Псалмы Ирода - Фриснер Эстер М. - Страница 84

— Бекка! Бекка! — сказал Виджи с присущей ему спокойной и нежной силой. — Твоему мужчине и моей девушке от нас не нужна никакая помощь, кроме вот этой. — Он отпустил Бекку и сунул ей в руки пару полированных брусков из красного дерева. Она смотрела на них разинув рот, как полоумная. Виджи показал ей старую скрипку, чтобы она могла рассмотреть ее получше. И кивнул в сторону хутора. Его собственный дом — форма, в которую вылилось особое отношение к нему хуторян из-за его провидческих способностей, — стоял на небольшом холмике, откуда открывался вид на поля и на фермерские постройки. Уважение, которое испытывали к нему родичи, было окрашено страхом и даже отвращением, так что определенный остракизм гнома со стороны хуторян можно было рассматривать и как оскорбление, и как дар.

— Эти, что живут вон там, — сказал Виджи, — предоставили меня своим собственным занятиям. Но это вовсе не значит, что они не примчатся сюда, если поднимется тревога. Твой мужчина дал девочке свои самые сильные лекарства, какие только мог составить и которые должны погрузить ее в сон… почти что последний. Но чувствовать она все равно будет… надеюсь, не так уж сильно. Не очень сильно, помоги ей Боже. — Он приложил скрипку к плечу и прижал ее своим бородатым подбородком. — Там привыкли к моей музыке по ночам — моей и моей девушки. Она не может ее слышать, но ощущает звук, когда эти бруски ударяются друг о друга, причем чем громче, тем лучше. Никто не говорит нам ни слова, даже если мы будим весь хутор своим кошачьим концертом. — Для начала он провел смычком по струнам и, судя по всему, остался удовлетворен полученным кошмарным звуком. — Мы дадим им то, что они привыкли слышать, дадим как можно громче, и тогда они не расслышат крика, который издаст твоя сестренка, если…

— И мы ее тоже не услышим, — воскликнула Бекка и наклонилась, чтоб поцеловать маленького человечка. — Не думаю, чтобы я выдержала это. Да благословит тебя Дева Мария, Виджи.

— Ей надо было заняться этим пораньше, — ответил он как-то странно. Но прежде чем Бекка успела его о чем-то спросить, он, по громко выкрикнутому счету «три», нырнул в волны музыки. Бекка принялась отбивать такт своими деревянными брусками, и скоро и холм, и долина были затоплены какой-то дикой безумной песней. В Благоговении в нескольких окнах вспыхнул свет. Один, два, три человека выскочили из своих спален, грозили кулаками, что-то кричали. Видимо, хуторские знали, что карлик не подвластен обычным законам, ибо они вскоре возвратились к своему прерванному сну.

Бекка и Виджи не останавливались ни на минуту до тех пор, пока из дому не вышла немая и не потянула Виджи за рукав. Вернувшись в дом, Бекка нашла Гилбера сидящим у камина. Он сидел, закрыв лицо руками. На столе и на полу стояли тазы с кровавой водой. В воздухе висел какой-то незнакомый запах и пахло горелым мясом. Гилбер снял свою кожаную куртку и рубашку. Они лежали аккуратно сложенными на столе, который все еще был покрыт простыней с яркими кровяными пятнами. Пятна крови покрывали руки Гилбера, кровь засохла на черных густых волосах, покрывавших его грудь, а когда он поднял голову, чтоб встретиться с ней взглядом, Бекка увидела, что все его лицо тоже забрызгано кровью.

— Бекка… — Его взгляд выражал страдание, но там не было смертного приговора.

— Где она? — спросила Бекка.

— В кладовке. Мы для нее соорудили там ящик. — Он указал глазами на полуоткрытую дверь. — Сейчас она спит. Виджи даже отдал ей свою собственную подушку. Бекка, мне так жаль… я…

— Она жива? Будет жить? — Слова словно откусывались — маленькие и твердые, как кусочки жилистого мяса.

— Жить она будет, — сказал он с грустью.

— Тогда о чем сожалеть? Ты спас жизнь моей сестры, Гилбер Ливи. — Она подошла к нему, опустилась на пол возле кресла, на котором он сидел, и положила свои ладони на его колени. Огонь был жарок и приятен после ночного холода. — Ты, должно быть, и впрямь сын священника, как ты говорил, раз овладел таким искусством врачевания, — сказала она и поцеловала его ладонь и костяшки пальцев.

Вместо ответа он снова спрятал лицо в ладонях.

— Как долго… — простонал он, качая головой, — как долго проживет она после того, как наши пути скрестятся с путем еще кого-то? И когда мы доберемся до города и горожане увидят ее увечье, то какая будет ей польза от того, что я сделал? Твои люди убивают детей и за меньшее.

Он был прав. Она знала это, и сердце ее разрывалось. Она слишком устала для слез, холод ночи все еще пронизывал ее до костей, несмотря на огонь камина, съедая в ней все, кроме отчаяния, заставляя ее дрожать в темноте. Теплые руки обхватили ее, а чистый аромат леса смешался с резким запахом крови и сладковатым запахом мужского пота. Она обхватила его шею и почувствовала, как он содрогается от беззвучных приступов рыданий. У нее почти не осталось сил, но она все же отыскала слова, принесшие ему утешение в горе.

В самом далеком и тихом уголке ее мозга возникла мысль: а ведь это даже не его ребенок, чужой, не родич. Почему же он так убивается? А потом пришла другая, ответная: я просто не знала, что есть мужчины, способные так любить.

Где-то далеко-далеко и в то же время совсем близко скрипнула дверь.

— Ну, она спит, и спит весьма спокойно, надо сказать, — раздался щебечущий голос Виджи. Он тряхнул их обоих за плечи, как будто будил спящих. — Эй вы! Никогда еще не видал лучшей работы врачевателя, так чего вы ревете? Неужто моя музыка так плоха?

— О, Виджи, какой в этом смысл? — Щека Бекки была мокра от слез Гилбера. — Для такой калеки нет места в этом мире! Она все равно что мертва!

Виджи подергал себя за один каштановый ус и явно готовился отпустить одну из своих излюбленных шуточек, как вдруг что-то в нем изменилось. Глаза стали отсутствующими, они как будто искали нечто, видимое только ему. Голос его смягчился, превратился в ритмичный шепот.

— Все равно что мертва, говорите вы? Нет! Жизнь всегда лучше смерти, хотя ничто не умирает навсегда. Только держите это знание при себе, вместе со всеми другими вашими тайнами. Держите их тут! — Бекка чуть не вскрикнула, когда карлик протянул руку к ее животу. Рука остановилась в нескольких дюймах от него, а затем ладонь как бы сама собой поползла вверх, как поднимается лист в потоке восходящего воздуха. Виджи смотрел, как ползет его рука, завороженно, будто это была часть какого-то совсем другого существа. Его совиные глаза моргали. Бекка чувствовала, как напрягся пораженный Гилбер. Она подумала о том, что он будет делать, когда ясновидение прервется и карлик, судорожно дергаясь, рухнет на землю. Практичная даже в эти минуты, Бекка бросила взгляд на ведерко с растопкой у очага, высматривая там палочку, которую можно будет вставить ему между челюстями, когда начнется припадок.

— Твое дело не о смерти болтать, милая Бекка, — говорил Виджи, все так же будто бы издалека. — Твое дело — Жизнь, и ты выберешь жизнь, а не смерть и возьмешь меч, чтоб учить тех, кто говорит, будто они служат Жизни, хотя на самом деле они служат лишь Лжи. Этот ребенок — только первый из тех, кого ты спасешь, Бекка. Она будет жить, жить тут со мной, в полной безопасности. Что такое еще один рот под этой крышей? Я странный человек, собирающий искалеченных, повредившихся, рожденных вне брака. В будущем станут говорить об «Урожае Виджи» и о «Жатве Шифры». Того, чего она уже вкусила, ей не хватит и на глоток, когда она вырастет.

— Вкусила… — У Бекки перехватило дыхание. Ясновидение Виджи перенесло ее опять на ночной холм, заставило взглянуть вниз и увидеть ту страшную вещь, которую Шифра схватила и стала обсасывать, чтоб утолить голод. Перед внутренним взором Бекки встал образ груды костей; кости живых поедали кости мертвецов.

— Вырастет… О, она вырастет! И то, что она будет нести в себе, станет соперничать с твоей… — От смеха крупная голова Виджи стала качаться из стороны в сторону. Судороги делались все сильнее, и кончилось все тем же, что Бекка видела тысячу лет назад на празднике Окончания Жатвы.