Великий князь Русский (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 52

А коли это происходило раз за разом, то налицо объективный процесс и его предотвратить нельзя. А если нельзя предотвратить, надо возглавить!

Судебник приняли, что называется, «в первом чтении». Ну так неудивительно — он много где внедрен, и успешно используется. Ну, пара поправок не в счет. Устюжскую уставную грамоту государевым городам тоже утвердили без вопросов. Номоканон, Кормчую книгу — из мирян вообще никто не пискнул, а клирики малость пошумели, но склонились перед волей митрополита. Только отче Варсонофий…

Свара началась с Уездной уставной грамотой. Те края, где она действует — за нее, бывшие новгородские пятины — тоже (что неудивительно, я в сильной степени опирался именно на новгородские порядки), а вот делегаты из бывших литовских земель возбухнули.

С одной стороны, принцип «в уезде избраны самими жителями старосты и целовальники, головы и доводчики, чтобы уезды могли управляться сами собой» это приятно и завлекательно, особенно вариант «без государевых наместников и волостелей». Но вот принцип разделения властей (раньше-то все в руках наместника было) и, тем более, выборы из числа «подлого сословия» вызвал большие волнения. Правда, на этом фоне легко проскочило, что вся судебная система остается в руках великого князя…

Ну да ничего, технологию работы в кулуарах я наверняка знаю лучше всех в этом времени. Перерывы у нас долгие (кому в церковь сходить, об успехе помолиться, кому, как отче Варсонофию, свою идею другим в уши влить, кому своими успехами похвалиться), тут мы и натравим специально обученных людей.

— Так он прямо заявил, дескать, город государев, а он сам по себе! — рассказывал невысокий смолянин в кафтанце коричневого сукна, поводя мощными плечами.

— А город что? — выспрашивали собравшиеся вокруг слушатели.

— А мы что, мы ничто! Он-то не по городу числится, только двор держит.

— Так и оставили? — ахнул вроде бы ярославский иерей.

— Не-е-е, — довольно ощерился крутоплечий, — как же можно! Если все також объявят, это какой убыток городу выйдет!

— Так что поделали-то? — пролез вперед псковской купец.

— А ничто. В грамоте как сказано? Город может въезд закрыть! Вот мы вокруг его дворя рогатки поставили и караулы. И со всех мыт и проездную плату требовали.

— И что, платил? — распахнул глаза сын боярский из Мурома.

— Ну, поначалу хорохорился, грозил, даже послужильцев своих из вотчин вызвал…

— Задрались? — снова ахнул монашек.

— Мы их в город только после уплаты проездного впустили. А ко двору две сотни городового полка выставили. Денек покочевряжился, да все равно мировую подписал! — триумфально закончил рассказчик. — Все по воле смоленской!

Слушатели крякнули, зачесали в затылках и пустились в обсуждения. Надо же, простые горожане набольшего боярина принудили грамоту соблюдать! Знать, наша сила!

Два месяца такой круговерти. Вот не будь у меня закалки многочасовых совещаний в банках, министерстве и при губернаторах, рехнулся бы. Но ничего, высидел, вытерпел, свои установки не то, чтобы навязал, но протолкнул — где на ура, где компромиссом, а где и авторитетом пришлось надавить. Ничего, коли система заработает, лишнее сама отсеет.

Но как же тяжко без регламента и привычных процедур — вместо того, чтобы просто поднять руку при голосование, все по порядку встают и свое мнение излагают, порой весьма долгое. Даже шаров для баллотировки еще нет! Да еще отче Варсонофий, чтоб ему.

Но и польза есть — посмеялись над упертым иноком, да так под смешки и приняли, что холоп, проживший в государевом городе год, становится свободным человеком. Меня, правда, попытались подъелдыкнуть:

— А Волк твой, он сколь на Москве живет?

Но ответ многих обескуражил:

— Так он давно свободен, и даже вотчиной владеет.

За отмену вечного холопства сильно выступали клирики из «промысловых» монастырей и делегаты из государевых береговых поместий.

Под конец все умаялись и выдохлись, но остались два сложнейших вопроса.

Местничество и майорат.

С первым-то все попроще, такого разгула, как при Грозном или Тишайшем, пока нет. Тут невозможно еще представить, что два воеводы начнут ммм… родословными мерятся и упустят возможность взятия города. Или из местнического спора командующий правым крылом не придет на помощь левому. Но зачатки надо душить в зародыше — кто выше кого сидит, кому та или иная должность не годится в силу происхождения и подобные заморочки. Двадцать лет мы с Димой ставили не родовитых, а способных, кое-что у людей в мозгах засело. Головня по моей просьбе сделал вброс — давать всем придворные чины, от ясельничих-сокольничих до окольничих и бояр. Вот эту бледную копию «Табели о рангах» и приняли взамен местничества, будет у детишек известных семей мотивация вверх карабкаться, чины зарабатывать, а не на заслуги предков уповать.

А вот со вторым… Ну совсем поперек традиции. Каждому сыну хоть кусочек землицы, да выдели, оттого у нас переизбыток княжеств размером в одно-два села.

— Я князь! — горячился кто-то из мелких владетелей.

— А у тебя венец-то имеется? — ехидно интересовались из толпы.

— Мы от Рюрика!!!

— Да какой ты князь, коли у тебя в уделе суда нет?

Опять же, княжеских и боярских отпрысков в рынды, в ученики спас-андрониковские, в жильцы московские я набирал охотно — как ни крути, а у них культурный и образовательный уровень выше. Самородки, конечно, в любом сословии попадаются, но пока так. А у большинства жильцов и, тем паче рынд, уровень жизни повыше, чем в отчем доме, не говоря уж про то, что на Москве интересней. Жилец сразу получал от великого князя платье служилое и оружие, да такое, что наследственная прадедова сабля в подметки не годилась. Ну, за исключением камушков и прочих украшений.

И карьерные перспективы — закачаешься. Вон, сидят мои бывшие рынды — первые кандидаты в бояре, и все это видят. Так что со скрипом, но приняли, что все имение наследует только старший сын. Но сделали уступку — там уж как он решит, может выделить братьям по кусочку, но титул все равно за ним одним остается.

В последний день осталось утвердить Приговорную грамоту, с росписью результатов собора. Порешили, даже без особого на то случая, каждые пять лет собираться. А в промежутке, для помощи Боярской думе, создать думу Земскую — тридцать человек из числа делегатов «подлого сословия», то есть купцов и горожан. Англию с Палатой общин мы уже не обскачем, но нам того и не надо, пусть у нас своя Дума двухпалатная растет. Главное, Англию по экономике обскакать и на то все шансы имеются.

Все шло к концу, когда в зале возникло некоторое шевеление — а где отче Варсонофий? Как-то привыкли уже к настырному монашку…

— Отче приболел, в Чудовом монастыре лечится, — ответил Собору Мисаил.

— Коли так, — поднялся я с тронного кресла, — скажу за Варсонофия: Толковую Палею печатать надо!

В палате захихикали.

Так, под шуточки и прибауточки, и подписали все делегаты великую хартию. Капнули на нее горячей струйкой красного воска, шлепнули новоутвержденную большую печать с Георгием Победоносцем… Это вам не «князь решил и боярская дума приговорила», это вся земля так постановила, от Москвы до самых до окраин, от степей до северных морей. Теперь и помереть можно спокойно, система запущена.

Еще неделю выборные разъезжались — кто старался поймать остатки речной навигации, кто, напротив, ждал санного пути, а я гулял.

Верхом, разумеется, ножками князь только у себя в палатах гулять может.

Хотя гулять по стройке так себе удовольствие — ставили новые церкви и терема, избы и амбары. По примеру Витебска и Смоленска с каждой порожней телеги, въезжавшей в Москву, взымали камень на новые здания. Их уже немало — дворец с Грановитой палатой, церкви, широкий Новый мост, Андроников городок…

Не доезжая до него, остановился на Болвановской горке — даже сюда долетал перестук топоров вместе с криками каменщиков. И звуки эти, а вовсе не гром пушек, знаменовали рождение державы.