Старуха 5 (СИ) - Номен Квинтус - Страница 35

— Что, уже рожать собралась?

— Нет, в мае рожать что-то не хочется. Есть такая примета: кто в мае женится, тот всю жизнь маяться будет, и мне что-то не хочется, чтобы ребенок на себе проверял верность поговорки. Так что пока потерплю.

— Да тут терпи-не терпи… как время подойдет…

— В июне подойдет, не дергайся. Ты с сеструхой-то поговори, может у нее еще кто из родни, из девочек, в Москве учиться хочет, а то Даша нас покидает, а в одиночку мне все же трудновато будет.

— Я маму позову…

— Она с тобой намучалась, дай ей пожить спокойно. Нино Теймуразовна тоже помощь предлагала, и знакомую какую-то молодую сватала мне в помощницы, но я все же родню предпочитаю: родне-то и подзатылину дать можно, а посторонних лупить как-то некузяво.

— Тогда я с отцом поговорю, у него племянниц штук шесть разных. А что на фронтах творится, ты знаешь?

— У вас радио на работе отключили?

— Радио-то мы слушали непрерывно почти, но…

— Ясно. Знала бы, и то не сказала бы, форма допуска у тебя недостаточная. Но — не знаю, мне просто неинтересно. Если что-то плохое случится, то мне сообщат… скорее всего сообщат, а раз не сообщают, то все пока неплохо идет и волноваться не о чем.

— Понял. Вер, я завтра в командировку, дня на два, в Нижний: там на станке нашем здоровенной какая-то заковыка случилась, нужно разобраться… очень срочно.

— Корпус реактора уже точить начали?

— Уже третий, это я тебе говорю как человеку с достаточным уровнем допуска. А первый вообще уже в Комсомольске… и ребята оттуда звонили, тоже помочь сильно просили. Отпустишь? Я где-то на недельку…

— А твое начальство?

— Они уже мне и командировку выписали…

— Вить, мы с тобой — просто работники, и обязаны, тем более теперь, распоряжения начальства выполнять. И, заметь, твое начальство — это не я, я тобой только дома командовать имею право, как, впрочем, и ты мной. А теперь я вообще в декрете и твоему начальству вообще не указ. Спасибо, что хоть предупредил… маму пока пригласи, одной мне действительно трудновато будет. И ты это… мы — победим! Доел? Тогда посуду сам помой, я что-то устала…

Борис Михайлович внимательно изучил сводки с фронтов и ненадолго задумался. Ему, как начальнику Генштаба, было интересно и то, что хотел получить враг — и по всему выходило, что целей своих немцы не достигли. Да, имелись у них отдельные успехи, но в целом определенное преимущество пока было на стороне СССР. Пока было — а вот что будет дальше, предсказать было очень трудно. Ведь немецкие генералы — отнюдь не дураки, они умеют очень быстро и правильно оценивать обстановку, и получив по морде в одном месте они наверняка быстро придумают, как не получить во второй раз. Но если понять, заранее понять, что они могут придумать, то можно и выработать нужные противодействия. Вот только как бы это понять заранее?

И товарищ Шапошников вдруг подумал, что совет, который ему дала одна очень беременная женщина, на самом деле исключительно полезный: нужно не гадать, а просто сделать так, чтобы враг «придумал» такое, для чего все меры противодействия уже готовы. Только сделать это было не очень-то и просто… однако — возможно. А раз возможно…

Борис Михайлович наклонился к столу и стал быстро записывать тезисы завтрашнего распоряжения Генштаба. А что по этому поводу скажет товарищ Василевский, его уже вообще не беспокоило.

Глава 13

Самой большой проблемой для Советской армии стала эвакуация населения из прифронтовой полосы. То есть технически это проблемой не было, но вот люди к эвакуации отнеслись довольно странно. Проще всего было в Западной Белоруссии: народ в целом молча грузился на выделенные автомобили. Хотя отдельные граждане всячески возражали и эвакуироваться явно не желали, большинство белорусов восприняло процедуру очень спокойно, а остались в основном поляки и евреи (что очень сильно удивляло Лаврентия Павловича, который был назначен ответственным за вывоз людей). Хотя все же евреи тоже в большинстве были «за», но вот оставить «нажитое непосильным трудом» большинство из этого большинства категорически не желало — а условия эвакуации были простыми: вывозили людей с минимумом вещей, еще разрешалось захватить с собой мелкую домашнюю скотинку (только собак и кошек, даже кур забирать запрещалось).

Причины такого «минимализма» были просты и понятны: скотину кормить при эвакуации было просто нечем и там, куда людей вывозили, места для домашней живности просто не было — но вот некоторым это почему-то сильно не понравилось. Еще не понравилось и то, что уже в момент эвакуации всех молодых мужчин прямо на месте и мобилизовывали, указ об этом Вячеслав Михайлович зачитал по радио утром в понедельник — так что довольно много народа решили остаться чтобы «в армию не забрили».

Но почему-то больше всего народу не захотело эвакуироваться из городов, и Лаврентия Павловича сообщения об этом доводили буквально до бешенства. Страна тратила огромное количество драгоценных ресурсов для того, чтобы в прифронтовую зону направить десятки тысяч автомобилей и автобусов — но они из городов выезжали полупустыми. Впрочем, долго беситься у Берии не получалось — других забот хватало, и больше всего забот было по части зачистки прифронтовых территорий от вражеской агентуры. А агентуры оказалось очень много, и местами эта «агентура» просто на части РККА в открытую нападала — хотя, как его и предупреждала соседка, этим в основном отметились жители Львова и Станислава, а так же окрестные хуторяне…

Но вот кроме этой самой прифронтовой полосы советские граждане к войне отнеслись несколько иначе, чем «в прошлой жизни», что не смогла не отметить про себя Вера. То есть совсем иначе относились: перед военкоматами не стояли очереди добровольцев — что, впрочем, объяснялось тем, что Молотов в своей речи особо подчеркнул о необходимости «соблюдать трудовую дисциплину и наращивать выпуск продукции», да и в магазинах ажиотажа не наблюдалось. И вообще, народ, казалось, еще не осознал, что мирная жизнь закончилась.

Весь народ, включая и «творческую элиту»: вечером во вторник к Вере в гости заехал лично товарищ Ворошилов:

— Вера Андреевна, вы уж извините, что решил вас побеспокоить…

— Климент Ефремович, вы бы еще перед визитом подучились расшаркиваться и краснеть. У нас война, и я с работы вроде пока не уволена, так что излагайте.

— Да не по вашей работе вопрос, вот… тут один товарищ, Василий Лебедев…

— Знаю такого, и что он натворил?

— Он стихи написал, принес в редакцию «Красной Звезды», а я вот думаю: печатать такое или нет. Вроде и нужно бы: стих вроде как народ на защиту Родины призывает. К тому же Коптелев Александр Васильевич, ну, который Александров, для стиха и музыку написал. Сейчас Александров с хором ансамбля красноармейской песни ее уже разучивает… но мне что-то в ней не нравится. Вы не посмотрите? Я-то по музыке тот еще специалист…

Вера взяла лист бумаги с напечатанным на машинке текстом, прочитала. Поморщилась: отдельные слова и даже фразы вроде как на то, что она помнила, были похожи… слегка похожи, но Вере «новый» текст показался уж больно вычурным и каким-то слащавым — и потому фальшивым. И у нее в голове родилось сильное подозрение, что и с музыкой все не так уж славно:

— А где они репетируют?

— Репетируют что?

— Песню эту. Под управлением Александрова.

— Не знаю точно, вроде в клубе железнодорожников…

— Едем, посмотрим и послушаем, что у них получается: есть мнение, что если кое-что по мелочи поправить, то выйдет у них именно то, что нам надо.

Товарищ Ворошилов к Вере приехал не просто так: он неоднократно слышал от очень разных людей, что «в музыке и песнях Старуха разбирается лучше всех в стране». Да и сам давно уже так думал, ведь пластинки с музыкой в ее исполнении и сочиненные ею песни почему-то в народе обрели огромную популярность, которая не снилась и признанным мэтрам музыкального искусства. Но вот того, что Вера решит «поправить» этих мэтров, он явно не ожидал. Тем не менее с Верой на «площадь трех вокзалов» поехал и даже сел рядом, только не для того, чтобы музыку послушать, а поглядеть на ее реакцию: что-то ему подсказывало, что это будет очень интересно.