Время истинной ночи - Фридман Селия С. - Страница 9

Какое-то мгновение Дэмьен молча глядел на Патриарха, будучи не способен хоть как-то ответить на его слова и поступки. Отчаяние овладело им наряду с ощущением беспредельной беспомощности. Да и что мог бы он сейчас сказать — что, способное изменить уже объявленный приговор? Власть Патриарха абсолютна. Даже Ее Святейшество, Матриарша Запада, поймет такое решение и согласится с ним. Что означает лишь одно: сам Дэмьен отныне перестает быть священником. А это в свою очередь означает, что он превращается в… ничтожество, если не в полное ничто. Потому что, как он внезапно понял, сама его личность связана с Церковью, у него нет и крупицы души, которая была бы не вовлечена в иерархию, дарованную Пророком.

Что ему теперь делать? Кем ему теперь быть? Казалось, будто вокруг него сомкнулись глухие стены; ему сразу же стало трудно дышать. Шею обагряла кровь из ран, оставленных обручем; она разливалась по плечам, окрашивая белоснежную рясу в алый цвет; на шее у него теперь словно красовался новый обруч — только не золотой, а кровавый. Чего ради он, направляясь на аудиенцию, нацепил эту регалию, значащую для него на самом деле совсем немного? Что побудило его сделать этот жест? Обычно он посмеивался над всей этой ерундой…

Обычно…

В водовороте мыслей Дэмьен попробовал отыскать спасительную ясность.

« Все не так. Почему-то. Не так…» Он попытался вспомнить хотя бы о том, почему он вообще явился на встречу с Патриархом, — попытался и не смог. Его прошлое выглядело полною пустотой. Настоящее — морем отчаяния. Он не мог сосредоточиться ни на чем.

« Да как я вообще сюда попал? И чего ради?»

Перед его взором все начало расплываться. Золотой обруч. Патриарх. Тяжкая белая ряса, которую он ни разу в жизни не надевал. И еще какое-то обстоятельство, запрятанное в глубине происходящего; нечто такое, что он чувствовал, но не мог подыскать своему чувству определения…

« Все не так, — снова подумал он. — Все не так «.

И комната тоже начала исчезать. Сперва задрожала, задрожала едва заметно, подобно тому, как идет бахромою край старого ковра. Потом с нарастающей скоростью. Золотой обруч затрепетал на полу, а затем и вовсе исчез. Цвета слоновой кости ряса Патриарха превратилась в столб света и вдруг растаяла. А сама комната…

…превратилась в каюту корабля. Его собственного корабля.» Золотой славы «.

— О Господи, — прошептал священник.

Его сердце бешено колотилось, горло стягивала удавка смертельного страха. Какое-то время он пролежал в полной тишине, его трясло, он дожидался минуты, когда реальный мир восстановится или, вернее, просочится в его поры, а только что пережитый ужас исчезнет. Он вслушивался, надеясь расслышать звуки, которые восстановили бы его связь с действительностью, — будь то скрип деревянного корпуса, плеск океанских волн, свист ветра в парусах. Все это были знакомые — и поэтому сулящие утешение — звуки. Они помогали ему преодолеть точно такие же кошмары в другие точно такие же ночи. Только на этот раз все это почему-то оказалось бессильно помочь. На этот раз страх, объявший его душу, не исчезал. Его трясло — и дрожь не желала кончаться.

« Потому что на этот раз все было слишком похоже на правду, — подумал Дэмьен. — Потому что этот кошмар вполне может обернуться явью «. Да ведь и впрямь: что должен был подумать Патриарх, получив подобное донесение? Поверил ли он своему священнику на слово или же заподозрил и разгадал тайный подтекст, вложенный в каждое слово? И так ли уж радушно и радостно встретят Дэмьена, когда он в конце концов вернется в Джаггернаут?

« Не следовало мне идти на такой риск. Не следовало идти на раскол. Если он когда-нибудь узнает…»

Страх вновь навалился ему на грудь черной тяжкой подушкой. Ему хотелось стряхнуть этот страх — ведь такое удавалось уже столько раз, едва ли не в каждую ночь этого бесконечного мореплавания, — но сейчас доводов здравого смысла явно не хватало. Потому что у страха имелась вполне реальная подоплека. И кошмар мог начаться заново в любое мгновение.

Через какое-то время он оставил дальнейшие попытки сопротивляться страху. И провалился в него, всецело предался ему во власть. И это стало прекрасным подарком его спутнику — ненасытный голод которого, облизываясь, витал уже где-то возле границ души Дэмьена именно в эти мгновения. Подарком тому, кто наслал на него этот кошмар и сейчас вознамерился поживиться его плодами.

« Будь ты проклят, Таррант!»

Тихая ночь. Домина ярко сияет над головой, волны мягко бьются о корму. Полный покой — повсюду вокруг. И лишь в душе у него нет покоя.

Дэмьен подошел к умывальнику и ополоснул лицо холодной обессоленной водой, смысл с кожи пот — свидетельство недавнего страха. Рубаха прилипла к телу, и под ночным ветром он быстро озяб; из рундука возле мачты он извлек шерстяное одеяло и набросил себе на плечо. Его трясло.

Океанская пена перехлестывала через борт и сверкала на палубе в лучах Домины. Паруса трепетали, несильный ветер выдался попутным. Какое-то время Дэмьен простоял на палубе, глядя вдаль и глубоко дыша. По воде пробегали черные, как тушь, волны — предсказуемые и потому безопасные. Он попытался задействовать Видение и — как почти всегда — потерпел неудачу. На океанском просторе отсутствовало земное Фэа — и ему не во что было погрузиться.

« А ведь будь мы сейчас на Земле, — подумал он, — и будь столь же бессильными, как сейчас, мы даже не почувствовали бы никакой разницы «. Но сравнение хромало, и это было понятно ему самому. На Земле они неслись бы сейчас по водам со скоростью, обеспеченной технологиями, которых эта планета просто не выдерживала. Слепая технология и ее таинственная мощь. Здесь, на Эрне, она обрекла бы мореходов на неминуемую гибель задолго до того, как они вышли бы из гавани. Для этого хватило бы сомнений и страхов, обуревающих пассажиров, чтобы они совместились в замкнутом водонепроницаемом пространстве и начали проявлять свое пагубное влияние. И еще задолго до того, как они подняли бы паруса, Фэа совершило бы свою пагубную работу, разрушив одни детали, сточив изнутри другие. На Земле подобный психоделический мусор не обладает никакой силой. Здесь он непременно убил бы их еще перед выходом из гавани.

Поплотнее закутавшись в одеяло, он побрел на нос корабля. Священник не сомневался, что найдет там Охотника. Не сомневался также и в том, что тот вновь и вновь предпринимает безуспешные попытки найти над поверхностью кромешно-черных вод хоть какой-то намек на земное Фэа. Канал, связующий их, стал уже столь глубоким, что связь вышла на уровень, близкий к телепатии. И хотя Охотник заверил его в том, что оставил на время пути все дурные помыслы, потому что здесь, в изоляции от материка, любое Творение произвело бы тысячекратный эффект, — вопреки этим клятвам Дэмьену казалось, будто злокозненность этого человека паразитически привилась в его собственной душе до конца дней.

« Но ведь я на все пошел добровольно, — напомнил он себе. — Хотя, честно говоря, у меня не было особого выбора «.

Таррант и впрямь стоял на носу, украшенном гордым и красивым изваянием человеческой головы. Даже после пяти полумесяцев пути Охотник выглядел столь же свежим и полным сил, как в тот день, когда они вышли из Фарадея. Что, с учетом отсутствия Фэа, было далеко не так просто, подумал Дэмьен. Сколькими долями и порциями своих сил пришлось пожертвовать Охотнику, чтобы внешне остаться в такой превосходной форме? Выйдя на нос, Дэмьен увидел, что Таррант обнажил меч и одной ладонью обхватил его острое ледяное лезвие. Втягивая в себя его заговоренную мощь, поддерживая тем самым свою противоестественную жизнь. Даже с порядочного расстояния Дэмьену было видно, что злонамеренное сияние, некогда ослепительное, сейчас уменьшилось до интенсивности слабого свечения, и он почувствовал у себя на руках замораживающее веяние холодной мощи не раньше, чем дистанция, разделяющая его с Таррантом, сократилась до трех футов. Какое бы количество злокозненной энергии не вмещал этот неестественно живой сосуд, сейчас он был почти пуст.