Юлианна, или Игра в «Дочки-мачехи» - Вознесенская Юлия Николаевна - Страница 5

На прощанье Агафья Тихоновна хотела было обнять Жанну, но та уклонилась:

— Без этих нежностей, пожалуйста! А то еще удушишь ненароком… по привычке! Пока, красавица-удавица!

— Тебя удушишь, анакондочка! — сказала Ага, закрывая входную дверь за посетителями на сложный заграничный замок. Она пересчитала сунутый ей Жанной гонорар, осталась довольна и даже запела песенку времен своей молодости:

Агафья Тихоновна, судя по дремучей этой комсомольской песне, была намного старше, чем казалась! Оставшись одна, она приободрилась: может, права Жанна, и на их век дураков в России еще хватит? Но тут она вспомнила, что ее старинного дружка, пророка и серийного воскрешателя Гришеньку Грабового[4] уже посадили в тюрьму за мошенничество, и пригорюнилась…

А Жанна решила посетить «православную ведьму» не откладывая. Жила мать Ахинея в двухэтажном домике-флигельке в Коломне — одном из старейших районов Петербурга. Домик стоял во дворе, и в сгустившихся сумерках Жанна едва его разыскала. Она позвонила, как было велено, три раза коротко и один подлиннее — условным звонком. Открыла ей дверь сама матушка, и Жанна, увидя ее на пороге, сначала отшатнулась и хотела было бежать без оглядки. Но тут она вспомнила, что бежать-то ей больше некуда, других адресов у нее под рукой нет, и решила остаться.

Матушка Ахинея и вправду была похожа на монахиню. Небольшое круглое личико ее на первый взгляд казалось очень добрым и все состояло будто из яблочек: крутой ее лобик напоминал антоновское яблоко, две круглые румяные ранетки составляли щечки, две маленькие желтенькие китайки — подбородок с ямочкой посередине, а носик — красненькое райское яблочко. Подрясник на матери Ахинее был черненький, к монашескому кожаному поясу вязаные четочки подвешены, на голове суконная шапочка-скуфеечка, на груди медный крест на цепочке — ну как есть монашечка! Только вот крест — перевернутый.

Что сразу же отметил Жан и поспешил успокоить Жанну:

— Не пугайся, хозяйка, это не настоящая монашка, а ряженая! — Он довольно ухмыльнулся, ощерив акульи зубы. — И крестик-то, обрати внимание, перевернутый, как и положено по всем законам святотатства!

— Прошу пожаловать, гости дорогие! — пригласила матушка Ахинея: она тоже, как и ведьма Ага, сразу разглядела беса. — И пусть дизайн моей келеечки вас не смущает, это только для рядового клиента!

«Келеечка» оказалась большой, погруженной в сумрак комнатой; освещалась она лишь лампадкой из угла и желтым черепом-лампой на столе. Угол с лампадкой был сплошь завешан иконами. Жанна содрогнулась, увидев иконы, и опять нерешительно остановилась в дверях.

— Это декорация, Жанна, не бойся! Подойди поближе и погляди, какие тут иконы! — Жан, смеясь, лапой подтолкнул ее к «святому углу».

Жанна подошла, пригляделась и успокоилась. Со злобным удовлетворением она отметила, что глаза и сложенные для благословения руки святых были замазаны черной краской. А на некоторых иконах вместо святых были утопленные в оклады фотографии кинозвезд и даже парочка олигархов.

Жан демонстративно протопал в «красный угол» и уютно улегся под глумливыми образами, свернулся клубком и положил мерзкую голову на передние лапы. Уютно ему там было, безобразнику!

— Ага мне позвонила и все про твою беду поведала, — тут же приступила к делу хозяйка. — А я твою беду — руками разведу! Присядь пока на диванчик, красавица. Чайку?

— Можно чашечку, если это не слишком хлопотно. Холодно на улице. А я одета не по погоде…

— Оно и понятно. Как у нас в народе говорят, верхняя одежда крутого мена — его автомобиль…

Матушка Ахинеюшка принялась хлопотать, готовя чай, и при этом продолжала беседу.

— Как там Ага поживает, все такая же красотуля?

— Да, она недурно выглядит.

— А ведь мы с. нею почти ровесницы… К сожалению, я не могу поступиться правдой жизни во имя красоты… Имидж, имидж обязывает! Кто же доверится молодой монахине? А вот кипяточек-то уже и поспел к вашему приходу! — сообщила матушка Ахинея, потирая желтые ручки без колец и даже без маникюра, «украшенные» только коричневыми старческими пятнышками. — Кипяточек готов, сейчас травки заварим и попьем чаечку! Прошу к столу!

Жанна села на указанное место возле стола, на узкий и неудобный старинный резной стул с потрескавшимся кожаным сиденьем и высокой спинкой. На столе, рядом с черепом, уже стоял электрический самовар и стеклянный заварной чайник, на дне которого лежал коричневый и на вид какой-то подозрительный комочек. Мать Ахинея налила в чайник кипятку из самовара, комок распустился в горячей воде и превратился в подобие морского животного с шевелящимися щупальцами. По комнате поплыл приторный и даже слегка гниловатый запах. Появились две черные китайские лаковые чашки с золотыми драконами, и хозяйка с гостьей приступили к чаепитию.

— Выкладывай свою заботу со всеми подробностями, ничего не стесняйся! — пригласила хозяйка, и Жанна рассказала о своих злоключениях участливо слушающей матушке Ахинее.

— Ну что я тебе скажу? — сказала та, когда Жанна окончила рассказ. — Извести твоих девчоночек я, конечно, могу. Но работа предстоит большая, серьезная, и плату я за нее спрошу тоже серьезную. Деньги-то у тебя есть али одна только красота в наличности? Красота ведь нонче не капитал, а только средство к приобретению капитала!

— Денег у меня достаточно, об этом не беспокойтесь, матушка.

— Это хорошо. А еще ты мне рекламу сделаешь в кругах «новых русских». Много у тебя таких знакомых?

— Много, матушка. У меня других знакомых и нет.

— Вот и расчудесненько! Поможешь мне рейтинг поднять, а то конкуренты больно одолевают. Сама понимаешь, без рекламы на эзотерическом рынке не пропихнешься, а пиар нынче дорог, ах как дорог пиар-то, девушка!

— Я вам обещаю отличную рекламу в самых серьезных кругах, матушка, и даже на самом верху, но только потом, когда стану мадам Мишиной.

— Само собой, само собой. Вперед я с тебя, голубушка, возьму только деньги, простые и обыкновенные деньги.

— Сколько?

— Для начала — тысячу.

— В долларах? — спросила догадливая Жанна.

— В евро. Долларский курс чтой-то круто пошел на снижение. Ох, боюсь, вот-вот паника на валютной бирже начнется!

— У меня с собой только доллары…

— Ну, ин ладно. Сколько ж это у нас будет по нонешнему курсу, если еврики в зелененькие перевести? — матушка Ахинея извлекла из кармана подрясника калькулятор и ловко им пощелкала. Сумма матушкой была названа и тут же выложена Жанной на стол.

— Ну, а теперь тихими стопами да прямиком к делу, лапуля. Чтоб иметь подступ к девчонкам, надобно обезвредить вокруг них духовную защиту. Рабочее пространство, так сказать, обеспечить. Для этого ты мне должна будешь перетаскать по одной все иконы, какие есть у них в комнате. Я эти иконки дезактивирую, а ты их потом на место вернешь. Я их так обработаю, что ни один Ангел к ним не приблизится, не говоря уже о Святых! И святую воду, если она у них есть, прихвати. Сумеешь ты мне сюда всю эту их православную атрибутику доставить?

Жанна замялась.

А Жан в углу недовольно и предостерегающе заворочался, свирепо глядя на Ахинею.

— Не знаю, мать Ахинея… Боюсь, что не смогу я прикоснуться ко всему этому — к иконам, к святой воде…

— Вот, значит, как? Да ты, видать, далеко продвинулась, зайка моя! Хвалю, хвалю… А вот скажи мне, умница, надежный человечек у тебя в доме имеется, чтобы эту работу за тебя проделать и никому не проболтаться?

— Нет у меня такого человечка. Все теперь против меня: и домоправительница, и горничная, и секретарь моего Мишина, и даже его охрана.