Псалмы Ирода - Фриснер Эстер М. - Страница 76

— Я-то думал, что такие вещи всем известны, но если ты нуждаешься в моей помощи, чтоб разобраться, хотя ты вроде бы и не слепой, то…

Мол фыркнул. Когда Гилбер отправился за нужными ему вещами, пожилой мужчина придвинулся поближе к Шифре и осторожно приподнял угол пеленки, все еще прикрывавшей бедра малышки.

— Это девочка! — Резкий окрик Бекки подействовал, как если бы она ударила Мола по руке. Он мгновенно выронил ткань из пальцев. Бекка же упала на колени и переложила жалкие тряпочки так, чтобы ни один из сидевших вокруг костра мужчин не увидел срамного места ребенка.

— Я нечаянно, — сказал Мол. — Извини. — Мягкость его тона поразила Бекку — еще один шок от несоответствия действительности всему, что она слыхала о бандах ворья. — Я бы прямо у тебя спросил, но только ты и двух слов не сказала с тех пор, как Гилбер привел сюда вас обеих.

— Мы уж думали, что ты просто идиотка, — вмешался в разговор долговязый юноша. Он был похож на брата Бекки Тома, только Том был куда изящнее и очень гибок — мог гнуться, как воск в куске сота.

Человек, сидевший рядом с юношей, крепко ударил его, сбив мальчишку на землю, так что тот едва не попал в угли костра.

— Сам ты идиот, раз говоришь этакое, хоть прекрасно видишь, что она не такая. Побойся Бога, Сарджи, неужели нам снова придется обучать тебя хорошим манерам?

Юноша поднялся с земли, что-то бормоча. В неразборчивой мешанине слов, возможно, были и извинения.

Вернулся Гилбер, неся небольшую деревянную чашку, стенки которой сверкали в свете костра как полированные. Он присел возле Шифры и вынул из-за пояса небольшую коричневую трубочку. Она затрещала в его пальцах, когда он снял крышечку, закрывавшую конец трубки, и осторожно высыпал в чашку щепотку порошка. Света было мало, и Бекка так и не разобрала, какого цвета был порошок. Впрочем, по правде говоря, даже если б она это и углядела, все равно бы ничего не изменилось. Однако на всякий случай она придвинулась ближе. Темные, зловещие вопросы рождались у нее — ее Червь, эта сатанинская шепчущая тень ее собственного «я», — заставлял ее опасаться Гилбера, будто у него были не руки, а когтистые лапы, готовые вцепиться в тельце Шифры.

— Что это такое? — спросила она.

Тот продолжал действовать так, будто не слыхал ее вопроса. Все его внимание было отдано порошку, чашке и ребенку. Из угла рта высунулся кончик языка. Она вспомнила, что такая же привычка была и у Джеми, когда его внимание полностью переключалось на что-то, не имевшее отношения к Бекке.

«Джеми ушел далеко-далеко, — шептал Червь. — Интересно, встретится ли с ним па на той длинной дороге?»

Бекка плотно зажмурилась, заставляя любимые призраки, обитающие в ее сердце, уйти прочь, чтобы полностью отдать внимание тому, что делал Гилбер.

Она сидела так близко к нему, что различала даже его запах — не тот запах мыла после мытья или рабочего пота, как у ее взрослых родичей-мужчин или других хуторян, и не кислый и прогорклый, как у товарищей Гилбера — Мола, Сарджи и остальных, — а свежий запах диких растений. Было похоже, что сосновые заросли проникли под кожу Гилбера и остались там, и чистое, сладкое, пахучее дыхание деревьев стало составной частью его тела. Пока он колдовал над порошком и чашкой, этот запах вытеснил из головы Бекки все остальное и стал парить над ней, как крылья ветра, дующего с ледяных вершин, вызывая головокружение.

Женское Знание утверждает, что мужчины могут отличать принимающую женщину по одному ее запаху, удивляясь, размышляла Бекка. Может, и тут то же самое? Может здесь, в этой дикой глуши, зародились еще какие-нибудь чудища? Мужчины, у которых бывает течка и они становятся принимающими?

Пульс Бекки бился так сильно, что она даже не заметила, что Гилбер ей что-то ответил и в свою очередь спросил о чем-то.

— Извините, что вы…

— Я спросил, нет ли у хуторян каких-то слов, которые они говорят над ранами, чтоб те быстрее заживали, мисси?

— Слов?

— Ну, знаете, вроде ворожбы…

— Господи Боже мой! — Бекка вскинула руку к горлу, чтобы заглушить ужас, рожденный словами Гилбера. И с какой невинностью он их произнес! Как будто это дело общеизвестное в тех местах, откуда он пришел, и что хуторяне, они… они…

— Ты соображаешь, что говоришь, Гилбер? — Тот юноша — Сарджи — опустился возле них на корточки, хоть его и не звали, и слегка ударил Гилбера по руке. Чашка с водой дрогнула, но не пролилась. — Видно, твой народ и в самом деле живет на полпути к краю света, это уж точно. Подумать, что хуторяне занимаются ворожбой?! Ха! Это преступление, за которое тебя сразу предадут смерти, как только почуют у тебя на губах запах этих слов — ворожба или колдовство. — Он улыбнулся, показав Бекке целый рот зубов, находящихся в еще худшем состоянии, чем зубы Мола. — Вам, миз, надо привыкать пропускать мимо ушей большую часть того, что он болтает. Он ведь не вырос на хуторе, как некоторые из нас, и Господин наш… Господь знает, что он и не из Приграничья…

— А ты, значит, родился на хуторе? — Вопрос вылетел у Бекки раньше, чем дух Хэтти успел появиться и предать поношению столь неприличное для женщины нахальство.

— Я? А то как же! И я, и Корп, и Лу — вон тот рябой, что у костра с другой стороны. Возможно, в этой скадре есть и еще ребята, что родились на хуторах, но они тут служат уже так давно, что потеряли хуторской запах и снова получили имя.

Бекка покачала головой:

— Я не поняла.

— Прошу прощения, миз, но и не вашего ума это дело.

Сарджи сказал это просто и с улыбкой, как человек, всего лишь излагающий общеизвестный факт, который только остолоп может оспорить. Это не было оскорбление. Червь прямо взвыл от восхищения, а тень Хэтти застонала от стыда, когда Бекка швырнула ему в ответ:

— Это почему такое? У тебя же в голове нет и половины того, что я узнала уже давно. Знаешь ли ты что-нибудь о науке траволечения? Умеешь ли читать? Писать? Можешь ли принять роды? Мое дело — стараться понять все, что можно, во всяком случае, пытаться этого достичь. Если у тебя просто не хватает мозгов, чтоб объяснить что-то, то ты так и скажи, а не пытайся свалить вину на мою неспособность понимать.

— Ого! — Мол, сидевший у огня на своем обычном месте, расхохотался и с силой хлопнул ладонями по коленям. — Вот какой опасный язык у девчонки, Сарджи! Ежели его наточить по краям, так она уж точно откромсает у тебя яйца сегодня ночью. Я б на твоем месте пропустил свою очередь.

— Точно, Сарджи, — подхватил подначку рябой Лу. — Обменяй свою очередь на лишний кусок солонины, а свое имущество лучше побереги — оно все равно завянет, когда она за него ухватится.

Другие мужчины тоже подключились, безжалостно высмеивая Сарджи и все как один советуя ему держаться потом от Бекки подальше.

Потом…

Бекка невольно съежилась. Это слово было как ледяное лезвие, вонзившееся ей между грудями. Нет смысла притворяться, что она не слышала. Она уронила голову на грудь и крепко сжала колени, молясь изо всех сил, чтобы и это слово, и все ему подобные испарились и исчезли; при этом она ясно понимала, что все они останутся с нею.

Да, Знание не лгало. Мягкие речи и постоянная доброжелательность этих мужчин на время усыпили ее бдительность. Теперь, когда фальшивая соска высохла, осталась неприкрытая правда. Понимание того, что последует за знакомством с ворьем, теперь дошло до нее, как оно дошло бы до любой другой злополучной женщины. Не так резко, не так ужасно, но все равно все произойдет так, как сказано, и расплата будет страшной.

«…Умирала долго…»

Даже крови, и те им не помеха. Она знала, что двери ее матки открыты, а потому, возможно, у нее есть какой-то шанс выжить, но все равно ее ждал кошмар — вон они сидят, спокойно, выжидая своей очереди, чтоб познать ее. А что было бы, если б с ней произошло то же, что происходит с большинством принимающих женщин, получивших мужское семя? Если б она забеременела, то какое чудовище родилось бы — ребенок, зачатый столькими отцами? Судорога пробежала по ее телу, и Бекка еще глубже спряталась под защиту темноты.