Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Вадбольский (СИ) - Никитин Юрий Александрович - Страница 4


4
Изменить размер шрифта:

— В сознании, — сообщил Иван. — Я сказал, у нас гость, он изволит… принять.

Пелагея Осиповна с усилием и опираясь обеими руками на широкие подлокотники кресла, поднялась на ноги, я слышал как хрустнули и заскрипели её суставы.

— Уже идем, — ответила она и повернулась ко мне. — У нас так редко бывают гости… А Василий Игнатьевич всегда был радушным хозяином.

Я поспешно подал ей руку и, поддерживая под локоть, медленно повел к двери, которую Иван почтительно распахнул перед нами.

Из комнаты пахнуло валерьянкой, мы переступили порог. Мне показалось, что у стола в кресле полулежит, покрытый по грудь теплым одеялом, скелет с высохшей кожей и ввалившимися глазами. Ещё одно кресло свободно, в нём свернутый вчетверо шотландский плед, толстый и мохнатый.

Подойдя ближе, я с дрогнувшим сердцем понял, что человек ещё жив, хотя дни его сочтены. Иван взял плед, а когда Пелагея Осиповна с моей помощью опустилась на сиденье, заботливо укрыл и её до пояса.

По хозяину видно, что в своё время был видным мужчиной, рослым и широкоплечим, с аристократически удлиненным лицом, нижняя челюсть квадратная и с ямочкой на подбородке, руки поверх одеяла длинные, высохшие, острые кости едва не прорывают сухую пергаментную кожу.

Я остановился в трех шагах, поклонился, чувствуя, как в горле разрастается неприятный ком.

— Приветствую, ваша милость.

Он не пошевелился, лишь губы чуть дрогнули, я услышал свистящий шепот:

— И тебе хорошего дня, милый юноша… Как попал в наши края?

— Путешествую, ваша милость, — ответил я. — Хочу увидеть мир.

Он смотрел внимательно, только глаза и кажутся живыми, а так в целом о таких говорят, что краше в гроб кладут. Не нужно быть опытным врачом, что видеть: свеча жизни хозяина поместья вот-вот погаснет.

— Увидеть мир, — повторил он задумчиво едва слышным шепотом, — большинство так и умирают от старости, не увидев ничего дальше своей деревни… или поместья.

— И мы такими были, Вася, — тихо проговорила Пелагея Осиповна, глаза её увлажнились, а голос дрогнул.

— Но мы хоть в молодости успели, — ответил он едва слышным голосом. — И с нами люди были.

— Да, — ответила она, — этому мальчику придется… трудно.

Мне показалось, что вместо «трудно» хотела сказать что-то другое, но лишь вздохнула, а Василий Игнатьевич прикрыл глаза.

Я поклонился и отступил, а Пелагея Осиповна сказала мягко:

— Отдохни с дороги, а я тут посижу.

Судя по тому, как угнездилась возле умирающего супруга, это её постоянное место с той поры, как он слег. И вряд ли переживет его дольше, чем на пару недель.

Я с тяжёлым сердцем вышел в прихожую, Иван закрыл за мной дверь. Последний раз такое испытывал ещё до первого этапа аугментации, а после нанитов вообще сыт, весел и нос в табаке, но такое нормально, когда вокруг все такие, а сейчас на душе гадко и тяжко.

Мне хреново, воззвал я мысленно к мозговому импланту, как помочь этим людям, чтоб стало лучше мне?

Ответ прозвучал мгновенно, и был он прост, как пять копеек, Алиса просто сообщила, что в этом времени нет ни гельдеринта, ни аделькаста.

— Нормально и привычно, — добавила она поучающе, — что старики дряхлые и беспомощные, влачат жалкое существование, а потом умирают. Это же вы, люди! А вот мы лучше.

— А что-то подобное аделькастру, — спросил я мысленно, — пусть самый грубый аналог? Не может быть, чтобы нельзя помочь!

— Нельзя, — ответила она равнодушно. — Это называется нормальным ходом эволюции.

Бред, сказал я зло, к чему тогда у тебя мощь шести зеттафлопс и все знания, сброшенные из Сети? Там же всё-всё от каменного века до вчерашнего дня!

Дверь комнаты барона отворилась, медленно шаркая подошвами, вышел Иван. Сейчас он показался ещё старше. Лицо, испещрённое глубокими морщинами, выглядит безжизненным, а глаза от старости запали так глубоко, что я видел только щели между верхними и нижними веками.

— Вам что-то надо? — спросил он надтреснутым голосом, но я ощутил в нём подозрительность и желание избавиться от чужака.

— Да так, — ответил я с неловкостью, — вижу, твой барин и барыня… очень хорошие люди. Не знаю как, но очень хотелось бы помочь!.. Даже не знаю как, но хочу!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он покосился на меня, в глазах проступила странное выражение помеси недоверия с надеждой.

— Лекарь сказал, от старости нет лекарств. А вы больно нежный, барин. Мир суров, люди не все добрые, нужда ожесточает. Вам бы дома сидеть! И даже ставни закрыть.

Я покачал головой, поинтересовался:

— А в имении домашний лекарь есть?

Он проговорил, едва двигая бледными губами:

— Уже нет.

— А как насчёт инвентаря, остался? — уточнил я.

Он ответил слабым голосом:

— Можете взять. Всё равно растащат.

— Спасибо, — ответил я. — Покажи.

С великой неохотой, но отказать не может, провел в дальнюю комнату на другом конце дома. Сильно пахнет лекарствами, на стенах пучки трав. Подключив долговременную память, я с трепещущим сердцем ощутил, что здесь для обезболивающей настойки есть почти всё, осталось достать пару трав, можно эхинацею, фенхель или боярышник, что и сами по себе хороши, однако компьютерный анализ ещё десять лет назад указал медикам, как сделать из них вытяжку и в каких пропорциях соединить, чтобы получился укрепляющий и обезболивающий настой.

С веранды второго этажа я осмотрел окрестности, дополненное зрение позволяет рассматривать растения в пределах пяти километров, а память зеттафлопника подсказывает все их свойства.

Найти и сорвать нужные отняло не больше часа, а потом я, заняв горницу бывшего лекаря, толок, кипятил, процеживал, смешивал, давал отстаиваться, за этим прошла вся ночь, а утром я тихохонько вошёл в комнату барона.

Он уже не спал, но едва приоткрылась дверь, с усилием согнал с лица гримасу боли, сказал чуточку хриплым голосом:

— Вы уже завтракали?

— Спасибо, — ответил я с неловкостью, — но это попозже. Простите, что вмешиваюсь, я приготовил из трав, что хранились у вашего лекаря, отвар. Он даст некоторое облегчение.

Он пытливо посмотрел на меня, перевел взгляд на кувшин в моих руках.

— Вы лекарь?

— В какой-то мере, — ответил я уклончиво. — К счастью, обезболивающий отвар сделать просто. Прошу вас…

Я налил в глиняную чашку с толстыми краями и безобразной ручкой, протянул ему.

Некоторое время он вроде бы колебался, но что теряет, через мгновение из-под одеяла с трудом выдвинулась сухая морщинистая рука, похожая на руку скелета, слабо обтянутая сморщенной кожей.

Я терпеливо ждал, пока он наконец обхватит дрожащими пальцами чашку и медленно понесет ко рту.

— На вкус гадость, — сказал я виновато, — но некогда было очищать и всё такое. Зато облегчит боль… если я ничего не напутал.

Он молча сделал глоток, скривился, перевел дыхание, но заставил себя опорожнить чашку.

— Спасибо, — сказал я, — что поверили.

Он не ответил, я торопливо вынул чашку из ослабевших пальцев, он закрыл глаза и некоторое время лежал тихо, я не слышал даже дыхания.

Когда я решил, что барон заснул, и начал подниматься, он медленно приоткрыл глаза.

— А знаете, — проговорил он прерывающимся голосом, — боль уходит…

— Подождите, — сказал я, воспрянув духом, — будет ещё лучше. Это не сразу.

— Спасибо, — проговорил он с чувством. — Спасибо.

Я поежился, сказал виновато:

— Простите, но это не лечение. Я просто немножко уменьшил боль.

Он некоторое время лежал с закрытыми глазами, наконец проговорил чуть более ясным голосом:

— У меня даже сознание прояснилось… Вы удивительный лекарь…

— Я не лекарь, — сказал я виновато. — Простите, ничего не могу больше. Симптомы — всего лишь проявление болезни, но она не отступила.

Он проговорил слабо:

— И то хорошо. Спасибо.

— Но я попытаюсь ещё, — пообещал я, — очень попытаюсь!

Он затих и, похоже, заснул. Я тихо-тихо попятился, нащупал за спиной дверь и выскользнул наружу.