пациент - Андерсон Джек - Страница 4

– Рады вас видеть, мисс Мейсон! И Артур! Как настроение?

Карвел, давний управляющий «Чантри», расплывается в улыбке, вытягиваясь в струнку за резной деревянной стойкой.

– Идемте, я провожу вас за столик.

Мы проходим через старинный зал, в котором витает запах древней библиотеки. Судя по виду, помещение выстроено из трех основных материалов. Стены отделаны в викторианском стиле – белой штукатуркой. Опорные балки, половицы и большая часть мебели выполнены из одинакового лакированного дерева. И финальный штрих – отличительный цвет «Чантри»: темно-зеленая кожа, которой обтянуто в ресторане все, начиная от сидений и заканчивая перегородками.

С тех пор, как я был здесь в прошлый раз, ничего не поменялось. Для публики, которая может себе позволить походы сюда регулярно, это, без сомнения, важно. Перемены навевают на обеспеченных людей тревогу; постоянство «Чантри» ласкает их души, намекая, что некоторые империи вечны.

– Все просто в восторге, что ты вернулся, – неожиданно замечает мама.

Последние полчаса наш разговор крутится вокруг работы: мы обсуждаем деловые вопросы – не то чтобы совсем неприятно, но и веселья этому пафосному ланчу не прибавляет.

– Ну вряд ли все, – возражаю я. – Кое-кто наверняка рассчитывал, что в производственном отделе появится вакансия.

– Ерунда! Конечно, все очень рады тебя видеть, – отчитывает меня мама.

В наступившей тишине мы продолжаем трапезу. Матушка всегда умела устраивать эффектные паузы. Перед тем, как она начинала говорить, часто повисало молчание. Мерный рокот разговора должен был утихнуть, прежде чем в комнате раздавался ее голос.

Несколько мгновений я жду очередного распоряжения. Проходит почти минута, и лишь тогда меня осеняет: кажется, я неверно истолковал ее молчание.

Мама прячет глаза и, сосредоточенно рассматривая обжаренную на сковороде корнуэльскую тюрбо[6], так робко нажимает на нож, словно боится его сломать. Когда она без аппетита жует кусочек рыбы, я наконец-то понимаю, в чем дело. Мама хочет поговорить о тебе, о прошедших двух месяцах. Тема, которую она старательно обходит, переживая за хрупкую душевную организацию сына. Отчасти я угадал: мама боится, как бы что-нибудь не сломалось, стоит ей слишком надавить, и речь не о столовых приборах.

– Знаешь, я просто рад вернуться к работе, – подбрасываю тему я.

Мама тихо кивает, не глядя на меня, и возвращается к еде.

– А как дела у доктора Данн? У нее… все хорошо?

– Да, дела у нее идут просто прекрасно.

– Еще бы, пока она делает то, за что мы ей платим, – язвит мама. – Ты в курсе, что Марта Фрай-Мартин отвела к ней дочь, и бедная девочка до сих пор самая ужасная клептоманка во всей…

– Мам, – твердо прерываю я, не давая ей разразиться долгой обличительной речью в адрес доктора Данн. В последнее время мама стала этим грешить особенно часто. – А по какому поводу мы здесь? Могу поспорить, все эти тюрбо и ризотто с фазаном не просто так.

Выражение маминого лица меняется, словно море, на котором внезапно стихает шторм. Она грустнеет, смирившись перед неизбежным разговором, который больше нельзя обходить молчанием.

– Хочу кое-что тебе показать. Это важно, – объявляет мама слегка звенящим от волнения голосом. – Только не отказывайся сразу, сначала обдумай все хорошенько… Ради меня… Договорились?

Мама смотрит мне в глаза. В складках между ее бровей читается озабоченность, во взгляде льдисто-синих глаз проглядывают боль и надежда. Выражение лица, которое я заметил, очнувшись в больнице два месяца назад. Честно говоря, это было самое первое, что я увидел.

– Ладно.

Она медлит, оценивая искренность моего ответа перед тем, как изложить суть дела. Затем достает из кожаной сумки, стоящей возле ее стула, большую темно-синюю папку формата А4. И без единого слова протягивает ее мне. Мамина рука замирает над нашими полупустыми тарелками. Несмотря на скудное содержимое, папка выглядит неимоверно тяжелой. Над столом чувствуется нарастающее напряжение и страх, как будто сейчас достигнет кульминации некий процесс, о котором я даже не догадываюсь.

Я откладываю вилку с ножом и забираю папку. И все же она довольно увесиста: плотный, шелковистый на ощупь матовый пластик высокого качества. При более внимательном рассмотрении выясняется, что темно-синий цвет папки – на самом деле увеличенная фотография высокого разрешения. Снимок океана, катящего ласковые волны, занимает всю переднюю и заднюю часть обложки. Мне неоткуда знать наверняка, но отчего-то водное пространство кажется определенно британским. Несмотря на очевидную красоту, волнам не хватает насыщенной синевы Средиземного моря. Чувствуется, что из глубин этих вод исходит холод.

В центре передней обложки, перебивая монотонность морского пейзажа, виднеется остров почти идеально круглой формы. Одинокий клочок суши, покрытый зеленой растительностью. Он едва возвышается над водой, а в диаметре не более километра. На южной оконечности острова выдается в океан большой деревянный лодочный ангар. Оттуда, поднимаясь от берега чуть вверх, тянется узкая тропка. Она проходит мимо пышных зеленых газонов, мимо ухоженного круглого сада и упирается в главное здание.

Запечатленный с верхнего ракурса, в центре изумрудной зелени виден большой трехэтажный корпус из бетонных блоков. Идеальный куб из грубого серого цемента. По внешнему виду угадать назначение мрачной постройки невозможно. Ответ кроется в финальной детали обложки: несколько слов, выведенных четким современным шрифтом.

Глава 3

Я перевожу взгляд на маму: она внимательно изучает выражение моего лица.

– Что это? – спокойно спрашиваю я, снимая защитную наклейку, которая запечатывала папку.

– Мне это передал Сан-Мин Хан. Будучи в Аскоте, он узнал о твоей… в смысле, о Джулии и связался с одной из моих сотрудниц. – Неловко улыбаясь, мама с волнением подбирает нужные слова. – Эта Коделл, она психиатр…

– У меня уже есть психиатр.

Мама с трудом подавляет желание раскритиковать доктора Данн.

– Видишь ли… уверяю тебя, доктор Коделл… она уникальный специалист. В буквальном смысле уникальный! – потрясенно восклицает мама. – Самая молодая выпускница знаменитого Каролинского мединститута в Стокгольме. В двадцать пять уже читала лекции в Оксфорде. Стала самым востребованным психиатром в Лос-Анджелесе и лауреатом премии Американской психологической ассоциации! Обычно этой награды удостаивают маститых специалистов за выдающийся вклад в развитие психологии. А Коделл только тридцать шесть!

– Хочешь ее удочерить?

– Не говори ерунды. – Мама смотрит на меня в упор. – Вообще-то, Артур, в мире психиатрии ее считают чуть ли не мессией. По сравнению с тем, что делают остальные, Коделл творит чудеса, и несколько лет назад она открыла независимую практику в Великобритании.

Я раскрываю папку: внутри набор рекламных материалов. Фотографии интерьеров загадочного здания и один снимок из сада: трава, море и теплое солнце, встающее над далекой Большой землей.

– Так, значит, ее клиника на острове?

– Это частный оздоровительный центр, – поправляет мама. – Но да, он на острове неподалеку от Уэльса… специально для полной релаксации.

Мама слегка пригубливает вино, но я чувствую, как она впивается глазами в мое лицо, и эта настырность начинает раздражать. В ответ я еще больше погружаюсь в материалы папки. Четырехстраничная брошюра демонстрирует многообразие роскошных зон отдыха: плавательный бассейн в помещении из белого мрамора, гимнастический зал, соляная сауна, игровая комната со столами для игры в бильярд и настольный теннис, а также мишенями для метания дротиков.

– И, как я понимаю, доктор Коделл специализируется на… работе с горем?