Старуха 5 (СИ) - Номен Квинтус - Страница 38

— А ты Веру Андреевну объел, значит…

— Пришлось: оказывается, это авокадо беременным-то нельзя, и кормящим матерям тоже, а она просто капризничала так. Но, как видишь, и от капризов ее тоже польза есть…

— У нее от всего польза… придумай, как ее за «Священную войну» наградить, мне ее звукооператор сказал, что это она, считай, все сочинила.

— А она опять скажет, что только сбоку стояла… ладно, придумаю, это уж точно не к спеху. А вот что нам с британцами в Норвегии делать…

— А чего тут думать-то? — буквально хрюкнул Валентин Ильич. — Надо просто у Веры спросить — и она нам скажет что. В какой позе и почему именно так и никак иначе…

Глава 14

Лазарь Моисеевич, прекрасно понимая, что его двухклассного образования не хватает для руководства каким бы то ни было делом, к решению любых поставленных перед ним партией задач подходил абсолютно одинаково: он подбирал людей, которые в принципе эту задачу могли решить, наделял их нужными для работы полномочиями, а затем просто контролировал то, как идет работа. Ну а чтобы иметь возможность именно контролировать, а не просто орать на подчиненных, он в процессе этого «руководства» старался вникнуть во все ее тонкости, без стеснения выспрашивая о них специалистов — и в результате знал о любой возглавляемой им работе пожалуй даже больше, чем эти самые специалисты. Поверхностно знал, все же на глубокое вникание в процессы у него и времени не было, да и желания. И, самое главное, не было необходимости, но он почти всегда представлял, что в принципе сделать можно, а что нельзя. Ну а как что-то сделать из списка возможного — это уже как раз специалисты и решали.

Возглавив НКПС, Лазарь Моисеевич точно таким же образом «изучил» текущее состояние дел, рассмотрел — на многочисленных совещаниях с железнодорожниками — перспективы развития, затем обдумал (советуясь уже с иными специалистами) методы и сроки этого самого развития с учетов потребностей страны, составил собственные (в основном «железнодорожные») планы. Формально в НКПС входил и речной флот, но здесь товарищ Коганович тоже сильно постарался и «спихнул» все суденышки в отдельный наркомат, оставив за собой лишь портовую структуру, так что главным его делом были «рельсы» — зато про рельсы он знал практически всё.

«По верхам» знал, но этого было достаточно, чтобы быстро (и, главное, достоверно) оценивать возможности перевозок, и — когда жареный петух все же больно клюнул — оказалось, что в наркомате уже были подготовлены планы по перевозкам уже совершенно «сверхплановым». Очень неплохо подготовлены эти планы были, с четким пониманием того, что «выше головы не прыгнуть» и, в связи с этим, с заранее продуманными вариантами исключения из списка перевозимого всего того, без чего страна могла бы обойтись. Поэтому уже на второй день войны НКПС перестал принимать к перевозке мебель, прочие «бытовые товары» — высвободив тем самым буквально в течение одних суток свыше десяти тысяч товарных вагонов, которые теперь везли грузы военного назначения. Очень много таких грузов, и очень много людей.

С людьми было теперь особенно напряженно — просто потому, что людей возить куда как сложнее, чем бездушные грузы: люди ведь в дороге не переставали есть, пить, гадить, наконец. И в дальней дороге им нужно было еще и спать — а избытка спальных вагонов у Лазаря Моисеевича точно не было. Но специалисты НКПС и такую проблему предвидели, и к ее решению подготовились, так что огромные массы людей теперь перемещались по стране в обычных товарных вагонах, по которым расставили заранее сколоченные нары. Комфорт в этих вагонах был, конечно, весьма относительным — но на войне было особо не до комфорта, особенно если речь шла о перевозке войск, так что когда товарищ Каганович говорил, что НКПС может любую дивизию перевезти на пару тысяч километров за двое суток, он точно знал о чем говорил…

Основное направление перевозки грузов теперь стало с востока на запад, а вот с людьми картина выглядела иначе: хотя к фронтам везли сотни тысяч бойцов, в обратном направлении нужно было перевезти уже миллионы эвакуированных и совершенно гражданских товарищей. С детьми, с кошками и собаками, с разным барахлом: все же высаживать где-то далеко от родных домов людей сирых и убогих было не совсем правильно. Из прифронтовых районов, правда, людей в основном и перевозили практически без багажа — хорошо, если они успевали с собой захватить хотя бы пару смен белья и какую-то одежду с обувью. Но тем больше работы было железнодорожникам, ведь этих людей, потерявших все свое имущество, мало было в пути хотя бы накормить и напоить, нужно было еще в места их эвакуации как-то подвезти хотя бы минимум мебели (те же кровати, например), различные вещи, в быту остро необходимые — а затем чаще всего нужно было и стройматериалами обеспечить быстро (и вынуждено) растущие города и поселки, чтобы люди нормальную крышу над головой получили. И не только крышу — и вся эта огромная гора забот свалилась на плечи наркома.

И каждый вечер (точнее, каждую уже позднюю ночь) Лазарь Моисеевич, ложась спать, мысленно благодарил Первого зампреда ГКО, сделавшую почти все эти задачи выполнимыми. Заранее сделавшую…

Когда Габриэль Аршакович получил это «приглашение в гости», первым делом он просто испугался. То есть не то, чтобы испугался, но прилично так взволновался: поговаривали, что эта молодая женщина с непонравившимися ей писателями расправлялась довольно жестко и крайне быстро. То есть… такие писатели просто «исчезали» из советской культуры, о них просто все мгновенно забывали, и после этого лучшее, на что они могли надеяться — это на устройство на работу счетоводом в какой-нибудь провинциальной конторе, поскольку их даже корректорами в районную газету не брали. Но, подумав, он решил, что ради такого дела человека уж точно в гости не приглашают, ну а то, что в «приглашении» было указано «явиться в одиннадцать часов, опоздание или раннее прибытие крайне не приветствуются» — так война, не до сантиментов…

Подумав, он надел свой лучший костюм (единственный, если не считать ставших в последнее время очень популярными костюмы из «чертовой кожи») и пришел к указанному в приглашении дому все же заранее, считая, что просто подождать на улице будет невпример лучше, чем опоздать. Но когда он уселся на скамейке возле небольшой песочницы во дворе, к нему подошел ранее сидящий на лавочке у подъезда соседнего дома немолодой мужчина, а еще двое таких же неторопливо стали приближаться к нему с двух сторон, да и метущий двор дворник как-то недобро на него поглядывал. Подошедший мужчина поинтересовался:

— Вы, товарищ, с какой целью тут на лавочке отдыхаете?

Ситуация Габриэлю Аршаковичу не понравилась, но он решил, что уж в присутствии дворника грабить его точно не будут, и довольно равнодушным тоном ответил:

— Я не отдыхаю, а просто жду. Меня в гости пригласили… на одиннадцать, но сказали, что раньше приходить не стоит, вот я и решил время визита соблюсти…

— А документ у вас какой-нибудь есть?

Тут до гостя дошло, что у таких людей и охрана должна быть соответствующая, так что — хотя подошедший мужчина был совершенно гражданским и сам никаких документов не показал (и даже не представился) — Габриэль Аршакович просто достал удостоверение корреспондента «Известий» и показал его мужчине. Тот внимательно его прочитал, глянул на фотографию, потом на журналиста…

— Ну тогда ждите, ваш левый подъезд будет. Вам о времени напомнить минуты за три?

— Спасибо, у меня есть часы…

Когда ровно в одиннадцать Габриэль Аршакович подошел к указанной двери, звонить ему не пришлось: дверь открылась и молодая девушка пригласила его войти. И проводила его в большую, почему-то обитую какими-то «зубчатыми» светло-серыми панелями комнату. Скорее даже в зал, в котором стоял небольшой рояль и какая-то электрическая аппаратура, а сидящая на диване женщина приветливо указала на стоящее рядом с диваном кресло: