Барракуда - Лунина Татьяна - Страница 50

— Спасибо, Стасик, что не забываешь, — она увидела почтальона, — ой, пенсию принесли! — обрадовано всплеснула руками. — А вы, наверное, новенькая? Проходите, девушка, в кухню, я сейчас, вот только гостя провожу.

Гость равнодушным взглядом скользнул по онемевшей девице с сумкой на ремне, в его глазах ровным счетом ничего не отразилось. Почтальонша воспрянула духом.

— Не беспокойся, пожалуйста, теть Женя, я знаю, где выход, — он наклонился и нежно поцеловал морщинистую щеку.

— Спасибо, милый, что не забываешь. Я всегда очень рада твоему приходу.

— Не за что, — улыбнулся «милый» и направился к широким ступеням. — Желаю, чтобы пенсия не влезла в кошелек, — весело крикнул он, хлопнув дверью подъезда.

— Ну и шутник! — счастливо пробормотала хозяйка, щелкая задвижкой. — Присаживайтесь, милая. Вы, хоть и молодая, но, наверное, устали. Шутка ли — целый день на ногах! — Кристина благодарно улыбнулась и присела на обтянутую коричневым дерматином табуретку. — Чайку, кофейку?

— Нет, спасибо, я на работе.

— Понимаю, — кивнула белым облачком старушка, деловито надела очки и взяла ручку, — где расписаться?

— Вот здесь, — почтальонша ткнула пальцем в строчку, старательно отсчитала деньги, придвинула пенсионерке жалкую кучку, присыпанную мелочью. — Ваш племянник не угадал: похоже, в кошельке останется еще много свободного места.

— Кто, Стасик? — оживилась «тетушка», по ее лицу расплылась блаженная улыбка. — Он — не племянник, он — друг моего сына.

— А сын живет с вами?

— Мой сын погиб в Афганистане.

— Извините, — смутилась любопытная, — мне очень жаль.

— Мне тоже, — с достоинством ответила старая женщина. — Боюсь, жалость к нашим сыновьям не испытывают только те, кто посылал их на смерть в чужую страну. Сейчас бы их совесть кровью истекать должна, а она, как видно, ни о чем не тужит. Мне страшно за этих людей: на них слишком много материнских слез и проклятий. Может, все же выпьете со мной чайку?

— С удовольствием.

— Отлично, а то уж я подумала, что наш новый почтальон не доступен для общения, — улыбнулась хозяйка.

За чаем Евгения Захаровна поведала свою историю.

— Родом я из Воронежа. Тихий, милый, зеленый город. Недавно я там побывала, — она печально вздохнула, — все так изменилось, не узнать. А в Москву приехала пятнадцатилетней девочкой, накануне войны, в сороковом. Я ведь была круглой сиротой. Сырку подрезать?

— Нет, спасибо.

— Так вот, отца помню очень смутно, он умер, когда мне исполнилось пять лет. Маму потеряла в четырнадцать. Год мыкалась по родственникам, всякое приходилось испытать. Но восемь классов я закончила, а по тем временам это считалось хорошим образованием. Собрала тогда родня совет и решила отправить племянницу в столицу — судьбу устраивать да им не мешать. А меня, наверное, Бог вел. Первый муж тети Клавы в начале тридцатых переехал в Москву. Он всю жизнь был тайно влюблен в маму. Женился ей назло, а через пару лет все равно развелся и перебрался в столицу, от греха подальше, — Евгения Захаровна подлила почтальонше крепкий душистый чай, придвинула розетку с вишневым вареньем. — Кушайте, не стесняйтесь, сама варила, вишня в прошлом году уродилась на славу, двадцать банок закатала. Так вот, тетка моя на своего непутевого мужа зла не держала, расстались по-дружески. Тем более, что у нее уж на примете другой был. Написала она своему бывшему письмо: так, мол, и так, Ниночка умерла, помоги обустроиться дочке, ты же когда-то любил ее мать. Дядя Миша помог: пристроил на курсы машинописи, выбил койку в общежитии. Он ведь неплохой пост занимал, какой-то начальник в органах, я уж забыла, времени сколько прошло. Вам не надоела моя болтовня?

— Нет, — слушательница терпеливо ждала, когда рассказчица, наконец, доберется до гостя, выпущенного отсюда меньше получаса назад.

— Короче, войну я провела в Москве, а потом, в сорок пятом, пошла учиться. Закончила вечернюю десятилетку, институт. Я ведь врач, всю жизнь на «Скорой» проработала. Москву знаю, как свои пять пальцев, откуда только ни вызывали — всю изъездила. Там же встретила хорошего человека, замуж вышла. Дима — поздний ребенок и очень долгожданный, родила я его в тридцать пять. Представляете, до сих пор не могу говорить о сыне в прошедшем времени, — горько улыбнулась она.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— А этот человек, который сейчас ушел, служил с вашим сыном в Афганистане? — почтальонша подцепила чайной ложкой рубиновую вишню и с интересом на нее уставилась.

— Да вы кушайте, милая, — ласково подбодрила хозяйка, — поглядом сыт не будешь.

— Вкусно, — похвалила лакомка, проглотив ягодку.

— Простите, вас как зовут?

— Кристина.

Белое облачко одобрительно колыхнулось.

— Так вот, Кристина, мальчики появились на свет в одном роддоме, а с мамой Стасика мы лежали на соседних койках. И как-то очень сблизились, не смотря на разницу в возрасте, а потом и подружились. По возможности отмечали вместе дни рождения детей, и ребят старались привязать друг к другу. Одному ведь в этом мире трудно, вы согласны со мной?

— Да, — не моргнула глазом лгунья.

— Леночка с семьей сначала жила в Кузьминках, позже им дали хорошую квартиру в центре, но мы не переставали общаться. У взрослых дружба от перемены места не зависит. Когда Лена погибла, Стасик провел неделю у нас, потом бабушка увезла его в Сибирь, но мы с ними переписывались, не теряли отношений. Дима как-то туда съездил, Стасик на лето приезжал к отцу в Москву — друг друга не забывали. А когда Стас вернулся, мальчики сблизились еще больше, прямо не разлей вода. Мой Дима ведь тоже учился на художника, как и Стас. Только некому его было отмазать от армии, но тут уж, как говорится, каждому свое, — Евгения Захаровна отхлебнула давно остывший чай. — Когда прислали то, что осталось от сына, Стас не отходил от меня ни на шаг. А потом сказал, что, если я не против, он будет всегда маячить у меня перед глазами. Так и заявил, — улыбнулась сквозь слезы старушка, — буду маячить у вас перед глазами за двоих. А хотите, я покажу вам семейный альбом?

— В другой раз, если можно, — мягко отказалась почтальонша. — Мне, правда, уже нужно идти, я не всю пенсию разнесла.

— Да-да, милая, конечно, — опомнилась словоохотливая хозяйка, — извините, что вас заболтала. Одиночество развязывает язык перед хорошим человеком.

«Идиотка безмозглая! — ругал себя «хороший человек», входя в арку двора. — Какого черта врала Корецкому? И как теперь выпутаться из этой дурацкой ситуации? Наоборот, надо было всю правду выложить, а заодно проверить на вшивость, что для него важнее: я или мой статус. И сюрприз теперь, естественно, накроется медным тазом, кому охота делать что-то приятное врунье? Гордость — это, конечно, плюс, но гордыня — уже минус. Дьявол гордился, да с неба свалился, а я, похоже, вляпалась похуже». Дальнейшее произошло в секунды, она даже толком понять ничего не успела. Сзади вдруг послышался топот, пробегающий парень резко дернул сумку, другой, слева, чем-то пшикнул в лицо, впереди выскочила знакомая машина, завизжали тормоза и все погрузилось в черноту…

Очнулась на чем-то жестковатом, тошнило, разламывалась голова, страшно хотелось пить. Жертва налета открыла глаза, на нее таращился перепуганный Стас.

— Слава Богу, я уж думал, не оклемаешься, в больницу придется везти.

— Сумка где? — непутевая почтальонша старалась говорить независимо и строго, но вышло жалкое нечленораздельное кваканье, надо быть логопедом, чтобы понять такую речь.

— Здесь твое орудие труда, не волнуйся, отбили, — ухмыльнулся спаситель.

— Как?

— Молча. Пить хочешь?

— Ага.

Корецкий выудил из-под сиденья бутылку, подцепил обычным ключом пробку, осторожно приподнял ее голову левой рукой, правой поднес воду ко рту. Она жадно припала к горлышку, никогда еще простая минералка не казалась такой вкусной.

— Ну как, получше?

— Ага, — Кристина отряхнула капли с груди, — спасибо, я пойду, — и протянула руку к дверце. Голова закружилась.