Самый лучший комсомолец. Том 6 - Смолин Павел - Страница 9

– Можно просто «Джон», – разрешил он и развел руками. – Я тоже не знаю. Но я много лет играл в барах и на задних дворах, прежде чем на меня обратили внимание.

– Мне проще, – признал я. – Я – уникальный ребенок, поэтому родная страна обеспечила мне возможность реализовывать потенциал на сто процентов.

Мы въехали в город, и на лицах гостей мелькнуло легкое разочарование – в проемах домов виднелись темные пустыри и заборы строек, по улицам колесила техника – ночью работа не останавливается – и только снегопад спасал взор от не очень симпатичной, оседающей на снегу пыли. Ничего не поделаешь, но с завершением строек она пропадет.

– Китайская кухня? – обратила Йоко внимание на продублированную иероглифами вывеску кооперативного (моего) кафе.

– Советский гражданин заслуживает возможности хорошо и разнообразно питаться, – гордо кивнул я. – Еще у нас есть корейский, вьетнамский, индийский и японский рестораны. Это Азия, а из европейского – немецкая пивная, пиццерия, два ресторана с общеевропейской кухней с вином и стейками, два – с русской народной кухней, еще один – с кухней народов Кавказа.

– В какой пойдем мы? – спросила Йоко.

– Для начала – в общеевропейский, – ответил я, и машина остановилась у сияющего витринами и украшенной неоновыми трубками вывеской «Пира Потёмкина».

Вдоль аккуратно очищенной от снега, ведущей к крыльцу дорожки выстроились одетые в шубы поверх этнических платьев, укутанные в шали бабушки из фольклорного клуба. С караваем и музыкантами!

– Идемте, пора встречать вас по-настоящему, дорогие гости! – открыв дверь, я первым вывалился на мороз.

– К нам приехал, к нам приехал Жора Леннон дорогой! – лихо затянули бабушки.

Пока все идет неплохо.

Глава 5

– Мы живем в мире симулякров, – намазывая масло на хлеб, важно вещал я за завтраком во втором «общеевропейском» ресторане – «Нож и Вилка», Виталина щелбан отвесила, когда увидела. – Это французский философ Жан Бодрийяр определению вторую жизнь придал, так-то оно еще Платоновское. Означает деградацию двойного искажения – вещи относительно ее истинного бытия. Извините, упрощу, но не потому, что считаю вас неспособными понять, а чтобы конкретизировать – внутренняя сущность вещей подменяется системой привычных ритуалов. Применительно к американскому обществу, например, симулякр можно описать как неплохой «белый» район, где все друг другу улыбаются. Это – не плохо, это так работает общество. Если кто-то в районе начинает вести себя непривычно – например, начинает ходить в хаератнике и пончо…

Леннон и Йоко хохотнули, мистер Уилсон усмехнулся, Вилка эти телеги слышала не раз, поэтому продолжила хрупать салатиком из огурцов с капустой.

– …Он как бы выпадает из симулякра, – продолжил я. – То есть – ведет себя не как все. А если «не как все» – значит сумасшедший. Сумасшедший – значит опасный, и вот против бедолаги ополчается весь район. И это не лишено логики – я бы тоже не хотел жить рядом с сумасшедшими.

– А у вас какой симулякр, мистер Ткачев? – спросил неугомонный посол. – Что кланово-олигархическая верхушка способна построить коммунизм?

– Если я не ошибаюсь, за такие заявления посла следует высылать с соответствующим оплевыванием в газетах, по телевизору и с трибуны ООН, – хохотнул я. – Но я вам отвечу – не скажу за всех членов Политбюро, потому что не имею чести быть близко знакомым, но расскажу о дедушке: у него квартира в Москве, в ней три комнаты – он один живет, но иногда в гости приходят другие дети и внуки. Еще у него две дачи, при виде которых ваша аристократия среднего уровня презрительно бы усмехнулась. Еще есть лимузин отечественного производства и квартира в Кремле, рядом с кабинетом. Все это – государственное, и после ухода дедушки с поста Генерального секретаря перейдет следующему главе государства. Деду останется квартира в Москве. Еще есть Екатерина Алексеевна Фурцева, ответственная за идеологию СССР. Здесь врать не буду – живет получше: квартира в Москве, дача в Подмосковье, дача в совхозе Потемкинская деревня. Во второй живет ее дочь с мужем. Скоро у них родится ребенок. Скажите, мистер Уилсон, такой уровень материального благосостояния можно считать «олигархией», учитывая, что любой способный работать – а таких подавляющее большинство – Советский гражданин может заработать на то же самое, поработав три года на Севере или десять – в более пригодных для жизни местах страны?

– Серьезно? – удивился Леннон. – У вас настолько хорошие зарплаты?

– Как говорил мистер Ткачев, все дело в нюансах, – влез посол. – Даже имея на руках достаточную сумму денег, не всегда можно купить квартиру, загородный дом или машину.

– Так, – подтвердил я. – Потому что 90 % строящегося жилья распределяется бесплатно. Но процесс идет, у нас вся страна нынче – одна большая стройка жилищного фонда. Но кооперативное – как бы частное, – пояснил для Леннонов. – Жилье в течение пяти лет нынче может получить каждый. Это – почти частная собственность, потому что кооперативную квартиру отобрать у гражданина невозможно, и он спокойно передаст ее детям. Извини, Джон, мистера Уилсона слишком много в моей жизни, и игнорировать его не получается. Давай вернемся к зарплатам. Смотри… – вооружился салфеткой и достал из кармана карандаш. – Два года назад моя мама работала швеей на текстильной фабрике, получая сто пятнадцать рублей.

– Примерно сто семьдесят фунтов стерлингов? – предположил Леннон. – Это чертовски хорошие деньги для швеи! Да у нас шахтеры получают по сто двадцать фунтов в месяц!

– Наши шахтеры получают минимум пятьсот рублей, – заметил я. – При работе в сложных и вредных условиях – около тысячи. Еще на пенсию выходят в два раза быстрее.

– Просто охренеть! – восхитился Джон. – Если бы у нас платили так же, я бы сменил гитару на кирку!

– Я же объяснял вам, мистер Леннон, – снова влез посол. – Обмен ста фунтов стерлингов на семьдесят шесть рублей не является показателем объективной стоимости Советской валюты.

– Не является, – подтвердил я. – По факту покупательная способность рубля выше, чем у фунта, потому что у нас нет инфляции, а цены на товары контролирует государство. И нет, мистер Уилсон, ваш очевидный контраргумент о кооперативных ценах и дефиците не легитимен – за эти два года зарплата швеи достигла ста восьмидесяти рублей. Кооперативные цены от государственных отличаются в среднем на рубль-два, потому что рыночная конкуренция. Следовательно, тогда, когда мы с мамой жили на сто пятнадцать рублей в месяц, мы жили хуже, чем могли бы сейчас. И это при том, что жили мы, обратите внимание, неплохо – у нас почти символические коммунальные платежи. Мама, например, платила три с копейками рубля в месяц – это включая абонентскую плату за телефон.

– Мистер Уилсон, почему нам все время повторяют, что СССР – нищий? – задал неудобный вопрос послу Джон. – Нищий относительно кого? Относительно ваших друзей по Оксфорду? Или вы будете утверждать, что Сергей врет нам?

– Не буду, – признал посол. – Должен признать – за последние два года СССР очень сильно изменился. Я бы даже сказал – радикально.

– Не настолько радикально, чтобы считать нас нищими можно было и раньше! – фыркнул я. – У нас двести миллионов населения, и никто из них не голодает. Да, мы живем не в двухэтажных таунхаусах, но здесь – одна шестая часть суши и жутко холодно. Жить в централизованно отапливаемых квартирах для нас – самое рациональное решение, особенно если учитывать, что за отопление народ ни черта не платит! Джон, можно попросить тебя сделать мистеру Уилсону напоминание «не политизировать»? Боюсь, меня он не слушается.

– Заткнитесь, мистер Уилсон! – охотно заткнул посла Леннон.

Покинув ресторан, погрузились в тот же «Рафик», и, в окутавших Хрущевск рассветных сумерках, по чистой дороге, любуясь искрящимся в свете еще горящих фонарей снегом, мы поехали на экскурсию.

– Город можно условно разделить на несколько зон, – вещал я по пути. Сейчас мы находимся в административно-жилой зоне. Здесь у нас администрация, жилые дома, школы, больницы, магазины, кафе и предприятия сферы услуг. Не хочешь сходить к парикмахеру, Джон?