Барракуда - Лунина Татьяна - Страница 68

Все это внезапно осознала «детка», наблюдая, как ловко притворяются Надежда Павловна и Дубльфим. И не ужаснулась своему цинизму. Нельзя ужасаться правде, когда мир держится на лжи. У окна весело спорили о чем-то юбиляр с женой и их друг. Андрей Иванович, оживленно жестикулируя, чертил в воздухе замысловатые фигуры, с его раскрасневшегося лица не сходила восторженная улыбка. Надежда Павловна увлеченно внимала мужу, трогательно опираясь на услужливо подставленный дружеский локоток. Осинский ласково улыбался обоим и постоянно покачивал головой: вверх-вниз, слева-направо.

Кристине надоел этот спектакль, где актеры играли за ширмой. Сводило скулы от скуки среди всеобщего веселья, от необходимости сиять улыбкой, кивать, отвечать, выслушивать, стоять, прохаживаться, принимать комплименты — не принадлежать себе. Она отвыкла от людей. Не тех, заполошенных, кто носился вокруг с текстами, микрофонными петличками, камерами, тихо матерился, орал во всю ивановскую, одобрительно задирал большой палец, сплетничал — среди них она была, как рыба в воде. Нет, тридцатитрехлетняя Окалина перестала понимать нормальную жизнь нормальных людей — их отдых, язык, манеру общаться. Ее все больше привлекали аномалии в природе, жизни и человеке, чужие скачки в героизм или подлость — неважно, лишь бы било по глазам непохожестью на подобное себе. В этой большой квартире интересными казались только двое, но они так старательно малевались серой краской, так усердно пытались замазать истинные яркие цвета, что пропадала всякая охота наблюдать эту мазню. Кристина привыкла к своей раковине, где створками служили глазки телекамеры да собственной двери, и не собиралась оставлять ее ради фальшивой игры в маляров. Гостья поднялась с беременного трухой канапе и направилась к выходу.

— Не уходи, — подскочила Зорина, — надо поговорить.

— Надюша, уже поздно. Я устала. У вас замечательно, но мне завтра подниматься в шесть часов.

— Не юли, пожалуйста, а признайся честно: скучно, хочу домой.

— Скучно, хочу домой, — подтвердила с улыбкой она.

— Так-то лучше, — усмехнулась Надежда Павловна. — Пойдем, повеселю, — и потянула за руку к двери.

В чуланчике было уютно, недаром хозяйка выдавала его за светелку. На стене, оклеенной обоями в веселый василек, тускло светилось овальное зеркало в старинной оправе, его гладкую поверхность, точно лицо старого склеротика, портили темноватые пятна и прожилки. Справа от двери громоздился сундук, Кристина видела такие школьницей в старых фильмах про пиратов, окованные медью бока сияли ярче зеркала, похоже, хозяйка уделяла им много внимания и не жалела зубного порошка. Слева высилась узкая этажерка, по ее верхней полке гордо вышагивала пятерка мраморных слонов, ниже шеренгами выстроились фолианты, изданные при царе Горохе. Рядом с мечтой букиниста притулилось все то же канапе, только другого цвета, бывшего когда-то лазоревым. На этот выцветший атлас и пригласила присесть Надежда Павловна, плотно прикрыв узкую дверь. Сама хозяйка пристроилась минутой позже, прежде вернув слоновьему стаду последыша, валявшегося под ногами на полу. Этот маленький каменный беглец и сдвинутый коврик живо напомнили разговор, подслушанный гостьей. Кристина снова ощутила знакомый зуд.

— Слушай, очень хорошо, что ты не дала мне уйти и затащила сюда! Есть идея запустить о вашем фонде передачу. Эфир получим без проблем, — сочиняла на ходу телевизионщица. — Вы же тянете огромный воз, нужный и важный для всех — помогаете детям. Опекаете каждого, не делите на черных и белых, вывозите сирот, пристраиваете в лучшие детские дома, даже в семьи, фактически даете шанс выиграть у судьбы. Да еще при нашем всеобщем бардаке и воровстве у вас не пропадает ни копейки! Это заслуживает не просто интервью, а…

— Подожди, — остановила Зорина, — не тарахти, пожалуйста. Скажи, детка, только честно: когда тебя осенила эта идея?

— Неделю назад, — не моргнула глазом та.

— А почему до сих пор молчала?

— Послушай, — не выдержала Кристина, — тебе не кажется, что ты весь вечер упорно пытаешься вывести меня на чистую воду? Не нужно, я предпочитаю землю. И не стоит искать в темной комнате черную кошку, Надя. Лучше включить свет и убедиться, что ее там нет. Тебя никто не собирается дурачить или что-то скрывать. У меня нет тайн, какие, вообще, могут быть секреты между друзьями? Вернее, у каждого из нас, конечно, есть в душе уголок, куда других не допускают, даже самых близких, — спохватилась она, поняв, что переборщила чуток, — но водить за нос друзей — подловато, ты согласна? — и мысленно поаплодировала архитекторше, гладкое лицо которой оставалось безмятежным, только глаза сузились совсем незаметно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Пой, ласточка, пой, — насмешливо протянула Зорина. — Ты забыла, милая, сколько мне лет. Я неплохо изучила людей, а тебя — лучше других, — «ласточка» молча поднялась с допотопного диванчика и шагнула к двери, — потому что люблю, — закончила фразу Надежда Павловна. — Сядь, пожалуйста, — Кристина колебалась недолго. Она, действительно, всерьез привязалась к этой строгой красивой женщине со светлыми волосами и темными глазами. Гостья снова примяла задом обветшалый атлас. — Сиди и слушай, умей выслушать того, кому ты не безразлична, — Надежда Павловна выдержала небольшую паузу и спросила, глядя в упор. — Тебя ведь интересуют мои отношения с Ефимом, не так ли? Только, Бога ради, не ври! Я видела, как ты не сводила с нас глаз и старательно изображала при этом безразличие, — разыгрывать перед Зориной наивность оказалась глупо, а говорить правду не было нужды. — Умница! Я надеялась, что ты не станешь унижать нас враньем, — Зорина одобрительно улыбнулась и огорошила. — Когда-то я была без памяти влюблена в этого прохвоста.

— Господи, ты такая красавица, — не поверила своим ушам Кристина, — что ты в нем нашла? — и тут же прикусила язык. — Извини, я, кажется, ляпнула чушь.

— Нет, — усмехнулась Надежда Павловна, закинула ногу на ногу, обхватила руками колено и замолчала, не сводя глаз с сундука, словно ожидала от сияющей меди подсказку, а не дождавшись, призналась, — не ты одна удивляешься, я ломаю над этим голову всю свою жизнь.

— Ты его любишь до со сих пор, — осенило вдруг «детку». В чуланчике стало совсем тихо, только из-за двери доносилась музыка.

— Это не любовь, — не сразу ответила Зорина, — тяжелый крест, который, видно, нести мне, пока не сдохну… И знаю, что подлец, а забыть не могу, старая дура, — презрительно фыркнула она и потянулась к пачке сигарет, небрежно брошенной на нижней полке этажерки, щелкнула зажигалкой, затянулась. — У нас ведь должен был родиться сын, — опять приковалась взглядом к сундуку, как будто не собственная воля, а гипнотическая сила древнего ящика заставляла ее говорить. Кристина не понимала причины такого внезапного оголения души, но старалась не упустить ни слова. — Он радовался, как ребенок, когда я сообщила об этом, строил наполеоновские планы… И через неделю женился. Андрей был на свадьбе шафером, а меня в эти минуты потрошил знакомый гинеколог, — Зорина с силой раздавила окурок, оторвалась, наконец, от деревянного гипнотизера. — Потом Андрюша увез меня в Сочи, поправить здоровье любимой жены… Так что, не верь никому, кто будет заливать о счастливых семьях, таких нет. Есть просто разная степень иллюзий, — хозяйка улыбнулась застывшей гостье. — Наверно, размышляешь, с чего меня вдруг понесло? Не знаю, может, просто пришла пора выговориться, и я выбрала в исповедники тебя. Не против?

— Если тебе так легче, нет.

— Не могу признаться, что облегчила душу, но каяться перед тобой забавно, даже весело как-то. Слушаешь хорошо, вероятно, сказывается профессия, — Зорина вытащила из пачки вторую сигарету, закурила, выпустила дым и небрежно спросила. — Если Ефим позовет за собой, пойдешь?

— С ума сошла?

— Возможно, — легко согласилась Надежда Павловна, — этот стервец совратит и святую. Умен, хитер, обаятелен, прекрасный любовник. Наверное, его мамаше улыбался Сатана, когда перерезали пуповину.