Псалмы Ирода - Фриснер Эстер М. - Страница 65

Горькое презрение, ненависть, бессильная жажда крови виновника всего этого, все это Бекка отодвинула куда-то в самый темный уголок души. Если выпустить свои истинные чувства на свободу сейчас, понимала она, это будет глупость, за которую расплачиваются смертью. Она не хотела умирать, особенно сейчас, когда беспомощная Шифра ждет возвращения Бекки. Старый призрак той Бекки, которой не было уже давно, поднялся из глубин, чтоб спасти ее: «Я хочу быть травницей и помогать людям, как мисс Линн. Я хочу исцелять».

Это призрак нашептал ей те слова, а сегодняшняя Бекка всю силу страстей, толкавших ее к убийству, перелила в руки, исполнявшие сейчас совсем другую работу. Насколько это было возможно, она очистила нос и рот хуторянина от крови; Потом возложила ему на лоб свои влажные прохладные руки.

Он шевельнулся. В глазах мелькнуло сознание. Бекка улыбнулась ему, приветствуя возвращение в мир.

Его первая реакция была проявлением чистого ужаса.

— Убирайся прочь, проклятая! Ты что, хочешь моей смерти? Не смей меня трогать! — Он плюнул ей в лицо и шатаясь встал на ноги еще до того, как сгусток кровавой слюны успел стечь со щеки Бекки.

Чьи-то руки схватили Бекку за локти и подняли с пола. На этот раз она не сопротивлялась. Адонайя засмеялся ей прямо в ухо.

— Соблазн — плохая штука, верно? А те соблазны, что обуревают Еву, особенно опасны. Женщины хитры и маскируют свои уловки, но Бог видит все. И он наказал их за грехи, за грехи, что привели к Голодным Годам. Что ж, у мужчины есть лишь два способа победить соблазн: бежать от него или его сокрушить. Богобоязненный человек никогда не отступит перед злом, каким бы сильным оно ни было. — Он повернулся, чтоб улыбнуться сначала хуторянину, а потом члену своей стаи. — Братья, вы увидите, как настоящий мужчина сокрушает соблазн. Подойдите, и вы будете первыми, кто выразит почтение избранной мной жене.

Бекка не мигая смотрела перед собой, когда человек Адонайи почтительно поцеловал ее в щеку. Автоматически она подставила другую, и морщинистые губы хуторянина скользнули по все еще влажному следу недавно нанесенного оскорбления.

— Сегодня, — сказал Адонайя. — Возрадуемся.

17

Отдельные пощечины слились в какой-то каскад частых, хотя и не очень болезненных ударов, но ведь и резкая, и тупая боль — все равно боль, что там ни говори. Бекка втянула голову в плечи и забилась в угол гостиной, чтобы удары, наносимые матерью, приходились преимущественно на спину. Она слышала сухие, задыхающиеся всхлипы Хэтти и глухие звуки отдельных тяжелых ударов, когда матери удавалось вложить в них всю силу. Эти удары да гулкие толчки сердца Бекки и ее тяжелое дыхание, которое она пыталась сдерживать, были единственными звуками, раздававшимися в большой комнате. Людям — как мужчинам, так и женщинам — улыбающийся Адонайя приказал выйти отсюда.

— Пусть мать попробует уговорить Бекку, — сказал он, закрывая за собой дверь. — Хэтти лучше всех сумеет привести ее в чувство.

Усилия Хэтти по приведению Бекки в чувство начались с попытки убедить девушку словами, но это продолжалось недолго. Теперь же не было ни аргументов, ни хладнокровных, взывающих к разуму фраз, ни просьб, ни диких, чудовищных угроз. Бекка слишком часто отвечала «Нет!», и Хэтти пощечиной смела это слово с ее губ. Следующие удары дались ей уже легче, а вскоре слова и вовсе исчезли из обихода Хэтти. Мать и дочь стали участниками поединка, где оружием служили упорство, отчаяние и боль.

«Она, должно быть, сошла с ума, — думала Бекка. Ее руки казались лилейно-белыми в сравнении с ярко-красными от хлестких ударов щеками. — Да, она сошла с ума, она обезумела». Вновь и вновь мозг Бекки внушал ей, что только безумие виновато в том, что сейчас происходит между ней и Хэтти. Ей казалось, что если она потеряет веру в сумасшествие своей матери, то просто кинется и убьет эту женщину.

— Где она? Где Шифра? — Голос Хэтти царапал согнутую спину Бекки, словно тысячи острых зубчиков рашпиля. — Пусть Господин наш Царь истребит тебя за неповиновение матери! Где мой ребенок?

«Господин наш Царь…» — Червь хохотал, но для Бекки этот смех был менее страшен, чем истинное безумие. Сатанинский Червь — истинная сущность Бекки — требовал ответов на вопросы. Нет, это не безумие. Сердце Бекки утверждало то же самое и с той же уверенностью, с какой недавно верило в безумие матери. Повинуйся без колебаний, соверши то, что разорвет тебя самое от сердца до матки, отведи слепой взор от жестокости, стань улыбающейся прислужницей зла, и все это лишь потому, что таков извечный ход вещей, и не надо никаких рациональных объяснений — вот оно истинное безумие.

— Зачем тебе знать это? — пробормотала Бекка, и эти слова показались ей самой каплями, стекающими изо рта прямо на грудь. Собственный голос стал чужим. Безмолвное сопротивление — такова была тактика Бекки с того момента, как люди Адонайи увели на Чистку старых жен Пола, оставив Хэтти разделываться с ней.

— Как это «зачем»? — В голосе Хэтти звучало такое удивление, будто она забыла, что ее дочь все еще сохраняет дар речи. — Зачем? Да затем, что у меня есть право знать это! Затем, что я ее мать, равно как и твоя. Я хочу, чтоб мой ребенок был со мной!

— Ты хочешь получить ее труп. — Эти слова выговорились легче и прозвучали громче первых. «Если я творю зло, пусть я сотворю его в полной мере. Если грешно противиться тем, кто зачал и родил меня, то я уже все равно проклята». — Ты хочешь обменять ее шкуру на свою, расстилаясь под ногами Адонайи. — Бекка подняла пылающее лицо и крикнула: — Ты хочешь, чтобы она умерла, и тогда он позволит тебе жить! Я видела твои глаза, когда они уводили старух на смерть, я видела в них ужас. А вот я не боюсь! Я хочу, чтоб она жила, даже если ради этого мне придется умереть. Так кто же из нас для нее настоящая мать?

— Ты не боишься, — эхом отозвалась Хэтти. — А чего тебе бояться — такой юной и свежей? Тебя-то он оставит в живых! — Не было смысла объяснять, кто такой этот «он». Адонайя ушел из гостиной, но ощущение его присутствия накрыло весь Праведный Путь как зимний туман. — У тебя целый карман золота, чтоб выкупить свою жизнь. А что есть у меня?

Бекка услышала в голосе матери надлом. И хотя Червь, что сидел у нее внутри, издевался над ее слабостью, она не могла не ощутить острую боль сочувствия к этой женщине. Она сказала мягко:

— Ты еще молода, мама. Ты только что доказала, что еще можешь рожать. Любой разумный альф был бы рад…

— Держать кормящую мать? — взвизгнула во весь голос Хэтти. — Кормить ее до тех пор, пока она снова не войдет в пору, что может произойти даже через несколько лет, когда младенца отлучат от груди?

Бекка преклонила колени, как будто молилась о возвращении хоть капли здравого смысла обезумевшей от страха матери.

— Но ребенку нет необходимости умирать! Если ты прекратишь кормить, то и молоко пропадет, разве не так? И тогда ты войдешь в пору гораздо быстрее. Мисс Линн учила меня, когда приезжала осматривать…

— Проклятие Господина нашего Царя на Линн и ее гнусные уроки! Это она вскружила тебе голову и набила ее тщеславными замыслами, это она запорошила тебе глаза картиной своей бродяжьей жизни! Ты никогда бы не стала такой непослушной девчонкой, если б не ее дьявольские уроки!

Бекка крепко сжала губы, удерживая рвущиеся наружу резкие слова в защиту мисс Линн. Если ее ма хочет взвалить на кого-то другого вину за то, чем стала Бекка, то пусть ее. Жизнь Шифры важнее мелкого выигрыша в споре.