Сытые годы (СИ) - Тарханов Влад - Страница 8

— Ну, довольно, отче отбояриваться (отбиваться, отругиваться). Аль позабыл о христианском смирении? Нам чай не одну сотню вёрст изойти придётся, пока до Гирло доберёмся (поморское название горла Белого моря). Мне поблазилось (показалось), что ты туда идти собрался? Тожно (так что) нам по пути, а артельно сие сделать сподручнее будет.

Отец Иоанн, который сам родом был из Архангельской губернии мгновенно опознал по говору земляка и перекрестившись, поясно поклонился, чем немало смутил собеседника.

— Вижу я, отче, что ты обет молчания принял. Сие есть подвиг великий, но путь не близкий, а посему думно (желательно) чтобы рядом с тобою были люди тароватые (смышленый, умный, сметливый, Бойкий, расторопный), на случай встречи со зверем диким, аль с ворогом (враг, неприятель, зложелатель) каким. Да и с народом общаться придётся и на ночлег останавливаться, продукты купить, мало ли что.

Отец Иоанн согласно кивнул и на этот раз перекрестил своего добровольного помощника.

— Благодарствую, отче, а теперь дозволь представиться: Лягин, Семён Тимофеевич. Уже лет двадцать проживаю в Петербурге, занимаюсь коммерцией, пока состою во второй гильдии, но даст Бог, скоро за первую поспорю. Всё хорошо шло, но сыновья захворали, Петенька и Павлуша, однако святая молитва и твоё заступничество, батюшка, спасли моих кровиночек ненаглядных. Но сон мне был вещий: должен я в поход пеший отправиться и до села Вирма, и благодарность Всевышнему принести в церкви, что святым Петру и Павлу посвящена, да и Родина это моя, родился я там.

С тем они и двинулись в дальнейший путь. Уже через несколько дней отец Иоанн понял, что появление такого надёжного попутчика и товарища, коим стал для него сей негоциант не что иное, как промысл Божий. Природный ум, недурственное домашнее образование, купеческая хватка и природная поморская честность, подкреплённая истинной православной верой, а также мастеровые руки позволили справляться с трудностями, которых в изобилии хватало на их пути. Ибо хотя и сказано в Евангелие от Луки: «Тому, кто оскорбит тебя, ударив по щеке, подставь и другую, а тому, кто забирает у тебя верхнюю одежду, не мешай забрать и рубашку», но иной раз не грех несколько ограничить смирение и образумить грешника по-отечески, не доводя до излишнего членовредительства и смертоубийства.

Конечно было бы преувеличением приравнять отца Иоанна к благородному рыцарю Дон Кихоту, а Семёна Тимофеевича к оруженосцу Санчо Панса, которому приходилось постоянного спасать своего безумного хозяина от многочисленных неприятностей и проблем. Как и любой священник, который учился в духовной семинарии до 1866 года, он был сведущ в медицине и мог врачевать не только душу, но и тело. На протяжении долгого пути, святому отцу неоднократно приходилось оказывать помощь своим попутчикам, состав коих постоянно обновлялся, за исключением купца Лягина и пятерых его работников и по совместительству земляков. При долгой ходьбе, когда снег и лёд постепенно сдают свои позиции и тая, превращаются в труднопроходимую грязь, когда не всегда удаётся разместится на ночлег под крышей хотя бы сарая, раны и порезы, ожоги и растяжения рук и ног, простуды и прочие недуги, отнюдь не редкость, а скорее постоянная проблема. А стоило солнышку засиять в полную силу, грязь постепенно подсохла, но зато стали появляться гнус, мошкара и прочая летающая нечисть. Но полную силу целителя, Отцу Иоанну пришлось явить во время одной из ночёвок в лесу, когда у одного из купцов, караван которого разместился по соседству, женка начала рожать ранее срока и никак не могла разрешиться от бремени. Господь внял молитве и явил своё чудо.

Но бывали и тихие, спокойные вечера, когда после мытья в бане или хотя бы в реке, весь люд усаживался поближе к Семёну Тимофеевичу и слушал его увлекательные рассказы о былом и о виданном, ибо он обходил и изъездил по просторам не только Руси-матушки, но и по землям сопредельным и отдалённым. Да и начитанным был сей купец, один только его пересказ о путешествии императора Александра Благословенного через Каргополье в Архангельск и обратно, занимал внимание слушателей несколько вечеров подряд. Кстати, уже на исходе путешествия, подойдя к берегу реки Онега, им удалось увидеть следы пребывания Государя Александра Павловича: у самого перевоза под навесом находился изрядно подпорченный временем и непогодой остов лодки, на которой Царь — батюшка, как свидетельствовала надпись на листе железа, прибитого к столбу, изволили переехать на противоположную сторону реки и пожаловать перевозчикам по десять целковых. И почти все сочли за превеликий дар свыше возможность бережно дотронуться сего судна скамей и бортов которого касалась длань помазанника Божьего.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Добравшись до Архангельска, Иоанн Кронштадтский и Семён Тимофеевич после короткого отдыха собирались попрощаться и отбыть в свои родные сёла: Сура и Вирма, но судьба и воля бывшего Святого Синода распорядились иначе. Друзья, только посетили баню и блаженствовали, наслаждаясь крепким и сладким чаем и вкуснейшим вареньем, как прибыл посыльной с требованием к протоирею Иоанну немедленно явиться к епископу Архангельскому и Холмогорскому Нафанаилу.

Правда, его преосвященство не счёл возможным лично принять опального инока, и его секретарь огласил ему волю высших иерархов Русской Православной Церкви: «убыть в село Вирма и проживать в нём или её окрестностях до особого распоряжения». Больше всего сего напыщенного не по годам молодого человека раздражало молчание отца Иоанна, который выслушал сей приговор и перекрестившись на Образ Божий вышел прочь. На улице его уже поджидал Семён Тимофеевич, непостижимо каким образом уже успевший разузнать причину вызова своего друга.

— Я всё уже знаю, отче, и даже рад этому, — сказал он внешне невозмутимому Иоанну, в душе которого бурлили чувства. Связал нас, Бог, одной верёвочкой. Найдётся в моём селе изба добротная, да и я и мои товарищи помогут тебе, батюшка, и поделятся всем, что имеют.

Надо заметить, что перед тем, как протоптать дорожку в указанное ему поселение, отец Иоанн поступил-таки по-своему. Не мог он не зайти в родное село, хоть ты тресни, не мог. Утопая в грязи, ибо в эти дни разверзлись хляби небесные, Иоанн в сопровождении только верного купчины добрался-таки до малой родины. Первым делом он посетил отчий дом, где обнял своих сестер, поклонился всей родне, которая мгновенно собралась на большом подворье Сергеевых.

(отец Иоанн Кронштадтский с родными сестрами Дарьей и Анной)

Но опять при этом не произнёс ни слова. Он посетил местный храм, с которым его многое связывало. И долго молился. Настоятеля в храме не оказалось. Служка, узнав Иоанна, открыл двери храма и через несколько минут вышел на улицу, дабы не мешать священнику общаться с Господом. О чём молил Иоанн небеса знал только он один. Да еще Господь наш небесный. Но оба они тайны хранить умели. Иоанн просил Господа о здравии императора Михаила, ибо не видел он его смерти и просил Господа наставить его на путь истинный. Через какое-то время он вышел из храма, где его уже ждали сопровождающие лица, с которыми он прошел недолгий уже путь в селение Вирма, в котором ему придётся провести время вынужденной ссылки.

В Вирме купец Лягин постарался устроить отца Иоанна наилучшим образом, но ничего у него не получилось: священник выбрал себе в качестве жилища небольшой домик на краю села, в котором уже три года никто не жил. Подворье выкосили, в домике навели порядок, вычистили, вымыли, отскребли, застелили свежим и чистым. Кое-что принесли из посуды, отец Иоанн нашел на чердаке старые иконы, которые украшали красный угол дома, аккуратно их оттер от грязи и пыли, установив доски в положенном месте. Главная трудность была восстановить осыпавшийся колодец, ибо иначе пришлось бы носить воду с соседней улицы. Но нашлись умельцы и на это доброе дело. В лесу у Вирмы находился Крест-камень, местная достопримечательность. В незапамятные времена, еще до прихода христиан в эти места, кто-то высек крест на огромном валуне. Время, дожди и ветра повредили рельеф сего символа, но пока еще знак сей чётко просматривался. Каждое утро Иоанн приходил к этому камню и долго молился. В вечернее время он ходил в местную церковь и стоял службу, так и не произнеся ни слова.