Сытые годы (СИ) - Тарханов Влад - Страница 52

Далее размещались предложения по монтажу отдельных фрагментов в единый фильм с приложением соответствующих фотографий. И в качестве резюме была приложена расшифрованная стенограмма моей речи с настоятельным требованием повторить оную перед рупором фонографа, дабы сохранить для потомства, а также воспроизводить в дальнейшем одновременно с демонстрацией фильма. Перечитывая эту смесь докладной записки с сценарием, я потихоньку начал заводиться, последней каплей стало предложение заснять скрытой камерой мою прогулку по территории Кремля для просмотра массовой аудиторией трудящимися массами. Фактически, этот прохиндей решил выставить меня в роли выздоравливающего Ленина, а вместо Бонч-Бруевича должна была выступить Императрица. Оставался только один вопрос — что будет с субботником и где то бревно, которое мне надо таскать! В общем, весёлая злость вытеснила из моей головы чувство тревожного ожидания и когда наконец после доклада адъютанта вошел Академик в сопровождения полковника Полковникова, после приглашения присесть я разразился заранее заготовленной тирадой:

— Слышишь ты, Фелини Хичкокович! — развернувшись в сторону Сандро я отпихнул в его сторону киношную папку. — Ты почему поперед не просто батьки, а батюшки-царя полез? Почему с руководством в моём лице не согласовал? А теперь еще хочешь, чтобы император попугаем поработал? Увлекся, понимаешь, скрытыми камерами. Того гляди и в сортире парочку пристроишь⁈

— Не понимаю паПа причины вашего гнева. — показательно смиренно, елейным голосом ответствовал «сынуля», прекрасно понимающий, что Государь не гневается, а изволит высочайше юморить. — Я думаю, что напоминание о преценденте с речью Сталина на ноябрьском параде 1941 года немножко извинит моё самоуправство[58].

Полковников, мгновенно прокачавший ситуацию, решил вставить свои пять копеек и добавил:

— А насчет сортира, так что не сделаешь во имя великого искусства. Когда-то, давно, в году если не ошибаюсь в двухтысячном, читал, что некий Абрам Иосифович Дранко, желая увековечить восьмидесятилетие графа Толстого, которое грядет в 1908 году, занял позицию для съёмок именно в парковой уборной Ясной поляны. Но если серьёзно, Михаил Николаевич, именно Лев Николаевич Толстой сейчас и является ключевой фигурой, вокруг которой на протяжении изрядного времени суетятся очень нехорошие люди и в результате их, чего греха таить, эффективной деятельности, у нас возникли серьёзные проблемы. Я не могу сравнить это с заложенной под устои державы миной, часовой механизм которой отчитывает последние минуты перед взрывом. Скорее это напоминает применение биологического оружия, когда страшная болезнь предаётся от человека к человеку и эпидемия захлёстывает просторы империи. Поэтому нам необходимо действовать оперативно, и не ограничивая себя в выборе методов, ибо «à la guerre comme à la guerre». «Но в начале дозвольте пару слов без протокола», — произнеся эту знакомую всем поклонникам Высоцкого фразу из песни Алексей Васильевич улыбнулся, но затем перешел на абсолютно серьёзный тон.

— Итак, господа-товарищи, прошу слушать, задавать вопросы, обсуждать, но записей не делать. Обязанности докладчики и секретаря я возлагаю на себя, если есть возражения, то они не принимаются. — Расценив наше молчание, как согласие, Полковников продолжил, периодически заглядывая в толстую тетрадь с прошитыми и пронумерованными страницами. — Как это очень часто бывает, гадит именно англичанка. Начнём с лорда Редстока. Этот британский джентльмен и аристократ начал своё знакомство с Россией прибыв в Крым как офицер вражеской армии, затем болезнь и чудесное исцеление, которое он принял за знак свыше, призывающий его нести неразумным истинную веру. Потренировавшись некоторое время на своих соплеменниках, совмещая эту деятельность с службой в британской армии, сэр Гренвиль Огастес Вильям Вальдигрев в чине полковника ушел в отставку и посвятил себя миссионерской деятельности. Сперва поле его деятельности распространялось на Индию и страны Европы, а затем не спеша, исподволь, подобно скорпиону, стал подбираться к России. Поскольку его основной аудиторий предполагались аристократические салоны и кружки, то главной задачей было разорвать то основную нить, связывающую между собой пахаря и помещика, рабочего и фабриканта, простого солдата и генерала, общую православную веру.

Полковников взял театральную паузу, во время которой налил себе стакан обычной воды, выпил и только, поиграв таким образом на наших напряженных нервах, продолжил:

— И тут я опять обязан упомянуть Льва Николаевича, а точнее его роман «Война и Мир». Хотя впервые на английский язык его перевела Клара Белл четыре года назад, те люди, что в Британии ведут многовековую войну с Россией, несомненно ознакомились с его содержанием раньше. Я имею в виду вот эти строчки: «где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала — эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de châle {танец с шалью} давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка…». Да-с, господа, пока, повторяю: ПОКА, в значительной части аристократов сохранился русский дух. Именно тот дух, который вёл князей и графов в офицерских мундирах впереди солдатских шеренг навстречу турецким пулям, французским ядрам и британской картечи. И единственной защитой воинов помимо отваги была молитва и крест православный на груди, не важно из чего отлитый: из меди или из золота. Это с точки зрения европейцев недопустимо и опасно, а посему подлежит уничтожению.

Еще одна пауза, и Полковников осматривает благодарную аудиторию, намереваясь выяснить, будут ли возражения, или же кто-то из его коллег-попаданцев захочет что-то уточнить. Угрюмое молчание ему в ответ! Хмыкнув, докладчик продолжил:

— А плоды победы будут вдвойне слаще, если удар по православию вольно или не вольно нанесут сами же православные носящие славные фамилии Гагариных, Бобринских или Толстых. А проложили дорожку этой британской бестии, простите, оговорился по Фрейду — мессии, светлейшая княгиня Ливен и Елизавета Ивановна Черткова, в девичестве графиня Чернышёва-Кругликова. Кстати, сынок последней, Владимир Григорьевич, вот уже почти семь лет является ближайшим другом и наперсников Льва Николаевича и сумел в некоторых вопросах составить достойную конкуренцию супруге графа. Фи, господа, — деланно оскорбился Полковников увидев на наших физиономиях недоумение, сопровождаемое циничными ухмылками, — это совсем не то, о чём вы подумали. Речь не идёт об амурных баталиях, здесь все боле или менее находится в традиционных рамках. Как говорится: если графиня не принимает, то селянка не откажется от большой и чистой любви. Господин Чертков теперь ведает архивом великого писателя и имеет право первой вычитки и редакции произведений великого писателя. А Софья Андреевна вместо того, чтобы возрадоваться нежданной подмоге, готова его удавить, отравить и утопить одновременно.

Тут Полковников опять прервался, старательно намусолил палец слюной и так е медленно и основательно перевернул страницу потрепанного видавшего виды блокнота. Играет на наших нервах, падла!

— Ладно, об этом мелком бесе мы поговорим чуть позже, вернёмся к нашему британскому барану, то бишь к лорду Редстоку. Нельзя не отметить, что это достаточно хитрая и предусмотрительная бестия. По нашим данным, он, как и большинство истинных английский аристократов одинаково отвергает как западную, так и восточную ветви христианства. Но пребывая в Российской Империи он предпочитал поливать грязью католиков, отрицая и право именовать себя церковью христовой, тщательно скрывая свою ненависть к православию в целом. Впрочем, его критика русского духовенства частенько выходит за меры приличия. Кстати, из всех городов Российской Империи он больше всего недолюбливает Москву, ибо в Первопрестольной сэр Гренвиль не только не нашел приверженцев, но встретил полное отторжение. Кстати, весьма едко, но абсолютно точно отозвался о его деятельности Фёдор Михайлович Достоевский. В результате лорду Редстоку пришлось покинуть пределы России в 1878 году, а его последователи переименовали себя в «пашковцев». Значительно большую опасность представляют два оставшихся адепта редстконизма. Это доктор Фридрих Бедекер и подданый Российской империи Йоханн Готтлиб Каргель, который более известен под именем Ивана Вениаминовича. Эта парочка, пользуясь связями в аристократических салонах Санкт-Петербурга добились того, что графиня Н. близкая подруга Императрицы Марии Федоровны уговорила начальника Главного тюремного управления Российской империи Галкина-Враского разрешить им поездки по всей территории России с посещением всех тюрем по их выбору. Целью данных вояжей назвали раздачу заключённым библий. Ваш почти полный тёзка, Михаил Николаевич, не только дал соответствующее распоряжение, он обеспечил этих миссионеров письменным пропуском, в котором фиолетовым по белому было написано, что доктору Бедекеру поручено выполнить особое поручение, соответственно которому он должен посетить сибирские тюрьмы и снабдить заключённых книгами Священного Писания. А посему не препятствовать, оказывать содействие и протчая, и протчая, и протчая.