Старуха 5 (СИ) - Номен Квинтус - Страница 70

— Но он хотя бы прислушивался к нашим советам… и не мешал нашим бизнесменам строить там свой бизнес. А в программе Перона на иностранный бизнес предполагается такие ограничения наложить, что нашим людям там станет просто невыгодно работать.

— И что вы можете предложить?

— Нужно подобрать подходящий предлог для ввода в Аргентину наших солдат…

— И получить войну с Германией? Нет уж, спасибо!

— Почему с Германией?

— Это вы у нас Госсекретарь? А почему тогда мне не вы, а наши моряки сообщают, что Аргентина подписала с Германией пакт о защите морских коммуникаций? Этот вопрос мы отложим… пока. Что еще у нас плохого?

— Медина Ангарита в Венесуэле тоже собирается вступить в ВТБ. Наши финансисты говорят, что после его «Закона о нефти» ничего для нас плохого больше не было, но если Венесуэла станет участником этого банка, то есть веские основания считать, что изрядная часть нефти оттуда уйдет в Европу. И это подкрепляется тем, что в Германии началась серьезная программа по постройке больших нефтяных танкеров. Очень большая программа, немцы даже некоторые свои верфи начали серьезно расширять.

— Я понял, вы готовы мне до вечера рассказывать, как нам жизнь портит этот внешнеторговый банк. Он вообще кому принадлежит?

— В том-то и дело, что официально никому. Точнее, принадлежит почти всем участникам внешнеторгового консорциума, и разобраться в структуре его капиталов извне у нас пока не получается. Но сам факт его наличия уже сильно сказывается на нашей торговле… а уж насколько он испортил жизнь британским банкирам…

— Я бы хотел все же выслушать предложения по исправлению негативных тенденций, а не просто их перечень.

— Мистер Экклз считает, что у нас, собственно, есть два варианта. И первый — учредить собственный банк, аналогичный этому ВТБ, но уже полностью подчиняющийся нам. Второй, причем не альтернативный, а параллельный — это вступление в ВТБ и Соединенных Штатов.

— Марринер уже надавал советов Рузвельту, причем таких, что мы уже год разобраться не можем, с чего хотя бы начинать исправлять ситуацию в нашей экономике. Я считаю, что он — просто болван, хотя и занимает должность председателя Совета управляющих ФРС.

— Я тоже так считаю, — усмехнулся собеседник президента, — но ФРС у нас — единственный инструмент, позволяющий тихо и бескровно занять руководящие роли в любом банке мира, ведь эти банкиры в состоянии влить в уставной капитал любого банка денег столько, сколько понадобится для получения контрольного пакета.

— Так что же им мешает проделать это без меня?

— Они уже делали такие попытки, однако успеха не достигли. Участником ВТБ не может стать какая-то частная компания или банк, только государство может в него вступить.

— Тогда пригласи этого болвана ко мне, скажем, на понедельник. Если он сможет мне внятно объяснить, что они там у себя задумали… мы же не собираемся ссориться с собственными банкирами?

Жизнь Тарье Слеттебакка была полна исключительно удивительных событий. Норвежский химик, промышлявший производством мыла из рыбьего жира, но особых богатств на этом поприще не наживший, едва успел убежать из Осло, когда в город заходили германские войска. А убежать пришлось: немцев он ненавидел — хотя бы потому, что германская мыловаренная промышленность сильно мешала ему зарабатывать больше денег. А еще потому, что первой его женой была немка, устроившая ему не самую веселую жизнь и сбежавшую, в конце концов, с каким-то немецким моряком.

Убежал он из Осло буквально в последний момент, чудом успев на отплывающий из порта шведский пароход (и отдав за это капитану почти все захваченные с собой деньги). Но только пароход этот плыл, как узнал Тарье уже в море, вовсе не в Швецию, а в Советскую Россию — а русских он ненавидел еще больше, чем немцев. Потому что будучи еще юнцом он поучаствовал в качестве юнги на корабле в британской оккупации русского Севера — и долго удивлялся тому, что ему вообще удалось из России живым выбраться. Однако пароход пришел прямиком в Мурманск — и Тарье высадился на ненавистный берег, не имея при этом ни гроша в кармане.

С голоду, впрочем, он не умер: удалось за довольно приличные деньги продать какому-то моряку в порту часы — но денег на билет хотя бы до ближайшей норвежской деревни не хватало, да к тому же и не было в продаже таких билетов, а рыбаки вообще отказывались говорить о плавании в Норвегию. Поэтому Тарье, накупив на все деньги сухарей, решил идти в Норвегию пешком, ведь до Киркенеса было меньше полутора сотен километров, можно за неделю туда дойти.

Наверное, теоретически и такое возможно — но реальная жизнь оказалась куда как сложнее. Сильно сложнее, и совершенно городской норвежец, подвернув ногу на какой-то осыпи уже утром следующего дня, дальше идти никуда уже не мог. Совсем не мог — и его тушку спустя пару месяцев нашли, причем совершенно случайно, какие-то мужики. И пока вроде бы ничего особо удивительного с ним не случилось — однако советская медицина (ну, наверное все же медицина) творит буквально чудеса! Правда, чудеса эта медицина творит все же неспешно — однако уже осенью сорок третьего вполне себе живой Тарье Слеттебакк приехал в Мексику, где снова занялся любимой химией. Правда, на этот раз он занялся не производством мыла, а добычей борных соединений в какой-то канадско-мексиканской компании, а заработав там довольно приличные деньги, в сорок четвертом перебрался в США и учредил там компанию уже собственную — которая, по мнению многих уже американских бизнесменов, занималась уже совсем уж дурацкой деятельностью: что-то якобы ценное выделяя из золы угольных электростанций в Северной Дакоте. И кому-то это самое выделенное продавая. Вот только эти американские бизнесмены не понимали, откуда этот мрачный норвежец берет деньги не только на развитие своего химического завода, но и на дорогие автомобили, на какие средства он себе дом выстроил, больше напоминающий средневековые европейские замки.

Однако некоторые государственные чиновники об этом знали очень хорошо: ведь именно они платили уже подавшему прошение о получении американского гражданства убежавшему из Норвегии химику за продукцию его странной фабрики. Не за всю продукцию, и поэтому их не волновало то, что тратит норвежец денег в несколько раз больше, чем получает по выставленным государству счетам…

В ноябре сорок пятого Марринер Экклз снова посетил президента:

— Эти международные банкиры буквально плюнули Соединенным Штатам в морду! Они заявили, что, видите ли, Соединенные Штаты не могут стать членом ВТБ потому что государство не имеет права контролировать денежную эмиссию, а поэтому наш доллар не может считаться устойчивой валютой!

— Действительно довольно хамское заявление. Но это всего лишь слова, так стоит ли по этому поводу так нервничать?

— Это не просто слова. ВТБ понизил в своих котировках курс доллара сразу на двенадцать процентов…

— А нам какое дело до того, как они котируют наши деньги?

— И почти все центробанки стран-участниц ВТБ стали требовать скорейшего обмена бумажных долларов из своих запасов на золото. А ведь речь идет о многих миллиардах долларов!

— Это действительно серьезно…

— Более чем. Даже французы привезли полмиллиарда долларов, а общие объемы такого обмена уже превысили две тысячи тонн. И это мы еще не знаем, сколько наличных долларов есть в Китае.

— Китайцам мы доллары менять не станем, мы не собираемся иметь дела с коммунистами.

— Но в ВТБ любая валюта стран, не являющихся членами этого чертова банка — всего лишь товар, и мы не можем определить, откуда у шведов взялся почти миллиард долларов. И ни у кого нет уверенности в том, что вскоре с чемоданами денег к нам не прибегут какие-нибудь датчане, или даже бельгийцы: Бельгия сама участником ВТО не является, но тамошний бизнес через датские отделения…

— Довольно! Вы мне тогда объясните такую простую вещь: почему другие страны сейчас стали предпочитать торговлю через этот банк?